Владимир Кунин - Пилот первого класса стр 3.

"Нет, нет!.. Не может быть... Я это все себе сам придумал", - пронеслось у меня в голове. Я так обрадовался, что Катерина и Лялька вдруг заглянули ко мне в кабинет, даже какой-то комок в горле помешал мне им сразу ответить. Сказать, что я обязательно буду обедать дома, что у меня больше нет на сегодня вылетов и что вечером все втроем мы непременно пойдем в кино, Катерина, я и Лялька. И плевать, что вечером детям до шестнадцати!.. У меня директор там знакомый...

Но в это время в кабинет вошел Виктор Кириллович Азанчеев. Он улыбнулся оглянувшейся Катерине и тихонько дернул Ляльку за кончик косы. Лялька весело боднула его головой в руку.

"Все может быть... - подумал я. - Все!"

- Виноват... - сказал я в трубку и снова прикрыл ее рукой.

Я внимательно посмотрел на Катерину, Азанчеева и Ляльку. Впервые я видел всех их вместе. И тут мне пришло в голову, что, если бы я не знал, кто такой Азанчеев и что Катерина моя жена, а Лялька моя дочь, я принял бы их за одну милую, дружную семью. А еще я подумал, что они прекрасно выглядели бы на фотографии. Такие фотографии обычно посылаются стареньким родителям с трогательными стереотипными надписями на обороте...

- Одну секунду, Виктор Кириллович, - сказал я Азанчееву и посмотрел на Катерину: - Итак, мадам?

- Я подумала о том, что, если ты не будешь обедать дома, мы с Лялькой перекусим в столовой.

- Прекрасно! - согласился я.

- Папа, возьми меня в рейс! - выкрикнула Лялька.

- Сначала пройди у мамы медосмотр.

- Прости, пожалуйста... - Катерина повернулась и вышла, таща на буксире Ляльку.

Я рассматривал Азанчеева. "Все может быть... - думал я. - Все!"

- Василий Григорьевич, - сказал Азанчеев. - Загрузка всего сорок процентов. Может быть, не делать два рейса, а сделать один сдвоенный?

- Виктор Кириллович, - рассмеялся я, - считайте, что вы внесли неоценимый вклад в научную организацию труда. Утрясите это с отделом перевозок, и добро.

Азанчеев кивнул и вышел.

- Виноват... - снова сказал я в трубку, нажал клавишу внутреннего переговорного устройства и наклонился к микрофону: - Иван Иванович, кто пошел в Ак-Беит за мотором для кинопередвижки?

- Соломенцев. "Як-двенадцатый", борт триста семнадцатый. Вылет в девять сорок, - ответил динамик голосом Ивана Ивановича Гонтового.

- Понял... - сказал я и усомнился в успехе дела. Однако в телефонную трубку сказал: - Ну вот, оказывается, все прекрасно! Вылетел он в девять сорок... Туда пятьдесят минут. Да там, пока погрузят, пока что... И обратно - час пять, час десять. А обратно ветер встречный. А как же? Вы не учитываете, а нам приходится.

Когда я положил трубку, мне вдруг захотелось снять китель и прямо тут, в кабинете, лечь на пол и полежать минут тридцать, закрыв глаза, ни о чем не думая, ничего не вспоминая. Желание было столь велико, что я даже испугался. Я резко встал и несколько раз глубоко вздохнул. Затем сел за стол я преувеличенно деловито записал на перекидном календаре: "Накладная 24310" - и поставил три восклицательных знака. Но это мне не помогло. В памяти неожиданно всплыл тоненький поросячий плач, приглушенный мешком, чье-то бормотание, чье-то хихиканье...

И снова какое-то странное, неведомое до сих пор ощущение тоски сжало мое сердце.

Напряженно и неподвижно я сидел за столом, тупо уставившись в плакатик над дверью; "Быстрые действия в воздухе - результат длительных раздумий на земле..."

ЛЕНА

Наверное, во всей этой истории все-таки виновата я. Как говорят французы, "шерше ля фам", что означает - "ищи женщину". То есть не просто ищи женщину, а если ты хочешь обнаружить корень какой-нибудь неприятности, то, докопавшись до истины, ты найдешь там женщину. Так вот, этой женщиной была я. Не совсем женщиной, но вы же понимаете, что я имею в виду. Знаете, как в анкетах - пол женский...

Я и представить себе не могла, что, существуют такие аэродромы. "Степь да степь кругом...", избушка на курьих ножках, длинная деревянная палка, торчащая рядом с избушкой, а на конце этой палки полосатый сачок. Все! Ах нет... Еще при избушке с сачком какой-то совершенно опереточный дед в телогрейке, валенках и в фуражке гражданской авиации. Это при плюс двадцати пяти! Фантастика!.. Но если быть честной до конца, то я тоже была хороша. Вьетнамские джинсы, долго бывшие в употреблении; очень миленькие, почти целые кеды; что-то типа кофточки и зеленая в прошлом форменная куртка студенческого стройотряда с матерчатым знаком университета на рукаве. И есть я хотела, как семеро волков!

Мы сидели с этим утепленным дедом на ступеньках его домика и ждали какой-то дурацкий самолет, который должен был прилететь за каким-то дурацким двигателем для кинопередвижки...

Меня уже буквально тошнило от голода, и я все время ждала, что этот дед вот-вот начнет действовать в лучших литературных традициях: спросит, не голодна ли я, а потом накормит "чем Бог послал". Тем более что ни ему, ни Богу не пришлось бы ломать себе голову, чем бы меня накормить. Я была согласна на краюху хлеба. Но этот служитель авиакульта, наверное, от старости перезабыл все благородные сказочки, в которых кормят голодных девочек. Я ему уже раза три рассказывала про то, как я заболела, как лежала в колхозной больничке, как уехал мой стройотряд, как я, бедняжка, осталась здесь одна и как мне теперь сложно добираться до Москвы, а он ухом не вел.

Только время от времени вставлял: "Да-а-а...", или "Дела-а...", или "Скажите, пожалуйста!" И это вовсе не означало, что ему безумно хочется узнать, что же со мной было дальше. Наоборот, промычав "да-а-а...", он тут же начинал говорить о своих болезнях или поднимал голову, смотрел чуть мутновато-голубыми глазками, как у врубелевского Пана, на свой полосатый сачок и говорил:

- Ежели б сюда радиооборудование, этой площадке цены бы не было... - И длинно сплевывал.

- А почему на вашем аэродроме нету радио? - вежливо спросила я.

- Ну разве ж это аэродром? Это же "точка"...

- А в Хлыбово отсюда самолеты летают?

- Нет. В Хлыбово не ходют. До Добрынина - будьте любезны. А в Хлыбово нет... Прислали бы радиооборудование, радиста, и ажур... Что, здесь места мало? - И старик презрительно сплюнул.

- А Добрынино - это где? - поинтересовалась я.

- А это километров полтораста не доходя до Хлыбова.

- А из Добрынина поезда в Москву идут? - с надеждой спросила я.

- Нет... В Москву только через Хлыбово...

"Так! Еще одна порция компота!.." - подумала я и затосковала.

- Ну хоть в Добрынино-то можно?

- Это будьте любезны! - с удовольствием сказал старик. - Сергей Николаевич сядет, я ему скажу, и... ажур!

- А он возьмет?

- Я ж скажу! Меня Сахно завсегда слушает, - расхвастался старик. - Мы с ним, знаешь!.. Мы с ним кореша давние!

- А он кто? - без всякого любопытства спросила я. Нужно же было о чем-то спрашивать... Дико хотелось есть!

Старик поглядел на часы, на небо и, как мне показалось, торжественно ответил:

- Самый лучший летчик повсюду. - Подумал немного и виновато добавил: - Только немного старый...

Минут через десять прилетел самолет. Я не знаю, как он называется, - такой маленький и с пропеллером.

Он прокатился через все поле и подъехал чуть ли не к самому домику. Я смотрела на этот самолетик и думала, что сохранение равновесия в природе - штука чрезвычайно важная. "Ту-114", севший на этом поле, нарушил бы все пропорции. А этот самолетик был как раз под стать избушке и старику в телогрейке. Они были просто из одной компании.

Старик же был несказанно удивлен. Будто он ждал не этот самолетик, а по меньшей мере суперлайнер. Он вроде бы даже растерялся.

Открылась дверь, и на землю выпрыгнул рыжий мальчишка лет двадцати в летной форме. Выпрыгнул и тут же уставился на меня.

- Приветик, дядя Паша! - крикнул мальчишка, с удовольствием разглядывая меня. - Кого ищешь?

- А Сергей Николаевич-то где, "приветик"? - удивленно спросил старик. - Мне звонили, будто он прилетит.

- На пенсии твой Сергей Николаевич, - весело ответил рыжий и впервые посмотрел на старика.

- Ври больше! - обиделся старик. - Ты за движком?

- Ага... - Рыжий снова уставился на меня.

- Димитрий! Возьми товарища, они по болезни от группы отставшие... - попросил старик и ткнул в меня пальцем.

- Ты что, сдурел? Порядков не знаешь? Ну ты, дядя Паша, даешь!..

Но я уже понимала, что он меня обязательно возьмет. Ему жутко хотелось меня взять.

- Мне действительно очень нужно, - тихо проговорила я и опустила глаза. А затем снова подняла их на рыжего и сказала: - Пожалуйста...

Вот эти глаза вниз, потом наверх и тихое "пожалуйста" на мальчишек до двадцати трех лет действуют безотказно. Правда, этим нужно уметь пользоваться. Чем реже, тем лучше. Сохраняется свежесть и точность попадания. Меня этот прием уже раза два выручил из довольно рискованных ситуаций. И теперь я его берегу только для критических моментов. Это мой, так сказать, РГК - резерв главного командования...

... Когда мы с этим рыжим Димкой взлетали, я решила вознаградить себя за маленькое унижение на земле. Я ласково погладила какой-то прибор со стрелкой и спросила:

- Скажите, Дима, это действительно тот самый самолет, на котором в тысяча девятьсот десятом году летали Александр Иванович Куприн и борец Заикин?

- Нет, что вы!.. - тут же ответил этот рыжий. - Это значительно более ранняя модель... На этом самолете в девятьсот восьмом разбился Сергей Исаевич Уточкин. К счастью, он отделался легкими ушибами, а самолет удалось, как вы видите, недурно починить.