2
Для Винсента это был праздник. За все утро в галерею никто не заглянул, что и немудрено - в такой-то холод. Сидя за столом, он жадно ел мандарины и с наслаждением читал в старом номере "Нью-йоркера" рассказ Тербера. За собственным громким смехом он не услышал, как в галерею вошла девушка, не видел, как она прошла по ковру, вообще не заметил ее, пока не зазвонил телефон.
- Галерея Гарланд, здравствуйте! - Девица, несомненно, очень странная, несуразная стрижка, отсутствующий взгляд… - А, это ты, Поль? Comme ci, comme са, а у тебя? - И одета как чучело: без пальто, в одной шерстяной ковбойке, широких темно-синих брюках, а под ними - смеха ради, что ли? - розовые носки и плоские мексиканские сандалии. - На балет? А кто танцует? Ах, она! - Под мышкой девица держала плоский сверток, обернутый в газетные листы с комиксами. - Слушай, Поль, я тебе перезвоню, ладно? Тут пришла одна… - Положив трубку, он улыбнулся дежурной приветливой улыбкой и встал. - Слушаю вас.
Ее обветренные губы, как у тяжелого заики, дрожали от невысказанных слов, глаза вращались в орбитах, словно стеклянные шарики. Все это походило на болезненную застенчивость, свойственную детям.
- У меня картина, - проговорила она. - Вы картины покупаете?
Улыбка застыла на лице Винсента.
- Мы картины выставляем.
- Я сама ее написала, - сказала она невнятно, хриплым голосом, в котором слышался южный акцент. - Эту картину - ее написала я. Одна женщина мне сказала, что здесь в округе есть заведения, которые покупают живопись.
- Да, конечно, - начал Винсент, беспомощно разводя руками, - но дело в том, что мое слово тут ничего не решает. Мистер Гарланд - галерея принадлежит ему, понимаете? - он сейчас в отъезде.
Немного скособочившись под тяжестью свертка, она стояла посреди огромного роскошного ковра, похожая на жалкую тряпичную куклу.
- Быть может, - заговорил он снова, - быть может, Генри Крюгер на Шестьдесят пятой, чуть дальше по улице…
Но она его не слушала.
- Я сама ее написала, - тихо и упрямо повторила девушка. - По вторникам и четвергам у нас были занятия живописью, я весь год работала. Другие, они только переводили краски и холсты, и мистер Дестронелли… - Внезапно, словно спохватившись, что по неосторожности ляпнула лишнее, она смолкла и закусила губу. Глаза ее сузились. - Он вам случайно не друг?
- Кто? - спросил сбитый с толку Винсент.
- Мистер Дестронелли.
Винсент покачал головой, дивясь про себя, что эксцентричность почему-то неизменно вызывает у него необъяснимое восхищение. То же чувство он еще ребенком испытывал по отношению к ярмарочным уродцам. И по правде говоря, у каждого, кого он в жизни любил, бывала какая-то своя странность. Но вот что удивительно: вызывая у него поначалу тягу к ее обладателю, та же странность в конце концов неизменно разрушает в нем эту тягу.
- Да, мое слово тут ровно ничего не решает, - повторил он, сбрасывая мандариновую кожуру в мусорную корзину, - но, если хотите, я, пожалуй, взгляну на вашу работу.
Молчание; затем, опустившись на колени, она принялась сдирать газетные листы с комиксами. Да это страницы новоорлеанской газеты "Таймс-пикиюн" - отметил про себя Винсент.
- Вы южанка? - спросил он.
Она не подняла глаз, но вся напряглась.
- Нет.
Продолжая улыбаться, он с минуту поколебался, но решил, что будет бестактно разоблачать столь явную ложь. А может быть, она неверно истолковала его вопрос? Внезапно ему остро захотелось коснуться ее головы, потрогать мальчишеский ежик. Сунув руки в карманы, он посмотрел в окно. Февральский мороз расписал его блестящими узорами, а какой-то прохожий процарапал на стекле непотребное слово.
- Вот, - сказала она.
На обшарпанном сундуке с удобством расположилась безголовая фигура в одеянии, напоминающем монашескую рясу; в одной руке она держала коптящую синюю свечу, в другой - крохотную золотую клетку, а у ног фигуры лежала, истекая кровью, отрезанная голова - голова этой самой девушки, только на картине волосы были длинные-предлинные, и белоснежный пушистый котенок с пронзительными огненными глазами игриво трогал лапкой кончики рассыпавшихся прядей, словно моток ниток. На заднем плане раскинул огромные и темные, как ночное небо, крылья ястреб без головы, с алой грудью и медными когтями. Письмо было грубое; резкие, без оттенков и переходов краски наложены с мужской аляповатостью, и, хотя мастерством там и не пахло, была в картине сила, которая нередко ощущается в произведениях глубоко прочувствованных, пусть даже и примитивных по форме. Отчетливый холодок наслаждения пробежал у Винсента по спине - так бывает порой, когда музыкальная фраза вдруг трогает душу, словно он услышал нечто давно знакомое, или же стихотворная строчка открывает ему какие-то тайны в нем самом.
- Мистер Гарланд сейчас во Флориде, - осторожно начал он, - но мне кажется, ему стоит посмотреть вашу картину; не могли бы вы ее оставить, скажем, на недельку?
- У меня было кольцо, я его продала, - произнесла она, как ему почудилось, в гипнотическом трансе. - Красивое кольцо, обручальное - не мое, с надписью. И пальто у меня тоже было. - Она покрутила пуговицу на рубашке, дернула, та отскочила и жемчужным глазом покатилась по ковру. - Мне много не нужно - всего пятьдесят долларов; или это чересчур?
- Многовато, - с неожиданной для себя резкостью ответил Винсент. Теперь ему хотелось заполучить ее картину, но не для галереи, а для себя. Бывают произведения искусства, вызывающие больше интереса к творцам, нежели к их творениям, - обычно потому, что в этих работах порою наталкиваешься на то, что всегда казалось лишь твоим личным, глубинным ощущением, и невольно задаешься вопросом: кто он, знающий это про меня, и откуда он это знает? - Даю вам тридцать.
Мгновение она тупо смотрела на него широко открытыми глазами, затем, шумно вдохнув сквозь стиснутые зубы, протянула ладошку. Своей наивной, без малейшего нахальства прямотой она застала его врасплох.
- Боюсь, придется послать вам по почте чек, - немного смутившись, произнес он. - Дайте мне, пожалуйста, ваш… - Его прервал телефонный звонок, Винсент направился к аппарату; с протянутой рукой она двинулась за ним, лицо ее исказила гримаса отчаяния. - А, Поль, я тебе перезвоню, ладно? Вот как, ясно, ясно. Ну, погоди минутку. - Приложив трубку к плечу, он пододвинул к девушке блокнот и карандаш. - Напишите-ка свою фамилию и адрес.
В ответ она лишь отрицательно мотнула головой, смятение и тревога, отражавшиеся у нее на лице, нарастали. Наконец она взялась за карандаш, и он ободряюще улыбнулся.
- Извини, Поль… Так у кого вечеринка? Ах, сучка, не пригласила… Эй, куда?! - крикнул он направившейся к выходу девушке. - Постойте!
В галерею ворвался поток холодного воздуха, задребезжало стекло в хлопнувшей двери. "Алло… алло… алло". Винсент не отвечал; он озадаченно разглядывал странный адрес, печатными буквами выведенный в блокноте: Д. Дж. - Й. У. С. А. "Алло… алло… алло".