Вид у меня действительно был неважный, хотя я чувствовал себя абсолютно здоровым. Я просто постарел - в один миг.
- Может, нужна моя помощь, лекарства? - Доктор сделал еще один шаг навстречу.
- Нет, спасибо, я лечусь народными средствами, у меня все есть.
- Но тогда, может быть, вам бы помогла Валя? - Кнутов сделал последнюю попытку меня спасти.
- Валенок очень хороший человечек, но и она не может помочь, извините.
И доктор Кнутов ушел. Пожалуй, он даже не обиделся за такое гостеприимство. Слишком у меня был жалкий вид, чтобы обижаться. Но больше он не приходил. Отлично поняв, что я никого не хочу видеть.
Вот Мишка это понял не сразу. Он навязчиво пытался помочь своему старшему другу вернуться к жизни. А однажды даже выпалил с порога:
- Данька! Хорошая новость! Наша Ласка родила пять щенят! Такие хорошенькие! Все рыжие, с черными лапками! Пошли, посмотрим!
- Мишка, мне не нужны щенята, - процедил я сквозь зубы. И посмотрел на него так, что он попятился.
- Ну, тогда… Не уезжай, Данька, может, Чижик еще вернется… А если нет… Не переживай так, Данька. Он был такой старый. Он, наверно, специально ушел от тебя, чтобы умереть в другом месте. Ну, в общем, пожалел тебя… А у нашей Ласки щенята такие хорошенькие, пушистые, как меховые клубочки…
- Ты уходи лучше, Мишка, пожалуйста, уходи, - прохрипел я. - Мне никто не нужен, черт побери! Ни твоя Ласка! Ни ее щенки! Ни ты! Ни Чижик! Оставьте меня, ради бога, в покое!
- Ну гляди, Данька, лес по дереву не тужит. И без тебя проживем. А вот ты…
Я медленно поднял на Мишку тяжелый, одеревеневший взгляд. И крепко, до боли сжал кулаки. Мишка наконец все понял. И оставил меня в покое.
Он тоже больше не пришел. И я чувствовал, как круг одиночества замыкается. И скоро, совсем скоро я буду зажат в его безжалостные тиски. Впрочем, возможно, я подсознательно этого и хотел, не оставляя выбора. И сам загонял себя в угол. Чтобы, один раз умерев, наконец-то решиться жить снова.
Однажды ко мне пришла Валька. Я не мог с ней вести себя так холодно, как с Кнутовым, и так бесцеремонно, как с Мишкой. Перед Валькой я был виноват. И не мог грубить с девушке, которая меня так сильно любила. И возможно, будет любить еще очень долго.
- Привет, Валенок! - Я рукой пригладил свои слипшиеся, спутанные волосы.
Валька огляделась и села на излюбленное место, в уголок дивана, поджав ноги под себя. Я вспомнил, как Чижик радостно встречал ее и лизал ноги, а потом прыгал на диван и клал свою узкую рыжую морду на ее голые коленки. И поморщился от внезапно нахлынувших воспоминаний, как от банальной зубной боли. "Все-таки как примитивен человек. В зубном кабинете он так же страдает, как и от потери близких", - совсем некстати подумал я. И все же мне гораздо больше хотелось оказаться сейчас в зубном кабинете.
Валька огляделась.
- Грустно ты живешь, Данька.
Я промолчал. И, собравшись силами, стал готовить чай. Грязный, заржавевший чайник недовольно запыхтел на плите. Валька оставалась единственным человеком, кто меня еще любил. И эта любовь меня не отпускала и не давала умереть, чтобы начать новую жизнь.
- Ты думаешь, тебе где-то будет лучше? - Валька почесала локоть, измазанный зеленкой.
- Опять ты за старое, - пожурил я ее, как прежде. - Все по деревьям лазишь?
- Не-а, это я Чижика искала и свалилась в канаву.
Я застыл с чашками на середине комнаты. Мои руки предательски дрогнули, и горячие капли пролились на пол.
- Не ищи его больше, Валенок. Не ищи.
- Я найду его, точно найду, - пообещала Валька. - Живого или мертвого, но найду.
- Мне не нужен мертвый Чижик. - Я дрожащей рукой разлил чай по чашкам, и по столу расплылась ароматная лужица.
- Тогда я найду живого! - уверенно заявила Валька.
Я сел рядом с ней и взял ее пухлые, почти детские ладошки в свои руки.
- Давай не будем об этом, Валенок. Ты очень хорошая девушка. И очень хорошенькая. Тебе обязательно нужно учиться. И тебя обязательно ждет настоящая, большая любовь.
- Учиться на артистку? - Валька прищурила свои круглые глазки.
Я резко встал и, приблизившись к окну, закурил. Мне так хотелось остаться одному.
- Данька, - тихо окликнула меня девушка. - Ты не будешь с ней счастлив, Данька. Неужели ты не понял, что она совсем другая? Это здесь она подстраивалась под тебя, под Чижика, под наш мир. А там… Там все, все по-другому. Ты там никому не нужен, Даня.
Я резко обернулся.
- Можно подумать, здесь я кому-нибудь нужен.
- А здесь об этом даже думать не нужно. Здесь ты просто можешь жить. Здесь - все твое. И деревья, и звери, и мы. И ты здесь для всех. Здесь ты счастливый, Данька. В лес шел - домой глядел, из лесу шел - в лес глядел. Здесь тебе везде было хорошо. А там… Там ты только и будешь, что на лес оглядываться. Да уже ничего не увидишь. Там ты пропадешь…
- Много ты знаешь! - раздраженно сказал я.
- Может, и не много, но знаю, - вздохнула Валька. - Может случиться так, что там тебя никто не ждет, а когда ты вернешься, и здесь ждать никто не будет.
- Мир огромен, надеюсь, в этом огромном мире и для меня есть маленькое местечко.
- Может, оно и есть. Но найдешь ли ты его? А вдруг, обойдя весь земной шар, ты окажешься на том же месте?
Валька встала и топнула ногой.
- Вот здесь. Но никому уже не будешь нужен.
- Я тогда заведу себе собаку, - горько усмехнулся я. - И назову ее Чижик.
Валька молча направилась к выходу. И я вдруг испугался, что она уйдет, а я останусь совсем один. Круг окончательно замкнется и не останется выхода. Валька была последним шансом, связывающим меня с прошлым.
- Валька, - окликнул я ее.
Она обернулась. И в ее глазах я ничего не прочел. В ее глазах была пустота. Мне даже показалось, что она меня не видит.
- Валька, ты не допила чай.
- Спасибо. Но я больше не хочу.
- На тебе новый сарафан. Он очень красивый. - Я цеплялся за последнюю соломинку. И соломинка медленно ломалась.
- Я его в городе купила. И сегодня надела впервые.
Я приблизился к ней, взял ее за плечи. И заставил смотреть в глаза.
- Валька, что с тобой, ну скажи что-нибудь, ну скажи…
Валька смотрела мне прямо в глаза и меня не видела.
- Знаешь, мне кажется, что сегодня я пришла совсем к другому человеку, совсем незнакомому. А тебя в этом доме уже давно нет. Ты словно ушел с Чижиком. И не вернулся. А главное, как и он, не хочешь возвращаться. Вы уже выбрали для себя другой путь. И вас тоже никто и ничто не может вернуть. Эх, Данечка, Данька…
Валя резко отпрянула от меня. В ее глазах по-прежнему была пустота. И я вдруг понял, что она меня разлюбила. Возможно, того, вчерашнего Даньку она еще любила. Но меня наверняка нет. Я остался совсем один. Железные тиски одиночества сжали меня окончательно. Жить здесь я больше не мог. Это была уже не моя родина, не мои друзья, не мои любимые. И вечером, наспех собравшись, забросив рюкзак за спину, украдкой покинул свой дом.
Я шел по лесной тропинке быстрым шагом, стараясь не оглянуться, чтобы не повернуть назад, чтобы не чувствовать вины перед всеми, кого я сегодня бросал. Бросал навсегда. На секунду мне показалась, что где-то совсем рядом жалобно взвыла собака.
- Чижик! - заорал я на весь лес. - Чижик! Ну же, вернись, и я никуда, клянусь, никуда не уеду!
Я вертел головой в темноте, как слепой. Но никого не видел. Я прислушался к звукам леса. Но лишь ветер заунывно выл, словно прощальный гудок парохода, который вез меня в неизвестность. Я крался по поселку, сгорбившись, словно вор, втянув голову в плечи, ускоряя и ускоряя шаг. И все же мне казалось, что изо всех окон на меня смотрят десятки укоризненных пристальных взглядов. Я не выдержал и побежал. Отчаянно, словно пытаясь умчаться от себя, от своего прошлого, от всех, кто меня так когда-то любил здесь и кого любил я. Я чувствовал себя вором, хотя ничего не украл. Я чувствовал себя виноватым. Хотя ни в чем виноват не был. Я чувствовал себя предателем. Хотя никого не предавал. И все же я где-то совершил ошибку, если не нашел мужества попрощаться открыто и с поднятой головой покинуть эти места… Только гораздо позднее я понял, от чего так трусливо бежал. Я бежал от своей судьбы. А судьба никогда не прощает ошибок…
Часть вторая ЛИЦЕДЕЙ
Первое, что меня угнетало в большом городе, это отсутствие солнца. Хотя я приехал туда весной. Даже если оно случайно и появлялось на горизонте - как чисто физическое явление, - его все равно не было. Оно либо пряталось за небоскребами, либо дымовая завеса от заводских труб закрывала его. И если ему все же какой-то хитростью удавалось вынырнуть и спастись, это было уже не солнце. Просто казалось, что кто-то среди бела дня включил очередной фонарь или рекламная лампочка случайно оторвалась и болтается в небе на проводе.
Но если к отсутствию солнца можно было более-менее привыкнуть, то с состоянием полной ничтожности и ненужности смириться было куда труднее. Эта ненужность витала в прокуренном, пропитанном гарью воздухе. И ощущали ее не только приезжие. Ее ощущали все, даже те, кому посчастливилось здесь родиться.
Главными же гарантиями выживания в этих каменных джунглях были законченный цинизм и полный эгоизм, наплевательство на чувства и мысли других. Это напоминало марафонский забег, где существовало незыблемое правило - не оглядываться, а только вперед, расталкивая локтями, наступая на ноги, сбивая с ног и не обращая внимания на жертвы. Если на секунду остановишься и пожалеешь упавших, другие безжалостно собьют тебя с ног.