О. Иосиф не имел никакого образования, но хорошо знал аскетические писания святых Отцов, – умудрен он был и в понимании Священного Писания. Одной из основных "книг" в его учении был сам его наставник, старец Амвросий. Эту "книгу" впоследствии старец Иосиф цитировал очень часто – вспоминая, как поступал старец, что говорил… О. Амвросий был общителен, и нередко его беседа, яркая, остроумная, назидательная, распространялась далее того, о чем в основном шла речь. Отец же Иосиф без вопроса к нему не начинал вообще говорить, помня слова преподобного Петра Дамаскина о том, что "древние отцы без вопрошания не говорили служащего ко спасению, считая это празднословием". Он был строг, истинно по-монашески не позволяя себе наружно-ласкового обращения даже с наиболее близкими ему людьми, но его понимали, зная, что в его сердце горит любовь к ближнему, что душу свою он готов положить за други своя.
Как и о. Амвросий, о. Иосиф имел дар исцеления. В житии его описывается много случаев, когда он, например, подобно о. Амвросию, слегка ударял по больному месту, и болезнь прекращалась. То же бывало и по его молитвам. Получали помощь и те, кто, будучи вдалеке, взывали к нему. Вообще, если рассказать о всех "чудесных" случаях, связанных с именем старца Иосифа, то, пожалуй, получится целая книга… Господь творил чудеса через вернейшего раба Своего.
Однажды кто-то заметил:
– Вы, батюшка, уклоняетесь от чести, а она сама за вами следует.
– Да к чему это, на что это нужно? – вздохнув, отвечал о. Иосиф. – Впрочем… как не должно искать чести, так не должно и отказываться… Налагаемая честь есть также от Бога.
С 1905 года старец Иосиф стал чаще болеть и заметно слабеть силами. Вот пришло и время, когда он стал просить об увольнении на покой, освобождении его от обязанностей скитоначальника. Но как бы ни одолевали его немощи, тот свет, который он имел в себе от Господа, не угасал. Немощный – укреплял многих… На третий день Пасхи 1911 года, 12 апреля, началась его последняя болезнь: через месяц, 10 мая, он отошел ко Господу. Скитский колокол печально возвестил об этом событии – за ним прозвучал колокол в обители. Первую панихиду совершил о. Варсонофий. Была ночь. Рано утром гроб вынесен был в скитский храм. Сюда в 11 часов направились крестным ходом братия монастыря с настоятелем архимандритом Ксенофонтом во главе. У гроба была совершена соборная панихида, причем по распоряжению настоятеля в скитский храм допущены были шамординские и белевские монахини, накануне прощавшиеся с умирающим батюшкой, их наставником.
12 мая старец Иосиф погребен был в обители рядом с могилами старцев Макария и Амвросия.
Еще в 1904 году старец Иосиф писал: "Верую в то, что каждый приходящий в Оптину Пустынь в крайней своей потребности найдет удовлетворение милостию Божией и за молитвы великих наших отец – Льва, Макария, Амвросия… Они весьма многих и многих воспитали духовно, для Небесного Отечества. Не перестают и теперь духовно воспитывать и призирать, особенно на тех, которые приходят в Оптину на поклонение их святым останкам".
12. "Блажен, кто крест здесь понесет в терпении"
Старец Варсонофий оставил мир уже в немолодом возрасте, по благословению о. Амвросия. Бывший штабной офицер, полковник, проводивший и в миру нравственно чистую жизнь, пришел на Рождество Христово 1891 года в Оптинский Скит и стал послушником и духовным чадом старца Анатолия. Образованный, литературно одаренный, весь устремленный к Богу, он сразу начал подвижническую жизнь. Это путь особый, путь избранных, ибо довольно скоро он стал духоносным старцем, духовником братии, скитоначальником. Не сразу, не всем в обители стал понятен его путь. Искушавшиеся доставили о. Варсонофию немало скорбей, но он принимал их как должно.
Все великие дары, которые были у старцев до него, дал Господь и ему. Этот старец не был в келейниках у своего учителя, но три года каждый вечер ходил к о. Анатолию для долгих духовных бесед и обучения умной молитве. А после кончины своего старца почти целое десятилетие провел в затворе, занимаясь изучением святоотеческой литературы. Поэтому появление его в Скиту в качестве старца произошло как бы внезапно, – но сомневающиеся быстро убедились, что перед ними великий духовный наставник и прозорливец и в то же время делатель Иисусовой молитвы и заботливый отец для иноков. Как старцам Амвросию и Иосифу, и ему Господь послал телесные недуги, так что он не один раз ожидал себе смерти. С этими загадочными недугами связаны самые значительные этапы его монашеской жизни: больным его постригали в иночество 13 декабря 1902 года; больным же в великую схиму 11 июля 1910 года. С 1903 года он иеромонах.
Старец Варсонофий в 1904–1905 годах пересек всю Россию в восточном направлении, будучи послан в качестве военного священника в армию, действовавшую против японцев, и получил за это наперсный крест от Святейшего Синода. 14 мая 1907 года он был назначен скитоначальником с возведением в сан игумена. Он как бы и сам не заметил, как вдруг оказался в постоянном окружении народа – иноков и мирян, жаждущих его благодатного слова. Одно дело – исповедь, откровение помыслов. Другое – духовная беседа…
Его беседы с духовными чадами весьма своеобразны. В них – дух святоотеческого учения, ясные и самые необходимые поучения и в то же время почти художественные словесные иллюстрации – примеры из собственной жизни, из прочитанного не только в духовных книгах, но и в мирских, более всего из русской классики. В его беседах появлялись имена Пушкина, Лермонтова, Полонского, Майкова, Гоголя… Были отрывки из стихотворений, написанных на духовные темы, таких, например, как "Молитва" Лермонтова ("В минуту жизни трудную…"). Старец Варсонофий и сам слагал стихи, всегда наполненные жизнью духа. Он иногда публиковал их в церковной печати под псевдонимом "Странник". Это все были монашеские стихотворные размышления… Он следовал в этом не столько известным поэтам, сколько древним Отцам, весьма много писавшим в стихотворной форме, – Григорию Богослову и Ефрему Сирину особенно. К старцу Варсонофию охотно обращались интеллигенты, ищущие Бога, и многим из них он помог встать на путь спасения.
Он очень любил Оптинский Скит и желал окончить свою жизнь здесь. Однако был переведен из Скита. Будучи возведенным в сан архимандрита в Москве епископом Трифоном, он был назначен настоятелем Старо-Голутвинского монастыря возле города Коломны. Прожив здесь год, он поднял обитель, возродил в ней монашескую жизнь, привлек массу богомольцев, но сам постепенно угасал от болезни и на Пасху 1913 года почил, окруженный духовными чадами. Траурный поезд повез его тело в родную его Оптину, где и опущен он был с молебным пением в могилу рядом с другими старцами.
Старец Варсонофий всегда имел смертную память, и Господь попускал бесам показывать ему в тонком сне ад со всеми его потрясающими ужасами. Это было очень тяжелое искушение. Старец признавался о. Николаю (будущему старцу Никону), что иногда боится сойти с ума. Не от страха, а от видения необычайной силы, подавляющего воображение… С духовными чадами он много говорил о Страшном Суде, разбирал те или иные строки Апокалипсиса. Рассуждая о грядущих временах, высказывал такие пророчества, которые потом сбылись, – в 1917-м и последующих годах… "До ужасных времен доживете вы", – сказал он о. Николаю. Он предсказал время, когда на Руси явится сонм новомучеников. О. Николай записал: "Прочтя вслух про гонения Диоклетиана, батюшка сказал: "Все эти гонения и мучения повторятся, может быть. Теперь все это возможно… Это время не за горами"".
Священнику Василию Шустину он сказал: "Великая благодать дается старцам – это дар рассуждения. Это есть наивеличайший дар, даваемый Богом человеку. У них, кроме физических очей, имеются еще очи духовные, перед которыми открывается душа человеческая".
Он предчувствовал свою разлуку с родным Скитом. Однажды, при обычной беседе, он сказал своим чадам:
– В России около десяти скитов, но только в нашем редко бывают посторонние, и то лишь за обедней. Утреню же мы совершаем всегда только своею скитскою семьей. Сильное впечатление производит на посетителей наш храм – тихий, пустынный… От скитян требуется высокая жизнь.
И еще сказал:
– Труден путь монашеский, но зато он несет с собою такие высокие радости, о которых мирские люди не имеют понятия и ради которых можно позабыть все скорби и тесноту иноческой жизни.
И только в последний год жизни признался: "Благодарение Богу, я совсем оставил мир и стал иноком".