- Ты должен бы знать, что все твои ровесники давным-давно померли. Или ты ждешь, чтобы на голове у тебя выросли грибы, и только тогда поймешь, что время твое вышло? - Акуэбуе уже был в хижине, но все еще оставался в позе, принятой им, когда он проходил под низким навесом крыши: опирался правой рукой о ногу выше колена и не разгибал согнутой спины. Так полностью и не разогнувшись, он поздоровался за руку с верховным жрецом. Затем он расстелил на полу у земляного сиденья свою козью шкуру и сел.
- Как поживают твои близкие?
- Тихо-мирно. - Акуэбуе всегда отвечал так, когда его спрашивали, как поживают его родственники. Это очень забавляло Нвафо. Ему живо рисовалась такая картина: все жены и дети этого человека сидят тихо, мирно, сложив руки на коленях.
- А как твои?
- Все пока живы.
- Правду говорят, что белый человек отхлестал Обику?
Эзеулу повернул обе руки ладонями вверх, к небу, и не сказал ни слова.
- В чем же, интересно, он провинился?
- Друг мой, давай поговорим о чем-нибудь другом. Было время, когда от подобного случая меня бы в жар бросило, но время это прошло. Теперь я ничему больше не придаю значения. Нвафо, пойди и скажи своей матери, чтобы она принесла мне орех кола.
- Она говорила сегодня утром, что орехи кола у нее кончились.
- Тогда пойди к Матефи и попроси у нее.
- Стоит ли каждый раз беспокоиться об орехе кола? Я же все-таки свой, не посторонний.
- Меня не учили считать орех кола пищей для посторонних, - отвечал Эзеулу. - А кроме того, разве не называют у нас в народе глупцом того человека, который обращается с братом хуже, чем с посторонним? Но я-то знаю, чего ты боишься: мне говорили, что у тебя выпали все зубы. - С этими словами он достал из квадратной деревянной чаши кусок мела, имеющий форму головы ящерицы, и подкатил его по полу к Акуэбуе. Тот подобрал мелок и начертил на полу четыре прямые линии. Затем он набелил большой палец у себя на правой ноге и подкатил мелок обратно к Эзеулу, который снова положил его в деревянную посудину.
Вскоре вернулся Нвафо с орехом кола в чаше.
- Покажи орех Акуэбуе, - сказал ему отец.
- Я его осмотрел, - ответил Акуэбуе.
- Тогда разломи его.
- Нет. Пусть вернется царский орех в царские руки.
- Если ты настаиваешь.
- Да, настаиваю.
Эзеулу взял из рук Нвафо чашу и поставил ее перед собой между ног. Потом он положил орех себе в правую руку и произнес молитву. В конце каждого предложения он делал рукой резкое движение вперед, обратив открытую ладонь вверх и придерживая орех большим пальцем.
- Да будут живы Огбуэфи Акуэбуе и вся его родня. И да буду жив я со всей моей родней. Но просто быть живым - этого мало. Пусть будет у нас все, чтобы жить хорошо. Ведь бывает такая скучная, безрадостная жизнь, которая хуже смерти.
- Верно, верно.
- Пожелаем добра и тому, кто вознесся высоко, и тому, кто остался внизу. Но пусть позавидовавший другому подавится собственной завистью.
- Да будет так.
- И да будет всякое благо в стране Игбо и в стране народа, живущего у реки.
Затем он разломил орех и высыпал все дольки в стоящую на полу чашу.
- Фю-ю-ю-ю, - присвистнул он. - Посмотри-ка, что тут! Ну, духи проголодались.
Акуэбуе вытянул шею, чтобы лучше видеть.
- Одна, две, три, четыре, пять, шесть. Да еще как проголодались!
Эзеулу взял одну дольку и бросил ее за порог. Следующую он отправил себе в рот. Нвафо вскочил, поднял чашу с пола и протянул ее Акуэбуе. На некоторое время воцарилось молчание, тишину нарушал только хруст ореха на зубах.
- Чего только не выкинут орехи кола, - произнес Эзеулу, дважды глотнув. - Я забыл, когда видел в последний раз орех с шестью дольками.
- Это действительно большая редкость, и увидеть такой орех можно только тогда, когда его не ищешь. Даже с пятью дольками попадаются не часто. Несколько лет тому назад мне понадобился для жертвоприношения орех с пятью дольками, так я вынужден был купить корзин пять орехов кола, прежде чем нашел нужный мне. Нвафо, сходи-ка в хижину к своей матери и принеси мне большой калебас холодной воды… Жара вроде нынешней является не с пустыми руками.
- Да, похоже, в небе скопилась вода, - подтвердил Эзеулу. - Такая жара - к дождю.
Поднявшись на ноги, но не распрямляясь во весь рост, он подошел к бамбуковому ложу и взял с него свой мешок из козьей шкуры. Его мешок был очень искусно сшит: как будто козу, которая обреталась в этой оболочке, вынули, как улитку из раковины. У мешка были четыре коротенькие ноги и настоящий козий хвост. Эзеулу вернулся с мешком на прежнее место и, усевшись, полез в него за своей бутылочкой с нюхательным табаком. Запустив руку в мешок по самое плечо, он нашарил бутылочку, поставил ее на пол и принялся искать ложечку из слоновой кости. Вскоре он нашарил и ложечку, после чего отложил мешок в сторону. Снова взяв в руки бутылочку, он поднял ее, посмотрел, много ли табаку осталось, и постучал ею по колену. Потом открыл бутылочку и отсыпал понюшку табаку в левую ладонь.
- Дай-ка и мне немного - голову прочистить, - попросил Акуэбуе, который только что напился воды, поданной Нвафо.
- Подойди и возьми, - ответил Эзеулу. - Не рассчитываешь же ты, чтобы я угостил тебя табачком да сам тебе его и поднес, дал бы тебе жену и нашел бы в придачу циновку для спанья?
Акуэбуе приподнялся с согнутой спиной и, опираясь правой рукой о колено, протянул левую ладонь к Эзеулу со словами:
- Не буду с тобой спорить. Твой ямс, и нож тоже твой.
Эзеулу пересыпал две понюшки табаку со своей ладони в ладонь гостя, а себе добавил еще из бутылочки.
- Хорош табачок, - похвалил Акуэбуе. На одной его ноздре остались следы коричневого порошка. Он снова насыпал горкой табак из левой ладони на ноготь большого пальца правой руки, поднес его к другой ноздре, закинул назад голову и раза три-четыре шумно вдохнул. Теперь уже обе ноздри были у него в табаке. Эзеулу вместо ногтя пользовался ложечкой из слоновой кости.
- Это потому, что я не покупаю его на базаре, - откликнулся Эзеулу.
Вошел Эдого, раскачивая калебас с пальмовым вином, который висел на короткой веревке, обвязанной вокруг горлышка. Он поприветствовал Акуэбуе и отца и поставил калебас.
- Я не знал, что у тебя есть пальмовое вино, - сказал Эзеулу.
- Его только что прислал владелец двери, которую я украшаю резьбой.
- А зачем ты принес вино в присутствии вот этого моего друга, который ест и пьет за всех своих умерших родственников?
- Но я не слышал, чтобы Эдого говорил, что он принес это вино тебе, - заметил Акуэбуе и, обернувшись к Эдого, спросил: - Разве ты говорил это? - Эдого рассмеялся и сказал, что вино предназначается им обоим.
Акуэбуе достал из своего мешка большой коровий рог и трижды ударил им об пол. Затем он дочиста обтер его края ладонью. Эзеулу тоже достал из мешка, лежащего подле него, свой рог и протянул его Эдого. Тот наполнил его рог, затем поднес калебас к Акуэбуе и налил ему. Прежде чем выпить, Эзеулу и Акуэбуе слегка наклонили свои роги, вылив по нескольку капель на пол, и чуть слышным голосом пробормотали приглашение предкам.
- Все тело у меня болит и ноет, - сказал Эзеулу. - Не думаю, чтобы пальмовое вино пошло мне сейчас на пользу.
- Куда уж тебе пить! - воскликнул Акуэбуе. Он уже опорожнил одним духом первый рог и сморщил лицо с таким видом, словно ждал, когда в его голове зазвучит голос, который скажет ему, хорошее это вино или плохое.
Эдого взял у отца рог и налил себе. Вошедший в этот момент Одаче поприветствовал отца и гостя и устроился рядом с Нвафо на земляном сиденье. С тех пор как Одаче стал исповедовать религию белого человека, он постоянно носил набедренную повязку из ткани для полотенец вместо узкой полоски материи, пропускаемой между ног. Эдого, выпив, снова наполнил рог и предложил Одаче, но тот отказался.
- А ты, Нвафо, не хочешь? - спросил Эдого, и Нвафо тоже ответил "нет".
- Так когда ты собираешься в Окпери? - обратился Эзеулу к Одаче.
- Послезавтра.
- Надолго?
- Говорят, на два базара.
Эзеулу, казалось, обдумывает это сообщение.
- Зачем ты туда идешь? - поинтересовался Акуэбуе.
- Они хотят проверить, как мы знаем священную книгу.
Акуэбуе пожал плечами.
- Я еще не уверен, что отпущу тебя, - сказал Эзеулу. - Но на днях я приму окончательное решение.
Никто на это ничего не ответил. Одаче достаточно хорошо знал своего отца, чтобы не возражать. Акуэбуе выпил второй рог вина и пощелкал зубами. Голос, который он ожидал услышать, наконец зазвучал и объявил, что вино хорошее. Он постучал рогом по полу и одновременно произнес молитву:
- Да продлится жизнь человека, изготовившего это вино, чтобы он мог и дальше делать свое доброе дело. И да продлится жизнь выпивших это вино. Пусть будет счастье в стране Олу и в стране Игбо. - Он обтер края своего рога и убрал его в мешок.
- Выпей еще рог, - предложил Эдого. Акуэбуе вытер рот тыльной стороной ладони и только после этого ответил:
- От пальмового вина есть только одно лекарство - способность сказать "нет". - Эти слова как будто вернули Эзеулу к действительности.
- Перед тем как ты вошел, - обратился он к Акуэбуе, - я внушал вон тому мальчонке, что даже величайший лжец среди людей говорит правду своему сыну.
- Правильно, - подтвердил Акуэбуе. - Человек может смело поклясться перед самым грозным божеством, что все, о чем рассказывал ему отец, истинная правда.