Впрочем, все так мог бы сказать мой герой, которого я выдумал бы, пришпилив ему кусочки собственной жизнишки - такой путаной и разнообразной, что ему, этому засранцу при кинематографе, и не снилось.
Вот что мог бы сказать мой герой! Но не я…
Скорее всего я очень постарел и теперь вынужден передоверять защиту собственной чести и всего, что мне дорого, - своим героям. Мною же придуманным персонажам. И когда они совершают то, что еще двадцать лет назад я с наслаждением сделал бы сам, я успокаиваюсь.
… Мы тепло и по-дружески распрощались с моим будущим издателем у вагона, и я пообещал ему, что вернусь в Москву дня через три-четыре, чтобы улететь в свой последний "Дом творчества" - в Мюнхен. Билет на самолет был "Мюнхен - Москва - Мюнхен".
- Отлично, - сказал мне издатель. - А мы за это время подумаем - не издать ли нам все, что у вас было написано раньше? Томика на четыре наберется?
- Со сценариями - запросто, - ответил я. - И на шесть наберется.
- Вот и ладненько, - сказал издатель. - А вы за это время прикиньте, что бы вы сами хотели увидеть в этих томиках… Набросайте на бумажечке и перед выездом из Питера позвоните мне. Мы вас встретим и отвезем в Шереметьево. О’кей?
- Кайн проблем! - рассмеялся я. - В смысле - нет вопросов.
И подумал, что за мои "шестьдесят миллионов лет" не все сдвинулось со своих мест в худшую сторону. Пока что "употреблять" меня никто и не собирался. Наоборот. Не хрена было меня запугивать!
Ах, как давно я не ездил в "Стреле"… Все самолетами, самолетами. И все реже в "прошлое". Все чаще в неведомое. Несколько месяцев тому назад даже на Гавайских островах побывал! Гонолулу, Вайкики, Пёрл-Харбор… Одни названия чего стоят!
Это очень смешно, когда невероятные, фантастические детские мечты и грезы начинают сбываться после семидесяти…
Я отдал билет проводнику, прошел в свое двухместное купе, бросил дорожную сумку на постель и по старинной привычке вышел на перрон - авось встречу кого-нибудь из знакомых. Раньше это был почти беспроигрышный вариант. Раньше, когда я постоянно жил в Ленинграде и мои книжки издавались в Москве, а из моих сценариев на "Мосфильме" делалось кино, мне чуть ли не еженедельно приходилось мотаться из Ленинграда в Москву и обратно.
Но наверное, за последние полтора десятка лет все и впрямь чуточку исказилось и слегка сдвинулось со своих исконно привычных мест.
Вероятно, своими поспешными и грустными перемещениями из одной точки земного шара в другую мы впопыхах невольно на что-то наступаем и нечаянно разрушаем нечто очень важное для нормальной эволюции этого самого мира. Как у Брэдбери.
Не было на перроне ни одного знакомого лица.
Ни московских актеров, едущих сниматься в Ленинград, ни ленинградских - возвращающихся после съемок в Москве домой.
Не увидел я никого из надменно-обиженных питерских литераторов, не узрел раскованно-победительных московских полупровинциальных драматургов, никого из знакомых хроникеров…
Никто не крикнул мне на ходу, как это бывало раньше:
- Привет, старик! Мы в восьмом вагоне. Тронемся - заходи!..
Черт меня возьми… Неужели я тоже где-то второпях придушил невинного мотылька? Но где и когда я мог оступиться и на мгновение сойти с тропы?!
Еще несколько минут я покрутился на перроне, перекинулся с проводником какими-то беспомощными и стертыми словечками о погоде, зачем-то мелочно втиснул, что "у нас в Мюнхене ужасный климат…", и, проклиная себя за эту фразу, которая не произвела на проводника никакого впечатления, вернулся в вагон.
И, не скрою, с большим удивлением обнаружил соседа в своем купе. Удивился я не тому, что у меня вдруг оказался сосед - купе было двухместным, и я не мог не ожидать дополнительного вселения, - а тому (и в этом я мог бы поклясться), что за то время, пока я вяло болтал с проводником, безуспешно и тщетно вглядываясь в перронную суету, в наш вагон никто не входил.
Хотя вполне вероятно, что мой сосед мог сесть в вагон раньше меня. Но тогда - где он был? Туалеты исключены - до отправления поезда они заперты. И вообще мне казалось, что я явился к вагону первым. Во всяком случае, к моему приходу все купе были еще пустыми с распахнутыми дверями. Забавненько…
А может быть, я сам, в своем неукротимом желании увидеть на перроне кого-нибудь из своей прошлой жизни, был недостаточно внимателен и не заметил, как этот высокий и модный паренек вселился в наш вагон.
Было ему лет двадцать пять - двадцать восемь. Слегка вьющиеся длинные светлые волосы почти доставали до широких плеч модного и дорогого пиджака. Он вообще был одет с хорошим вкусом, без карикатурного перебора - всяких там золотых цепей, перстней, крестов, сережек и могендовидов. Все было в меру и очень даже недешево: от мягких итальянских мокасин "Марко" до рубашечки фирмы "Дизель".
Как только я появился в дверях купе, он тут же встал и приветливо поклонился.
- Добрый вечер, - мягким, приглушенным голосом сказал он мне и улыбнулся.
- Здравствуйте, здравствуйте! - весело ответил я ему. - Свято был убежден, что моим соседом окажется какой-нибудь генерал штабного разлива. Когда-то в "Стреле" мне очень везло на таких генералов.
Парень ухмыльнулся и пояснил:
- В настоящий момент Министерством обороны планируется большое генеральское увольнение. И все наши доблестные ребята генералы затаились, чтобы не привлекать к себе внимания и не оказаться в Чечне или списках сокращения высшего командного состава.
- Ах вон оно что… - пробормотал я, с трудом нашаривая в дорожной сумке бутылку "Бифитера". - Интересненько.
- Но если вы того желаете, я могу моментально прошвырнуться по вагонам, отыскать вам генерала и тут же поменяться с ним местами. Чтобы, как говорится, не разрушать ваши давние привычки ездить в купе с генералами.
- Ну уж дудки! - возразил я. - Максимум, что вы можете себе позволить, - это прошвырнуться к проводнику и попросить у него два стакана. Как говорится, "а у нас с собой было…".
И я торжественно водрузил на столик бутылку с джином.
Парень внимательно посмотрел на меня, снова улыбнулся и как-то пугающе грациозно, я бы даже сказал излишне женственно, проскользнул мимо меня в вагонный коридор.
Мне тут же вспомнилась смешная дурацкая фраза из какого-то газетного объявления: "Интим не предлагать!"
О черт! Неужели голубой?! Жаль. Очень жаль. Уж больно хороший образец настоящего мужика - сильные мускулистые руки, могучая шея, большие ладони с широкими запястьями. В нем просто угадывалась поразительная телесная мощь! Вот только эти светленькие вьющиеся волосики, чуть длиннее, чем следовало бы для такого спортивного парня… Да широко расставленные голубые девичьи глаза с детскими длинными ресницами… И голос с удивительно странными модуляциями… Мягкими, обволакивающими… Даже тогда, когда в нем слышались откровенно ироничные интонации.
Я посмотрел на часы. Было ровно одиннадцать пятьдесят пять. Без единого рывка, без малейшего перелязга буферных сцепок опустевший перрон с редкими провожающими и осиротевшими носильщиками тихо поплыл назад к Москве…
И тут же в дверях купе возник мой сосед в модных шмоточках. В одной руке он держал железный подстаканник, знакомый мне еще со времен Народного Комиссариата путей сообщения. В него был вставлен тонкий стакан с горячим чаем. В другой руке парень держал второй стакан, без чая и без подстаканника.
- Как понимаете, ни льда, ни тоника достать не удалось, - сказал он.
Я вопросительно посмотрел на пустой стакан, выразительно перевел взгляд на стакан с чаем и поднял глаза на парня.
- Не пью-с, - ответил парень на мою пантомиму. - Я, с вашего разрешения, чайку. Не возражаете?
- Сейчас вы скажете, что еще и не курите, - убежденно произнес я и налил себе полстакана джина.
- Не курю, - ответил парень и очень по-женски откинул волосы со лба.
"Точно! Голубенький… Такой превосходный образец молодого самца и… педик!.. Ну надо же!"
Парень весело рассмеялся:
- Да нет же. Я совершенно нормальной ориентации. Не пугайтесь.
Для того чтобы прийти в себя, мне пришлось одним глотком махануть все содержимое стакана и тут же налить себе еще столько же. Я перевел дух и ошарашенно уставился на своего соседа:
- Батюшки светы!.. Что творится?! Чтение мыслей на расстоянии?! Это у вас наследственное или благоприобретенное?
- Понятия не имею.
- Вы из цирка?
- Нет.
- Эстрада?
- Ни к тому, ни к другому я не имею никакого отношения.
- О черт… - Я попытался поднести стакан ко рту. Но парень, как мне показалось, поморщился с сожалением и своей огромной лапой удержал мою руку:
- Да погодите вы. Что же вы так глушите джин? Ни бутербродика, ни фруктинки… Ну разве можно так? Сейчас, сейчас…
Он вытащил из-под столика красивый кожаный портфель и достал оттуда неправдоподобно большое и румяное яблоко.
- Закусывайте. Мытое.
Я шлепнул еще полстакана и захрустел яблоком. Как ни странно, именно яблоко, с его удивительным тончайшим ароматом и божественным вкусом, привело меня в себя:
- Тогда вы врач-психиатр. Такой омоложенный и улучшенный вариант Кашпировского. Да?
- Нет.
- Кто же вы, елки-палки, чтоб не сказать хуже?!
Парень задумчиво посмотрел в черное окно, как-то странно пожал плечами, будто и сам не ведал - кто он, негромко проговорил своим дивным голосом:
- Как вам сказать? Я… я в меру своих сил и возможностей охраняю людей.
- То есть вы руководите некой, как теперь говорят, "охранной структурой"?
То, что он "руководитель", у меня не было никаких сомнений. Я просто не мог себе представить этого парня в чьем-то подчинении!