- Я восхищаюсь им. Он никогда меня пальцем не тронул, не тыкал никуда носом, не поучал, не читал нотаций, а теперь с гордостью утверждает, что воспитал себе достойную смену. А я как-то не заметил, чтобы он меня воспитывал.
- Действительно, твой отец - замечательная личность! - сказала она. - Если ты в детстве не замечаешь, что тебя воспитывают, так это и есть самое умное, тонкое воспитание…
- Надо же! - покосился Андрей на девушку. - Какие вы там, в университете, все вумные…
- А ты разве не там, не в университете?
- Я забыл тебе сказать - я ушел с четвертого курса, - небрежно уронил он. - Перешел на заочное отделение… Решил поездить, осмотреться, так сказать, пощупать все, что нас окружает, руками…
- Ты опять меня разыгрываешь? - надула она пухлые губы, отчего лицо у нее стало совсем как у маленькой обиженной девочки.
- Точно так же мне сказала и мать, когда я ей сообщил об этом.
- А твой мудрый, тонкий, умный отец?
- Он ничего не сказал.
- Ничего-ничего?
- Он спешил как раз туда, куда мы сейчас с тобой едем, и произнес лишь одну-единственную фразу: "Павлинами рядиться медведям не годится". Второй день ломаю голову: что он этим хотел сказать?
- "Павлинами рядиться медведям не годится…" - раздумчиво повторила Мария. - Очевидно, пословица, а как вот ее к твоему дурацкому поступку применить, я в толк не могу взять.
- Дурацкому?
- Разве умно уходить из университета накануне его окончания?
- Не повторяй слова моей матери, а то я в тебе разочаруюсь, - сказал Андрей.
- Тогда скажи, куда мы все-таки едем на этой замечательной громадине с подвесной койкой и зачем.
- Ты же сама говорила, что со мной в огонь и в воду, - улыбнулся он.
Когда Андрей улыбался, лицо его становилось мягким, добрым, а серые глаза сияли. В самом центре зрачка вспыхивал острый огонек, от которого разбегались зеленоватые лучики.
- Секрет?
- Никакого секрета нет. Просто каждый год все мы из клана Абросимовых по традиции собираемся в Андреевке седьмого июня.
- Чем же знаменательна сия дата?
- У моей бабушки, у тети Гали и у полковника в отставке Дерюгина седьмого июня день рождения. Кстати, я тоже родился в июне, только не седьмого, а десятого. Правда, свой день рождения я никогда не праздную…
- Почему?
- Я еще не уверен, что мне вообще следовало родиться, - ответил он и даже не улыбнулся.
Мария скосила на него свои большие глаза, они у нее были прозрачными, с голубизной. Иногда в гневе темнели, а голубизна превращалась в синеву.
- Я и не знала, что ты так строг к себе, - после паузы сказала она. - Ты мне всегда казался самоуверенным, сильным, умным…
- Все мы кому-то кем-то кажемся, а на самом деле даже себя как следует не знаем.
- Ты действительно сын своего отца - оба говорите загадками.
- Может, мне следовало поступить на философский факультет? - думая о своем, обронил Андрей. - Правда, философов, подобных древним грекам, нынче не стало…
- Ты хочешь заполнить собой этот пробел?
- Я даже не знаю, чего я хочу, - с горечью вырвалось у него.
- В этом отношении ты не одинок…
- И ты, дорогая, комплексуешь? - покосился он на нее.
- Какое противное слово!
- Извини, я забыл - ты же у нас фи-ло-ло-гиня! - Последнее слово он произнес по складам.
- А что? Звучит! - рассмеялась она. - Почти гра-фи-ня!
- У тебя еще и мания величия, - поддел он.
- Потому я и разъезжаю на задрипанных грузовиках, - не осталась она в долгу.
Яркая зелень обочин, листва придорожных деревьев, низкие пышные белые облака, нависшие над поблескивающей сталью лентой асфальта, - все это радовало взгляд, отвыкший в городе от природы, простора. Шоссе то горбато вздымалось на холм, то, прогибаясь, скатывалось в зеленую низину, по обеим сторонам еще виднелись многоэтажные здания в лесах, позже пошли длинные сельскохозяйственные постройки, серебристые силосные башни, цветущие яблоневые сады. Дорожные рабочие, сбросив свои оранжевые куртки, ремонтировали кусок шоссе. Запах горячего асфальта ударил в нос. На обочинах неспешно разгуливали грачи, кося блестящими глазами на проезжающие совсем близко автомашины.
- Когда я выезжаю за городскую черту, у меня такое ощущение, будто я навсегда обрываю нить, связывающую меня с городом, - заговорил Андрей. - Все мои дела, заботы, неприятности остаются позади, а впереди - другая, интересная жизнь… Я понимаю, все это самообман, но ощущение приятное.
- Я редко покидаю Ленинград и потому ничего подобного не испытываю, - сказала Мария. - Да, Андрей, как же я покажусь у твоих родственников в таком наряде? Что они обо мне подумают? Скажут, хиппи какая-то!
- Тебя это очень волнует?
- В общем-то нет, но… А тебя не волнует?
- Меня уже давно не волнует, что обо мне люди подумают или скажут, - усмехнулся он. - Стоит ли на это обращать внимание?
- Боже! Какие мы непонятые, гордые, разочарованные в жизни… - насмешливо произнесла Мария. - Мы этакие Чайльд Гарольды, Печорины, Евгении Онегины…
- Почему все это во множественном числе? Ты обижаешь наших классиков.
- Мне так нравится.
- Каждый из них вошел в историю.
- Ты хочешь сказать - классики обессмертили имена своих героев?
- И себя, между прочим, - заметил Андрей. Наморщив лоб, он мучительно вспоминал понравившийся ему отрывок из знаменитой поэмы Байрона. Начал он неуверенно, останавливаясь и снова возвращаясь к началу, но затем голос его окреп и он с выражением прочел:
… И в мире был он одинок. Хоть многих
Поил он щедро за столом своим,
Он знал их, прихлебателей убогих,
Друзей на час, - он ведал цену им.
И женщинами не был он любим.
Но боже мой, какая не сдается,
Когда мы блеск и роскошь ей сулим!
Так мотылек на яркий свет несется,
И плачет ангел там, где сатана смеется…
- А я не помню наизусть почти ни одного стихотворения, кроме тех, что в школе заучивали наизусть… Ну вроде: "Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то как зверь она завоет, то заплачет, как дитя…" Или: "Плакала Саша, как лес вырубали, ей и теперь его жалко до слез…"
- Стихи я запоминаю, а вот ни одного телефонного номера не помню, - улыбнулся Андрей.
Он уверенно обхватил ладонями черную ребристую баранку, мощная большая машина бежала легко, теплый ветер завывал в ветровом приоткрытом окне. Больше восьмидесяти километров Андрей не мог выжать: все-таки машина из капитального ремонта, наверное, поставлен ограничитель скорости. Еще вчера он и не предполагал, что ему предстоит трястись в такую даль на грузовике. Он собирался отправиться с отцом на "Жигулях". За два дня до этого позвонил приятель отца - Николай Петрович Ушков - и попросил отвезти его с семьей на дачу на Карельский перешеек. Отец отвез, а вот назад "Жигули" пришлось тащить на буксире: почему-то вытекло из картера масло и, естественно, заклинило мотор. Подъезда к даче не было, но дотошный Ушков посоветовал поехать через каменистое поле с рытвинами. Там, очевидно, отец и повредил картер.
Отец поставил "Жигули" на ремонт и укатил в Андреевку на поезде. А тут как раз кстати позвонил знакомый отца - главный инженер авторемонтного завода - и попал на Андрея. Отец обещал у них выступить на читательской конференции. Узнав, что Казаков уехал в Андреевку, главный инженер рассказал, что приехавший из Климова за машиной шофер загулял в Ленинграде, попал в вытрезвитель и за все свои художества схлопотал пятнадцать суток. Из Климовской райзаготконторы шлют телеграммы: мол, скорее присылайте из капремонта машину, ко всем чертям летит план, без машины они там как без рук… Андреевка ведь Климовского района?..
Быстро смекнувший, что к чему, Андрей сообщил главному инженеру, что он шофер второго класса и готов отогнать в Климово грузовик. Обрадованный главный инженер пообещал тут же оформить путевку, прогонные документы и даже оплатить командировочные за двое суток. Андрей помчался на завод, быстро все оформил, нацепил спереди и сзади транзитные номера и с опозданием на один час двадцать минут предстал перед Марией у Средней Рогатки…
- Андрей, что это такое? - воскликнула Мария. - Что он делает?!
Он уже сам заметил, что идущие впереди вишневые "Жигули", выйдя на обгон, вдруг завиляли, прижались к боку "КамАЗа" с прицепом, потом развернулись поперек дороги и перед самым столкновением с мчащейся навстречу "Волгой" резко выскочили на обочину, перемахнули через придорожную канаву и, несколько раз перевернувшись на травянистой лужайке, замерли кверху днищем. Передние колеса продолжали бешено вращаться. "КамАЗ" ушел вперед, - наверное, водитель ничего не заметил, - а "Волга", не остановившись, прошелестела мимо. Все это произошло за считанные секунды.