– Ну вот, на моем примере – помогли нам соседи, когда нас хотели из квартиры выселить. И мы вместе жили, и никаких не было разладов. То, что они потом договорились и нас устроили в другую квартиру, это можно понять. У них семья, ребенок. Хотя Александра Ивановна и говорила нам, что мы будем вместе жить до конца, однако не получилось. Вот и она нам помогла. Я думаю, что вообще люди помогали друг другу. Хотя и разные были случаи. Но всегда же есть и хорошее, и плохое. В целом, я считаю, в городе народ был добрый. И в воспоминаниях моих никакого ужаса уже нет. Конечно, все это страшно было. Но хорошее уже как-то застлало старое.
– Как ваша жизнь сложилась после войны?
– Когда институт вернулся из эвакуации, я снова пошла учиться. В 1944 году я стала опять в храм ходить – в основном в Никольский собор, потому что поближе было. А после института я попала на работу в Эстонию, в Кохтла-Ярве, где проработала два с половиной года. Там была русская церковь. Служили и на эстонском, и на русском языках. И располагалось это как раз недалеко от Пюхтиц. Но я, к сожалению, тогда не знала,
В Кохтла-Ярве. 1947 г.
что там есть монастырь недалеко, не слышала, что такое Пюхтицы. И как-то, помню, на Успение мне предложили поехать в монастырь (заметили, что я ходила в церковь). Но я в связи с занятостью работой не могла уехать. Лишь позже, когда вернулась в Ленинград, узнала, какую возможность упустила.
Ну а потом я уволилась оттуда и уехала в Ленинград, надеялась устроиться там на предприятие "Ленинградсланец", но планы мои не осуществились. И во всем этом тоже была Божия воля. Меня всю жизнь Господь вел. Оказавшись в Ленинграде без работы, я стала думать, что же делать. А я слышала, что где-то есть институт по разработке пластмассы. Я узнала телефон их отдела кадров, позвонила. Я ничего про этот институт не знала, только что там идет разработка пластмасс. Сама же говорю: "Я слышала, что вам нужны экономисты" (моей специальностью, полученной в институте, была – инженер-экономист с химическим уклоном). Мне отвечают: "Да. Откуда вы?" Я рассказала кратко о себе. Меня пригласили приехать. Пришла я в отдел кадров. Руководитель со мной побеседовал. Потом говорит: "Ну, посидите". Ушел. И через некоторое время возвращается с двумя моими соученицами по институту! Спрашивает их: "Вы эту барышню знаете?" Они меня увидели, конечно, бросились ко мне, стали мы обниматься, целоваться. А одна из них как раз увольнялась, и им нужен был экономист. Ну вот, я у них и устроилась. Проработала там двадцать пять лет. Но только экономистом я работала один год, а потом перешла на производство – работала сначала начальником смены, потом технологом и заместителем начальника цеха закончила.
В этом институте я получила квартиру, потому что у нас комнатка маленькая была. После войны ставили на очередь, но нас не ставили, так как у нас лишние полметра были. Но здесь я получила квартиру. По вредности работы на пенсию ушла с сорока пяти лет, но продолжала работать. Так было… Я одно хочу, а Господь меня по-другому устраивает…
Я ходила в церковь все время, но это не афишировала. Я никому не говорила, и никто меня не спрашивал. Но мне все в компартию вступить предлагали, а я говорила, что еще не готова. Вот так и прошла моя жизнь. В общем, я с Церковью не расставалась.
– Вы всегда ходили в Никольский собор?
– Нет… Одно время ходила в Духовную академию [42] , когда она открылась, потом и Александро-Невская Лавра открылась [43] – я туда ездила, мне было удобнее добираться из дома.
– Были у вас какие-то друзья по храму?
– Конечно, знакомые были. И с духовенством общалась. Один священник знакомый, он вскоре стал епископом, крестил двух моих крестников. Для этого он приходил на дом – крестили на дому. Потому что их родители боялись.
Это был отец Иоанн (Иванов) [44] , он служил в храме Академии. Когда он стал епископом и его отправили в другой город – Киров (Вятка), я продолжала поддерживать с ним отношения, несколько раз ездила к нему, так как бывала в том городе в командировке. Там была одна церковь маленькая, на кладбище. Вот он там и служил, пока не скончался после операции. Еще часто, когда нужно было кого-то крестить, обращалась к отцу Иоанну Варфоломееву. Он служил в Александро-Невской Лавре. Меня просили крестить нелегально, иногда на дому крестили, а иногда непосредственно в церкви, но так, чтоб имен не записывать. Власти ведь требовали согласия родителей, записи, паспорта нужно было предъявлять. Отец Иоанн крестил тайно. Но и его перевели вдруг во Всеволожск – когда монастырь стал возрождаться, то светских батюшек (белое духовенство. – Рей.) распределили по приходам. А он вот попал во Всеволожск. Я туда к нему ездила тоже.
– То есть ваши знакомые знали, что вы верующая, а может быть, и сами были верующие?
– Да, мои знакомые, с кем я общалась вне работы, все были верующие. И не со всеми мы были знакомы по храму. Со школы, например, была моя приятельница и ее сестры, по работе знакомились, с кем-то жили рядом… Увы, сейчас никого не осталось… Но в жизни много чего было. Работа хорошая была, интересная. Так что я довольна.
– Людмила Васильевна, вы были свидетелем того, как в Павловске храмы закрывали. Вы не боялись, что так вообще все храмы закроют и религию искоренят? Или вы просто не задумывались об этом?
– Я, пожалуй, как-то и не задумывалась. Вернее, я не думала, что все храмы закроют. Ведь какая-то свобода была уже и тогда, при Сталине. Духовные семинария и академия работали, открылась Александро-Невская Лавра, храмы открывались [45] . Так что жизнь церковная шла… Но я не думала, что будет такая свобода, как сейчас.
Но при Хрущеве снова стали чувствовать гонения. В семинарию попасть было очень трудно, молодых туда старались не брать. Были случаи отречения. Вот Осипов [46] – священник, преподаватель прекрасный был, читал лекции очень хорошо, его очень уважали. И вдруг он отрекся. В газетах было напечатано, что якобы он осознает, что был не прав, что говорил неправду. И стал он антирелигиозной пропагандой заниматься. Это был большой удар для Церкви. Потом говорили, что он потом осознал, покаялся, другие говорили, что нет, что он так и умер, не раскаявшись.
Было несколько случаев, что и студенты отрекались. Но это, я думаю, специально подосланные были. Поступили, а потом публично отказались. Вот такие случаи были. Семинарию хотели закрывать. Вообще, при Хрущеве начались гонения, церкви закрывали, священникам запрещали проповеди говорить – только по Евангелию, определенное время, и даже поначалу требовали в письменном виде подавать на просмотр.
Как-то раз отцу Василию Ермакову [47] , которого я знала, было сказано, чтобы он свои проповеди давал на проверку. Он отказался и вообще вел себя довольно дерзко. Поэтому его переводили из прихода в приход. Сначала он служил в Никольском соборе. Через какое-то время стал пользоваться большим авторитетом среди народа, и его перевели в церковь под названием Кулич и Пасха. Она, между прочим, во время войны работала. Построена церковь архитектором Львовым, был такой старинный архитектор, давнишний. Там церковь, как куличик, кругленькая, а рядом – колокольня, формой как пасха. На самом деле это церковь в честь Святой Троицы. Отца Василия туда направили. Это была окраина города, далеко. Он там служил какое-то время, но оттуда его опять перевели на Серафимовское кладбище, где служил уже довольно долго. Там же и его могила.
– Вы к нему ездили?
– Да, в церковь я к нему ездила, подходила под благословение и могилы своих близких на этом кладбище посещала.
В общем, при Хрущеве стало трудно. Налогами Церковь стали прижимать. А в последнее время вообще священника отстранили от хозяйственной работы. Он мог только заниматься своим – служить. А староста и весь остальной персонал – это были уже поставленные люди, и они вели свою политику [48] .
До того как наступил год празднования тысячелетия Крещения Руси, во времена Брежнева, может, немного меньше, но тоже церкви закрывались. Священников под разными предлогами отстраняли от службы – придирались к чему-нибудь. В церковь ходили такие "наблюдатели", которые следили, нет ли кого из их организации.
– А вы не боялись, что вас заметят и на работу сообщат?
– Я ходила, и все. Не боялась.
– На работе не было проблем из-за этого?
– Нет. Я сама непосредственно не сталкивалась с гонениями за веру. Меня лично никогда не преследовали, даже на работе, хотя я занимала ответственные должности. Знали, что я хожу в церковь, и все. Ну, в общем, меня не трогали. Они, конечно, знали, что я – верующий человек. Но ко мне все хорошо относились. И дирекция у нас была спокойная, никого не тревожила. Единственное, что меня все в партию вступить приглашали. Потому что я занимала такую должность, которую только партийный человек мог занимать. Я должна была быть в партии. Но я никак не соглашалась. В результате так и проработала до конца.
– А в комсомол вы вступали, когда учились в институте?