Люди спрашивают меня: "Верите ли вы в астрологию, в религию… в то, в это?" Я не верю ни во что вообще, потому что я знаю. Это напомнило мне историю, которую я рассказывал вам раньше… Приехал старый астролог. Мой дедушка не мог поверить своим глазам. Астролог был так знаменит, что даже короли могли бы удивиться, если бы он посетил их дворец; а он приехал к старому дому моего дедушки. Его можно только назвать домом, но на самом деле, это просто глиняные стены, не было даже отдельной ванной. Он приехал к нам, и я сразу же стал его другом.
Посмотрев в его глаза, хотя мне было только семь, я не мог прочесть ни слова… но я мог читать его глаза - им не нужна ваша ученость. Я сказал ему: "Странно, что вы проделали такое далекое путешествие только для того, чтобы сделать карту моего рождения".
Варанаси в те дни, и даже сейчас, далеко от той маленькой деревни. Старик сказал: "Я пообещал, и обещание должно быть исполнено". То, как он сказал, "обещание должно быть исполнено", глубоко взволновало меня. Это был живой человек!
Я сказал ему: "Если вы пришли сюда, чтобы исполнить свое обещание, то я могу предсказать ваше будущее".
Он сказал: "Что! Ты можешь предсказать мое будущее?"
Я сказал: "Да. Несомненно, вы не станете Буддой, но вы станете бхикку, саньясином". Это название буддийских саньясинов.
Он улыбнулся и сказал: "Невозможно!"
Я сказал: "Вы можете побиться об заклад".
Он спросил меня: "Хорошо, сколько?"
Я сказал: "Это не важно. Вы можете поставить любую сумму, какую хотите, потому что если я выиграю, я выиграю; если я проиграю, я не проиграю ничего, потому что у меня ничего нет. Вы играете с семилетним ребенком. Разве вы не можете видеть это? У меня ничего нет!"
Вы удивитесь, узнав, что я стоял там голым. В той бедной деревне не было запрещено, по крайней мере, семилетним детям бегать вокруг голыми. Это была не английская деревня!
Я до сих пор могу видеть себя голым, стоящим перед астрологом. Вся деревня собралась, и они слушали, о чем это мы шепчемся.
Старик сказал: "Хорошо, если я стану саньясином, бхикку, - и он показал свои золотые карманные часы, инкрустированные бриллиантами, - я отдам тебе это. А что же ты, если ты проспоришь?"
Я сказал: "Я просто проиграю. У меня ничего нет; нет золотых наручных часов, чтобы отдать их вам. Я просто поблагодарю вас".
Он улыбнулся и уехал.
Я не верю в астрологию; девяносто девять и девять десятых процентов ее - чепуха, но десятая часть процента - чистая истина. Человек внутреннего, интуиции и чистоты, несомненно, может смотреть в будущее, потому что будущее не неэкзистенциально, оно просто спрятано от наших глаз. Может быть, только тонкий занавес мыслей - это все, что разделяет настоящее и будущее.
В Индии невеста закрывает свое лицо гхунгхат. Сейчас трудно перевести это слово; это как маска. Она надевает сари на лицо. Так же будущее спрятано от нас, лишь за гхунгхатом, тонкой вуалью. Я не верю в астрологию, я подразумеваю девяносто девять и девять десятых процента ее. В оставшуюся одну десятую мне не нужно верить, это истина. Я вижу, как она работает.
Старик был первым доказательством. Но вот что странно: он мог видеть мое будущее, конечно неясно, с разными вариантами, но не мог видеть свое собственное будущее. Не только это, он был готов биться со мной об заклад, когда я сказал, что он станет бхикку.
Мне было четырнадцать, и я снова путешествовал в окрестностях Варанаси с отцом моего отца. Он ехал по делам, а я настоял на том, чтобы поехать с ним. Я остановил одного старого бхикку на дороге между Варанаси и Сарнатхом и сказал: "Дедушка, вы меня помните?"
Он сказал: "Я никогда не видел тебя раньше - почему я должен помнить тебя?"
Я сказал: "Вы может быть нет, но я должен помнить вас. Где часы, золотые часы, инкрустированные бриллиантами? Я тот ребенок, с которым вы поспорили. Теперь пришло время мне спросить. Я предсказал, что вы станете бхикку, и вы стали им. Дайте мне часы".
Он улыбнулся, и вынул из кармана прекрасные старые часы, отдал их мне со слезами на глазах, и - можете ли поверить - он дотронулся до моих ног.
Я сказал: "Нет, нет. Вы бхикку, саньясин, вы не можете дотрагиваться до моих ног".
Он сказал: "Забудь про это. Ты оказался более великим астрологом, чем я; позволь мне дотронуться до твоих ног".
Я дал те часы первому из моих саньясинов. Имя моего первого саньясина - Ма Ананд Мадху - женщина, конечно, потому что я хотел, чтобы было именно так. Никто не посвящал женщину в саньясу так, как я. Не только это, я хотел, чтобы именно женщина стала моим первым саньясином, просто для того, чтобы все уравновесить и упорядочить.
Будда колебался, прежде чем дать саньясу женщине… даже Будда! Только это в его жизни задевает меня, и ничего больше. Будда колеблется… почему? Он боялся, что женщины-саньясины отвлекут его последователей. Что за чепуха! Будда и чего-то боится! Пусть эти дураки отвлекаются, если хотят!
Махавира сказал, что никто в женском теле не может достичь нирваны, окончательного освобождения. Я должен попросить прощения за всех этих людей. Мухаммед никогда не позволял ни одной женщине войти в мечеть. Даже в наши дни женщинам не позволено быть в мечети; даже в синагогах женщины сидят на балконе, не с мужчинами,
Индира Ганди рассказывала мне, что когда она была в Израиле и поехала в Иерусалим, она не могла поверить, что премьер-министр Израиля (Голда Меир) и она вдвоем сидели на балконе, а все мужчины сидели внизу, в основном зале. Она не поняла, почему даже премьер-министру Израиля, женщине, не позволено быть на надлежащем месте в синагоге; они могут только наблюдать с балкона. Это неуважение, это оскорбление.
Я должен извиниться за Мухаммеда, за Моисея, за Будду, и за Иисуса тоже, потому что он не избрал ни одной женщины в число своих двенадцати апостолов. Однако когда он умер на кресте, двенадцати дураков вообще там не было. Только три женщины остались - Магдалина, Мария и сестра Магдалины - но даже эти три женщины не были избраны Иисусом; их не было среди немногих избранных. Избранные сбежали. Великолепно! Они пытались сохранить свою собственную жизнь. В час опасности приходят только женщины.
Я должен извиниться перед будущим за всех этих людей; и моим первым извинением было дать саньясу женщине. Вы будете удивлены, узнав всю историю…
Муж Ананд Мадху, конечно же, хотел быть посвященным первым. Это произошло в Гималаях; у меня был лагерь в Манали. Я отказал мужу, говоря: "Ты можешь быть только вторым, но не первым". Он так разозлился, что покинул лагерь в тот же момент. И это не все, он стал моим врагом и присоединился к Мораджи Десаи. Позднее, когда Мораджи Де-саи был премьер-министром, этот человек пытался любыми способами убедить его посалить меня в тюрьму. Конечно, Мораджи Десаи не имел такого рода смелости; у человека не может быть ее, если он пьет свою мочу. Он был полным дураком.., опять, простите… полным идиотом. "Дурака" я берегу только для Девагита, это его привилегия.
Ананд Мадху все еще саньясинка. Она живет в Гималаях, тихо, ничего не говоря. С тех пор я всегда стараюсь выдвинуть женщин насколько это возможно. Иногда это кажется даже несправедливо по отношению к мужчинам. Но это не так, я просто расставляю все по своим местам. После веков эксплуатации женщин мужчинами, это не простая работа.
Первой женщиной, которую я полюбил, была моя теща. Вы удивитесь: Я женат? Нет, я не женат. Эта женщина была матерью Гудии, но я имел обыкновение называть ее тещей, просто шутки ради. Я вспомнил это опять после стольких лет. Я называл ее тещей, потому что любил ее дочь.
Это было в прошлой жизни Гудии. Опять же, эта женщина была чрезвычайно сильной, как моя бабушка.
Моя "теща" была редкой женщиной, особенно в Индии. Она оставила своего мужа, и поехала в Пакистан, вышла замуж за мусульманина, несмотря на то, что была брамином. Она знала, как быть смелой. Я всегда любил это качество, потому что чем вы смелее, тем ближе вы к дому. Только смельчаки становятся Буддами, помните! Те, кто подсчитывают, могут иметь хороший банковский счет, но не могут стать буддами.
Я благодарен человеку, предсказавшему мое будущее, когда мне было только семь. Что за человек! Ждать, пока мне не исполнится семь, только для того, чтобы сделать карту моего рождения - какое терпение! И не только это, он проделал весь путь от Варанаси к моей деревне. Не было ни дорог, ни поездов, он должен был долго ехать на лошади.
А когда я встретил его по дороге в Сарнатх и сказал ему, что я выиграл пари, он немедленно отдал мне часы и сказал: "Я бы отдал тебе весь мир, но у меня нет ничего больше. В действительности, я не должен был иметь даже эти часы, но только из-за тебя я хранил их все эти годы, зная, что когда-нибудь ты обязательно придешь. И когда я стал бхикку, не Будда был в мое" голове, а ты голый семилетний ребенок, предсказывающий будущее одного из величайших астрологов страны. Как же ты сделал это?"
Я сказал: "Этого я не знаю. Я посмотрел в ваши глаза и увидел, что вы не можете быть удовлетворенным чем-то, что может дать этот мир. Я увидел божественную неудовлетворенность. Человек становится саньяcином, лишь когда он чувствует божественную неудовлетворенность".
Я не знаю, жив ли еще этот старик или нет. Должно быть нет, иначе он бы искал меня и нашел.
Но этот момент в жизни деревни был самым великим. Они все еще говорят об этом пире. Только на днях человек из той деревни приехал сюда, и он сказал: "Мы все еще думаем о том пире, что твой дедушка дал деревне. Никогда прежде и никогда потом не было ничего подобного". Я рад, что так много людей радуются.