Шарль понял, что он ничего больше не узнает, пока не приедет к тетушке. Ее дом находился на другом конце города. Туда вели две дороги: можно было спуститься по улице, идущей от коллежа к подножию крепостных валов, выехать через ворота Сен-Совер, подняться по улице Шатобриан до площади Мэрии, а оттуда выехать на улицу Орлож, в конце которой как раз напротив собора и жила его тетя; а можно было самым прозаическим образом пересечь город, проехав мимо казарм, больницы, вокзала, попасть на улицу Галь, которая сбоку выходила к собору. Луи выбрал первый маршрут. Прошел небольшой дождь. Верх двуколки был поднят. Лошадь шла медленно. В конце улицы, у последнего поворота к заставе Сен-Совер, их остановил немецкий полицейский. Они ожидали проверки документов. Но полицейский только перекрыл проход маленьким красно-белым диском. Через несколько минут они увидели выезжающие с улицы Герцогини Анны первые машины транспортной колонны. Они насчитали тридцать пять машин, проехавших через ворота. В большинстве это были крытые брезентом грузовики; в задней части кузова можно было разглядеть людей в касках с винтовками, поставленными между ног. За ними следовало несколько бронемашин, походная кухня и санитарная машина с красным крестом. В последней машине на очень высоких колесах Шарль рассмотрел офицера, который курил, и, когда машина проезжала мимо Шарля, взглянул на него. Когда колонна проехала, полицейский сел на мотоцикл и двинулся следом. - Когда же эти сволочи уберутся отсюда? - пробормотал Луи, посасывая свой окурок.
А Шарль представил себе карту в кабинете отца, где они вместе прикалывали маленькие флажки на русском фронте. Это было одно из его любимых развлечений во время приездов домой. Шарль надеялся, что отец не переставлял флажки без него, но внимательно слушал все сводки, и поэтому, когда он приедет, они смогут быстро воспроизвести новую обстановку на фронте. Шарль мысленно представил себе происшедшие изменения. В прошлый его приезд немцы были полностью окружены в Сталинграде. Он вспомнил также три сигнала Би-би-си перед началом новостей и голос: "Говорит Лондон. Французы обращаются к французам", который он слышал иногда в доме у родителей, прильнув ухом к приемнику, включенному на самую малую громкость.
- Как там в Сталинграде? - спросил он у Луи.
- Русские их расколошматили, - невозмутимо ответил Луи.
Радость захлестнула Шарля.
- Совсем?
- Вчистую, - сказал Луи, выезжая на мост. - Разбиты, уничтожены, капут!
Шарль представил себе, как он втыкает красный флажок вместо черного в кружок, означающий на карте Сталинград. Он не мог вспомнить, какие города находятся слева от Сталинграда и где, может быть, тоже уже стоят красные флажки.
Когда он приезжал, тетушки обычно не было дома, потому что по воскресеньям она ходила к десятичасовой обедне в собор. Поэтому, согласно заведенному порядку, Шарль отправлялся на кухню, где его поджидала жена Луи Мари. Времена были тяжелые, но ей удавалось, однако, приготовить ему завтрак и припасти специально для него горшочек меда, так непохожего на тот напоминающий резину виноградный джем, который намазывали на хлеб в столовой коллежа. И вот в этой большой комнате со сплошь каменными стенами, увешанными рядами начищенных до умопомрачительного блеска медных кастрюль, перед огромным камином, где горели настоящие поленья, Шарль проводил восхитительные минуты, глядя на огонь, лаская кошку и мечтая обо всем, что он мог бы сделать, если бы его тут не было, и не испытывая при этом ни малейшего огорчения - так ему было здесь хорошо. Он не читал, не говорил, не двигался. Он замирал, как кошка, говорила Мари. Вместе с кошкой. И так было, пока не возвращалась тетя Анриетта.
Шарль время от времени взглядывал на стенные часы. Одиннадцать двадцать. Одиннадцать двадцать пять. Половина. Проповедь, наверное, затянулась, и тетушка всенепременно будет ворчать, что кюре, этот святой человек, никак не мог остановиться. Она так удивительно умела описывать людей, подражать их жестам, выражениям, интонациям, что Шарль хохотал до слез. А поскольку она была сама доброта и не в состоянии желать, а тем более причинить кому-либо зло, то рассказы ее приобретали особое очарование, потому что никого не обижали, а только забавляли и ее саму и окружающих.
Когда в это утро, вернувшись из церкви, она вошла в кухню, чтобы увидеть "своего маленького Шарля", тот пока не узнал от Мари ничего, кроме меню сегодняшнего обеда. Поэтому он обратил к тете Анриетте такой тревожно-вопросительный взгляд, что та обняла его еще нежнее, чем обычно. И Шарлю вдруг стало тепло, словно он мерз всю неделю, а эта ласка наконец его отогрела. В гостиной на втором этаже, где она развела огонь в камине, Шарль устроился на ковре около ее кресла. Шестьдесят лет разделяло их, но Шарль всегда чувствовал, что она его понимает.
- Шарль, малыш мой! - Он схватил протянутые ему руки и, придвинувшись, положил голову к ней на колени. Он знал, что сейчас она заговорит с ним, объяснит ему, почему целую неделю он не мог ничего узнать о родителях. Но он не торопил ее; он ждал, а она, задумавшись, нежно гладила его по голове. Слышно было, как потрескивают поленья в камине.
- Шарль, малыш мой, - повторила она. - Тебе надо быть очень мужественным. - Он закрыл глаза и замер. Ее рука, ласкавшая его волосы, тоже замерла. - Очень мужественным, как папа и мама. Ты ведь понимаешь, война.
Шарль почувствовал, что тетя Анриетта плачет, что она не может дальше говорить. Тогда он, встав на колени, начал утешать ее. Он целовал ее залитое слезами лицо, а потом, взяв у нее из рук носовой платок, который она вынула из кармана своей вязаной кофты, стал вытирать ей глаза.
- Милый мой, милый, - повторяла она сквозь слезы. - Я тебя не брошу, не брошу.
Когда Шарль почувствовал, что она может отвечать, он спросил:
- Где они, тетя Анриетта?
Она подняла на него умоляющие глаза и выдохнула:
- Спрятались. Уехали.
- Ты знаешь, где они?
Она покачала головой и еще громче заплакала.
Шарль встал и подошел к окну. Оно выходило на лужайку. Он вспомнил ланей, которых раньше можно было видеть в маленьком, огороженном решеткой загоне; осенью он угощал их каштанами. В начале войны, неизвестно почему, они исчезли. Ему хотелось выйти из дома, куда-то идти. Но он не решался оставить тетю одну. К счастью, она сама встала и направилась в свою комнату. Он воспользовался этим и вышел.
Аллеи парка были тщательно расчищены; как будто и нет войны, подумал Шарль. Луи невозмутимо продолжал свою работу "слуги-садовника", как писали в разделе объявлений "Вестника Ботанического сада". Его родители обожали их комментировать в семейном кругу. А он предпочитал бродить в парке Ла-Виль-Элу, бесшумно ступая по толстому слою всегда немного влажных опавших листьев. У тети Анриетты это был все-таки город. Парк быстро кончался, а дальше были дома, улицы. Он повернул налево, в узкую аллею, шедшую вдоль стены.
Где укрылись его родители? На ферме? В городе? В Нанте? В Париже? Шарль скользил взглядом по деревьям и вдруг увидел белку; она прыгала с ветки на ветку. На белок здесь не охотились. Но все равно, едва почувствовав угрозу, они перепрыгивали на другую сторону и исчезали за деревьями. Кто же теперь без родителей будет смотреть за домом? Запереть-то они хоть успели? Шарля вдруг охватила паника; значит, пока родители не вернутся, он не сможет поехать в Ла-Виль-Элу? Он побежал. Надо спросить у тети Анриетты. Эжен, Виктуар, Жан, они-то хоть там остались? Он смог бы провести воскресенье у них.
Колокол звал к обеду. Войдя в маленькую гостиную, он увидел, что тетя ждет его. Не дав ему заговорить, она приложила палец к губам и сказала:
- Луи и Мари - ни слова. Они ничего не знают.
После обеда Шарль все-таки задал свой вопрос: может быть, в следующее воскресенье Эжен приедет за ним, как обычно?
Тетушка Анриетта с ужасом посмотрела на него:
- Господь с тобой! Разве можно туда ехать!
- Но тетя, я прекрасно могу провести день у Эжена и Мари. У меня столько дел дома.
- Но ведь все закрыто!
- Неважно. Мне и не надо входить. Я погуляю. Мы будем с Жаном строить нашу хижину.
- Нет, нет, нет! Это невозможно. И потом, родители поручили тебя мне. Они просили, чтобы ты оставался у меня до их возвращения.
- Но они, может, еще долго не вернутся! Нельзя же так просто бросить дом! Нужно хоть иногда смотреть, как там дела. Ты можешь туда не ездить, я тебе буду все рассказывать.
- Шарль, малыш, говорю тебе, это невозможно. Не сейчас, потом. Нужно подождать. Ну пойдем, сыграем партию в шашки.
На этот раз разрыдался Шарль и, выбежав из гостиной, бросился в свою комнату.
3
Когда Шарль приехал в следующее воскресенье, у него уже созрел план.
После завтрака он вышел из кухни во двор и направился к сараю, куда Луи убирал велосипед. Луи в это время был в столовой и расставлял приборы к обеду. Окна кухни и столовой выходили в сад, и никто не видел, как Шарль с кошачьей ловкостью выскользнул на улицу и тут же вскочил на велосипед.
Велосипед был немного велик для него, но он знал, что, опустив седло, он может приспособить его к своему росту. Ни в коем случае нельзя было заниматься этим около церкви, откуда через несколько минут должна была выйти тетя Анриетта. Поэтому, стоя на педалях, он помчался по тряской булыжной мостовой.