)] главным образом и совершала променад. Наши знакомцы вышли на эту прекрасно освещенную улицу и влились в поток гуляющих; Феликс обнаружил еще тьму хорошеньких девушек и попросил сестру обратить на них внимание. Впрочем, просьба была совершенно излишней. Евгения и без того уже с пристальным вниманием изучала эти очаровательные юные создания.
- Я убежден, что кузины наши в этом же духе.
И баронесса на это уповала, однако сказала она вслух другое:
- Они очень хорошенькие, но совсем еще девочки. А где же женщины тридцатилетние женщины?
"Ты имеешь в виду - тридцатитрехлетние женщины?" - чуть было не спросил ее брат: обычно он понимал то, что она говорила вслух, и то, о чем умалчивала. Но вместо этого он стал восторгаться закатом, а баронесса, приехавшая сюда искать счастья, подумала, какой для нее было бы удачей, окажись ее будущие соперницы всего лишь девочками. Закат был прекрасен; они остановились, чтобы им полюбоваться. Феликс заявил, что никогда не видел такого роскошного смешения красок. Баронесса тоже нашла, что закат великолепен; возможно, угодить ей теперь стало менее трудно, потому что все время, пока они там стояли, она чувствовала на себе восхищенные взгляды весьма приличных и приятных мужчин, ибо кто же мог пройти равнодушно мимо изысканной дамы в каком-то необыкновенном туалете, скорее всего иностранки, которая, стоя на углу бостонской улицы, восторгается красотами природы на французском языке. Евгения воспряла духом. Она пришла в состояние сдержанного оживления. Она приехала сюда искать счастья, и ей казалось, она с легкостью его здесь найдет. В роскошной чистоте красок этого западного неба таилось скрытое обещание, приветливые, не дерзкие взгляды прохожих тоже в какой-то мере служили порукой заложенной во всем естественной податливости.
- Ну так как, ты не едешь завтра в Зильберштадт? - спросил Феликс.
- Завтра - нет, - ответила баронесса.
- И не станешь писать кронпринцу?
- Напишу ему, что здесь никто о нем даже не слышал.
- Он все равно тебе не поверит, - сказал Феликс. - Оставь его лучше в покое.
Феликс был все так же воодушевлен. Выросший в старом свете, среди его обычаев, в его живописных городах, он тем не менее находил эту маленькую пуританскую столицу по-своему чрезвычайно колоритной. Вечером, после ужина, он сообщил сестре, что завтра чуть свет отправится повидать кузин.
- Тебе, видно, очень не терпится, - сказала Евгения.
- После того как я насмотрелся на всех этих хорошеньких девушек, мое нетерпение по меньшей мере естественно. Всякий на моем месте хотел бы как можно скорее познакомиться со своими кузинами, если они в этом же духе.
- А если нет? - сказала Евгения. - Нам надо было запастись рекомендательными письмами... к каким-нибудь другим людям.
- Другие люди нам не родственники.
- Возможно, они от этого ничуть не хуже.
Брат смотрел на нее, подняв брови.
- Ты говорила совсем не то, когда впервые предложила мне приехать сюда и сблизиться с нашими родственниками. Ты говорила, что это продиктовано родственными чувствами, а когда я попытался тебе возразить, сказала, что voix du sang [голос крови (фр.)] должен быть превыше всего.
- Ты все это помнишь? - спросила баронесса.
- Каждое слово. Я был глубоко взволнован твоею речью.
Баронесса, которая, как и утром, кружила по комнате, остановилась и посмотрела на брата. Она собралась, очевидно, что-то ему сказать, но передумала и возобновила свое кружение. Немного погодя она, как бы объясняя, почему удержалась и не высказала свою мысль, произнесла:
- Ты так навсегда и останешься ребенком, мой милый братец.
- Можно вообразить, что вам, сударыня, по меньшей мере тысяча лет.
- Мне и есть тысяча лет... иногда.
- Что ж, я извещу кузин о прибытии столь необыкновенной персоны.