- Пожалуйста, не называй соотечественников моей жены мордоворотами.
- Мордоворот-это что?-спросила Бригитта.-Твой неприятель говорит понятно.
- "Приятель-непонятно",-поправил я.
- Янки и большевики обгладывают кости великого народа,-сказал Роупер.-И французы-поганцы туда же. И британцы.
Внезапно в моем мозгу грянул антифон двух коров: "Пал, пал Вавилон" и "Если я забуду тебя, Иерусалим". Я сказал:
- Ты всегда мечтал о цельном универсуме, но это глупость и тавтология. Запомни: сегодня мирных наук не осталось. Те же ракеты, что летят в космос, могут взрывать вражеские города. Ракетное топливо способно помочь человеку оторваться от земли-или оказаться в ней.
- Откуда ты знаешь про ракетное топливо?-удивился Роупер.-Я же ничего не говорил.
- Догадался. Знаешь, мне лучше уйти.
- Да,-мгновенно откликнулась Бригитта,-лучше уйти.
Я взглянул на нее,-сказать, что ли, пару ласковых?-но ее тело лишало дара речи. Возможно, я уже достаточно наговорил. Возможно, я даже был невежлив: как-никак, в задних зубах у меня застряли кусочки дядюшкиной ветчины. Возможно, я был неблагодарным.
- Мне до дома добраться целое дело,-сказал я Роуперу.
- Мне казалось, ты живешь в Престоне.
- От Престона до моего городка еще ехать на автобусе, так что надо успеть хотя бы на последний.
- Что ж поделаешь,-уныло произнес Роупер.-Я очень рад, что мы увиделись. Непременно приезжай еще.
Я взглянул на Бригитту: может быть, она подтвердит слова мужа улыбкой, кивком или словом? Нет, Бригитта сидела с каменным лицом. Я сказал:
- Danke schon, gradige Frau. Ich habe sehr gut gegessen,-и зачем-то по-идиотски добавил:-Alles, alIеs uber Deutschland.-На ее глаза навернулись гневные слезы. Я вышел, не дожидаясь, пока меня выставят. Трясясь в автобусе, я представлял себе, как под белой хлопчатобумажной блузкой Бригитты мерно вздымается огромная, будто у Urmutter, грудь. Вот Роупер расстегивает пуговицу, и я слышу катехизический диалог: "Кто был виновен?"-"Англия… Англия…" (Дыхание учащается.) То же самое, но быстрее, еще раз, еще-до тех пор, пока Бригитте не надоедает катехизис. Я представляю себя на месте Роупера. Конечно, сжимая эту восхитительно-упругую, громадную тевтонскую грудь, я тоже, тяжело дыша, начинаю поносить Англию, готов обвинить собственную мать в развязывании войны и перед тем, как войти, приговариваю, что через газовые камеры прошло слишком мало евреев. Но вот все стихает, и я беру свои слова назад - совсем не в посткоитальной апатии: я начинаю ее обвинять, кричу, что она развратная сука. Желанная сука. И все начинается снова.
Сэр, для Роупера это оказалось одним из главных событий в жизни. Я говорю о его посещении лагеря смерти, где он впервые увидел подлинное зло - не сладострастно обсосанное зло из воскресной газетенки, а зло воняющее и осязаемое. Храня верность научному рационализму, он отбросил единственную систему, способную объяснить увиденное,-я говорю о католичестве; оказавшись перед иррациональной пустотой, он погрузился (буквально!) в первую попавшуюся логически не противоречащую систему обвинении. Было еще одно письмо, о котором я пока не упоминал,-ответ на мое, где я советовал Роуперу приударить за немецкими женщинами.
Роупер писал: "Я пробовал то, о чем ты пишешь. Странным образом это напоминало мне, как мы когда-то ходили на исповедь (верующий скажет, что я богохульствую). Я встретил ее в пивнушке. Она пришла туда с каким-то немцем. Я был слегка пьян и поэтому вел себя развязнее, чем обычно. Спутник, по-видимому, был ее братом. Я несколько раз угостил ее пивом и подарил три пачки сигарет. Короче, не успел я понять, что происходит, как мы уже валялись на каком-то газоне. Был чудесный вечер, она то и дело повторяла: "Mondschein". Идеальная обстановка для того, что зовется "ЛЮБОВЬЮ". Но когда при свете луны показалось ее обнаженное тело, мне вдруг вспомнились другие тела-голых лагерных полутрупов. Да, выглядели они иначе! Я яростно набросился на нее, и, пока мы занимались любовью, ненависть к ней доходила почти до крика. Но ей, похоже, это нравилось. Она кричала: "Wieder, wieder, wieder!". Мне казалось, что я причиняю ей зло, что я насилую, нет, хуже-развращаю; она же наслаждалась тем, что было, как я думал, ненавистью, а оказалось наслаждением и для меня самого. Я себе противен, я готов убить себя, я сгораю от стыда".
За день до того, как пришло это письмо, я получил от Роупера телеграмму: УНИЧТОЖЬ ПИСЬМО НЕ ЧИТАЯ, ПОЖАЛУЙСТА, ВСЕ ОБЪЯСНЮ. Но никаких объяснений не последовало. Вместо этого он пытался искупить грех перед женщиной, которая тогда под луной кричала "Wieder!". Скорее даже перед девушкой, а не женщиной. Ведь Бригитта была еще совсем юной.
4.
До следующей нашей встречи с Роупером прошло достаточно много времени-достаточно, чтобы забыть копченую семгу, ветчинный гробик дядюшки Отто и неприветливость его племянницы. Роупер, перевыполнив предсказанное женой, получил настоящую докторскую степень, а не ту, что была у подохшего сукина сына и недоучки Геббельса. Роупер мне позвонил и по время разговора так жарко дышал в трубку, словно перед ним была одна из эрогенных зон Бригитты. Он сказал, что есть срочное дело. Нужна моя помощь, совет. Я догадывался, в чем дело: "Wieder, wiedеr, wieder". Вот тебе и Мondschein! Я предложил встретиться на следующий вечер в небольшом немецком ресторанчике в Сохо-раз уж он так любит все немецкое. Там доктор Роупер-восходящая звезда среди британских разработчиков дешевого ракетного топлива-совершенно захмелел от игристого рейнвейна и, скуля, стал изливать мне душу. Жена ему изменяет, но он ее тем не менее любит, он дал eй все, на что любая порядочная женщина…
- Скажи толком, что стряслось.
В моем пьяном голосе сквозили нотки удовлетворения. Я это чувствовал, но ничего не мог с собой поделать.
- Я застал его у нас дома, когда пришел однажды вечером, красномордая громила немецкая, без пальто, в расстегнутой рубашке, вся грудь в белесых волосах, расселся с ногами на диване и пьет пиво из банки, я зашёл, а он, смотрю, и в ус не дует, ухмыльнулся только. И она ухмыльнулась.
- В ус не дует… Надо было его вздуть хорошенько и вышвырнуть вон.
- Он профессиональный борец.
- Тогда другое дело.-Я представил себе, как Роупер висит на канатах, оплетенный, как в детской игре "в веревочку", похожий на замотанное распятие.-Откуда он взялся?
- Нам пришлось купить дом в довольно мерзком районе, ведь в Лондоне сейчас в приличном месте жилья не найдешь, однако…
- Вы уже давно в Лондоне?
- Конечно.-Он посмотрел на меня так, словно о его переезде в Лондон трубили все газеты.-Словом, были сложности, но Университет мне помог. Уж очень нам надоело жить в квартире; Бригитте хотелось, чтобы дома она, как настоящая Englische Dame, поднималась и спускалась по лестнице.
- При чем тут борец?
- Однажды мы зашли в Ислингтоне в пивную и увидели эту сивую гориллу, которая изъяснялась на английском с сильным немецким акцентом. Бригитта сразу заговорила с ним о Heimweh, так у них называется ностальгия. Бедняжка истосковалась по Германии, по немецкому языку, а он к тому же, как выяснилось, родился в тридцати километрах or Эльмсхорна. Так вот мы и встретились. У него тут какой-то контракт на выступления. Жаловался, что ему здесь очень одиноко. На вид -настоящий громила.
- Что ж ты хочешь-борец…
- Видел бы ты его мерзкую рожу! Тем не менее, мы отправились к нам ужинать.-Роупер, очевидно, полагал, что людей непривлекательных никуда приглашать не следует.-И ужасно, ну просто непроходимо туп, а на морде-сияющая улыбка.
- Немудрено, после такого-то ужина!
- Нет, у него все время рот до ушей.-Кажется, сарказм и ирония доходили теперь до Роупера не лучше, чем до его жены.-И жрет как лошадь. Бригитта не успевала подкладывать ему хлеб.
- Словом, Бригитте он приглянулся. Роупера затрясло.
- Приглянулся! Хорошо сказано! Однажды я пришел с работы поздно вечером, усталый и-сказать себе, что я увидел?
- Скажи.
- Увидел их в постели,-почти выкрикнул Роупер. Руки у него нервно задергались, он схватил рюмку и опрокинул в себя тряско-искристый рейнвейн. Тяжело вздохнул и громко-привлекая внимание соседей-повторил:
- Да, да, в постели. Все его вонючие мускулы так и ходили-с наслаждением ходили, - а она под ним орала: "Schnell, schnell, schnell!".