- Слава просил приятеля своего мне передать из рук в руки, чтобы никто не заметил.
Я развернул. Там были стихи:
В армии только бьют,
В армии только пьют,
В армии только врут,
В армии - труд не в труд.
И в какую сторону ни глянь,
В армии дрянь и пьянь.
Год прошел - та же осень,
В армии - год за восемь…
Это был крик. После таких криков вешаются, стреляются или бегут куда глаза глядят. Парнишка вполне мог сломаться и пустить себе пулю в голову, но зачем тогда - самодельный гроб? Почему не заказали, если сами не имеют ни материала, ни хороших сварщиков?
Я вернул Андрею стихи и признался:
- Ничего толком не понимаю, хотя самоубийство вроде бы подтверждается.
- Для тебя, - подчеркнул Альберт. - Если бы он оставил эти стихи командиру роты как посмертную записку, они, возможно, и гроб не испугались бы заказать. Хотя… - Ким вздохнул. - Перескажи, Андрей, что тебе на словах приказано.
- Мне приказано убедить Славкину мать Веру Иосифовну не разрешать вскрывать гроб. Ни под каким видом.
- Почему? - я искренне удивился.
- Пункт третий, - сказал Ким, показав три пальца. - Может, его насмерть забили. Может такое быть? Не исключаю, потому что уж очень они темнят. Машину до Глухомани дали собственную, отрядили офицера и солдата в сопровождающие - целая самодеятельность. Зачем вся эта суета, если все было так, как они говорят? Если бы так, то хоронили бы этого несчастного Славика за казенный счет вполне официально, а не за деньги собственного полка. Это тебе - пункт четвертый.
- Значит, офицер сопровождал гроб?
- Положено так, - пояснил Андрей. - Машина с особым грузом.
- А куда он подевался, этот офицер?
- Это уж - пункт пятый, - сказал Ким. - Разувайся, друг, на руке пальцев не хватит.
- Командир нашей роты старший лейтенант Потемушкин доставил меня до совхоза, сгрузил гроб и на машине уехал в Нижний Новгород, мать с отцом навестить. А мне приказал после похорон самому до части добираться и оставил деньги на проезд.
- Командир роты сбежал от объяснений, это и черепахе ясно, - вздохнул Альберт. - Как по-твоему, самовольно он это сделал?
- Вряд ли, - сказал я. - Андрей в часть вернется, а где же сопровождающий офицер? Да и шофер проболтаться может, и тогда этому старшему лейтенанту не вывернуться. Думаю, он эту поездку к родителям заранее с командиром полка оговорил. В порядке поощрения за неприятную командировочку.
- Похоже, что так, - вздохнул Ким. - А это наше открытие на сколько пунктов тянет?
Помолчали мы довольно согласованно. Помолчали, покурили, повздыхали. Потом Ким сказал:
- Иди домой, Андрей. Но постарайся, чтобы тебя никто не заметил. Огородами, как говорится.
- Понял, отец. А маме что сказать?
- Сказать, чтоб молчала, как налим. Я приду и все ей объясню.
- Понял. До свидания.
Парень ушел, и мы остались втроем - Ким, я и неизвестный Славик в цинковом самодельном гробу.
- Пойдем ко мне в контору, - сказал директор совхоза. - Надо поговорить. Серьезно поговорить.
Мы пошли в его контору, и вот здесь самое время сделать абзац. Перекурить надо. Вам не хочется?..
В конторе никого не было, если не считать сладко спавшего старика с повязкой дежурного на рукаве. Ким провел меня в свой кабинет, достал из стола две вяленые таранки, молча почистил их, порезал и положил на газетку. Добавил к ним два стакана, вздохнул почему-то. Потом столь же сноровисто притащил откуда-то полдюжины пива, зажав по три бутылки меж пальцами обеих рук, и сказал:
- Теперь давай думать. Хорошо думать. По пунктам.
Он разлил пиво по стаканам. Я отхлебнул свисавшую пену, подумал и сказал:
- Пункт первый: паренька надо похоронить по-людски.
- Что значит, по-людски?
- Как пожелает мать. Если пожелает вскрыть гроб - вскроем. Ее законное материнское право.
Ким задумчиво пил пиво и молчал. Я жевал таранку. Кстати, очень вкусную: Ким понимал толк в еде.
- Знаешь, что это будет означать, кроме права матери? Это будет означать, что моему Андрею в свою часть возвращаться нельзя. Иначе я его в таком же гробу получу.
- Конечно, нельзя, - согласился я. - Поговорю с райвоенкомом, у меня с ним были когда-то неплохие отношения.
- А что может райвоенком в данном случае?
- Наметить пунктир. Не первый год замужем за родной армией.
- Мой сын должен служить, - твердо сказал Ким. - Я кореец, нам всякое лыко в строку вплетают.
- И это обсудим. У райвоенкома - старые знакомства.
- Тогда пункт второй. - Ким наполнил стаканы. - Андрею приказано не допустить, чтобы гроб вскрывали. Почему?
- Может быть, этот несчастный парень изуродован до…
- Выстрелом в голову?
- Выстрел мог разнести лицо так, что матери лучше не смотреть. Почему ты усмехаешься, Ким?
- Представил себе, как трогательно командование полка озабочено нервами матери. Нет, друг, о матери они и не подумали. Они себя выгораживают, а это значит, что мы…
Ким внезапно замолчал, уткнувшись в стакан. Я подождал, может, добавит ясности. Но пришлось спросить, потому что он продолжал молчать принципиально.
- Что - "мы"?
- Мы с тобой должны сейчас пойти и вскрыть гроб. Я об этом еще в гараже подумал, поэтому и Андрея отправил домой.
Молча допили пиво. Молча вернулись в гараж, где я и срубил один из цинковых листов с крышки зубилом. Ким светил фонарем.
В гробу не было никакого трупа. Гроб был пуст и гулок, как цинковый барабан.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
- Стало быть, могилки у парнишки не будет, - вздохнул Ким. - Стало быть, зарыли его где-то, как собаку.
- Но зачем? Почему?
- Почему? Чтобы спокойно до пенсии дослужить. Когда труп поперек дороги, о него всегда споткнуться можно. А так - не за что спотыкаться. Нет трупа - и путь свободен.
- Не понимаю, - я вздохнул. - Не понимаю я, и все тут. Не вижу никакой логики. Решительно.
- Логику ищешь? - усмехнулся Ким. - Мы университетов не кончали, вот и вся наша логика.
- Но логичнее было бы отослать гроб с телом. Ну, вскроют, допустим, ну, мать порыдает, ну, мы повозмущаемся…
- И кто-то, особо возмущенный, пригласит прокурора, который, что вполне возможно, и откроет "дело". А так - никто никакого дела не откроет. Нет трупа - нет дела. И концы - в воду. Начальство займет круговую оборону с массой свидетелей, которые подтвердят, что тело в гроб клали на их глазах при ружейном салюте и склоненном знамени. А что с ним случилось по дороге - спрос с сопровождающего офицера. А он уехал к родителям, что и случилось в действительности. Тогда с кого спрос? Да с нас и спрос. Мол, сами вытащили, тайком захоронили, а потом устроили бучу. Чтобы пятно положить на нашу любимую и непобедимую. Вот какая у них логика, друг. Бронетанковая, ничем не прошибешь.
Помолчали. Невесело.
- Что будем делать? - спросил я.
- Хоронить. Только по-людски, как ты хотел, уже не получится. Значит, по-советски хоронить будем.
Отмороженным металлом слова его прозвучали.
- Как так - "по-советски"?
- Полный парад с оркестром и маршами по их нотам. Значит, с тебя - статья в газете. Редакционная. Что хочешь редактору наплети, но статья в местной газете "Путями Ильича" должна быть. В день… Нет, за день до похорон.
- Альберт, ты что-то заговорился. Какая статья? О чем?
Ким хитровато прищурился:
- Что-то я забыл, как называется ложная могила героя на родине?
- Кенотаф.
- Вот кенотаф мы ему и соорудим, африканский друг мой. А его без статьи в газете не соорудишь. А надо, чтоб оркестр играл. Чтоб цветами холмик завалили. Чтоб матери до земли поклонились. И чтоб помянули, как положено.
Все это он произнес внешне спокойно, но внутри его бушевала такая ненависть, что мне стало не по себе. Я стиснул его плечо, и мы долго молчали над пустым гробом. Потом Ким сказал:
- Заделать, как было, можешь?
- Попробую. Нужна газовая сварка.
- Сейчас привезу. В гараж никого не пускай.
И вышел.
2
Редактора я знал: Глухомань - место тесное, в нее вся Россия вмещается. Знал, но, признаться, не дружил с ним. Когда-то приятельствовали, но после африканской турпоездки - как отрезало. Так - "здравствуй-прощай", не более. Ну, не нравился он мне, а почему не нравился, и сам толком объяснить не могу. Не нравился, и все тут. С первого знакомства и с первого его объяснения.
- Фамилия у меня - Метелькин, а не Метелкин, - предупредил он меня при знакомстве. - Я - сын метели, а не метлы. Тонкость, а? Тонкость, земляк, тонкость русского языка!
Вот к этой тонкости русского языка я и пошел на следующее утро. От болтовни типа "то-се" отказался с порога, сразу и весьма напористо приступив к делу:
- Тебе, товарищ Метелькин, скажу первому: в совхоз "Полуденный" привезли тело погибшего героя. Первого героя нашей Глухомани.
- Какого героя?
- Который погиб, прикрыв командира.
- Как так - прикрыв?
- Собственным телом. Упал на гранату, которая со страху сама собой вывалилась из руки необученного новобранца. И принял весь удар на себя. То есть не весь удар, а все осколки.
Прищурился Метелькин:
- Документ имеется?
- Имеется. С ним весь полк прощался со склоненным знаменем. Командир полка речь говорил, троекратный салют дали и прохождение роты почетного караула перед гробом.
- Ну, а документы где?
Спросил редактор и перстами потер при этом. Будто взятку требовал. Я разозлился, и это - помогло: