Мы с Анной-Луизой плывем по белесым, "цвета топленого молока", равнинам, и нам в моей машинке хорошо и уютно ехать и вдыхать классную электронную музыку - песни удрученных жизнью молодых британских ребят. Мы летим сквозь солнечный воздух, мимо рощ полыхающих алым деревьев, мимо загонов, в которых лошади с храпом вскидывают головы, и 70-миллиметровое небо над нами большое и синее, как в картинке-головоломке, составленной минуту назад.
- Да, Тайлер, а гостиницу ты заказал? - спохватывается Анна-Луиза. Мы с ней собрались через уикэнд съездить в Британскую Колумбию.
- Заказал, заказал.
- Марджинальную? На другую я не согласна. Мне нужна "атмосфера". - Под словом "марджинальная" Анна-Луиза имеет в виду окрашенные ностальгической грустью, хранящие дух пятидесятых годов заведения, где официанток почему-то обычно зовут Мардж.
- Так точно.
- А называется как? "Бесстрашный зайчонок"? "Отважный утенок"?
- "Алоха".
- И правда марджинальная. - Пауза. - Тайлер?
- Да-а?
- Ты моя тихая пристань.
- Ты мой торнадо, Анна-Луиза.
Природа вскоре кончается, и мы едем мимо издыхающего торгового центра "Риджкрест", наполовину скрытого фанерными щитами; автостоянка практически пуста, только лампочки в галерее под пирамидальной крышей отважно сияют. Навес перед входом в кинотеатр на восемь залов, где работает Анна-Луиза, показывает температуру и время: 52°F, 16:04 (по Тихоокеанскому часовому поясу).
- Я вот думаю, - говорит Анна-Луиза, - что, если будущее окажется похожим на наш торговый центр?
- Как это?
- Ну так. Может, такое, может, сякое, может, всякое. Железобетонные конструкции из нашей эпохи, а в окнах куски картона и пучки соломы. Заправки "Экссон" с тростниковыми крышами.
- В раковинах бывших фонтанов на главной площади мирно пасутся козы.
- Вот-вот, Год 3001. Кругом дерьмо - не ступить. Мутанты лениво роются в мусоре в поисках антибиотиков. Всякое производство прекращено. Мне кажется, в нашей ДНК есть какой-то изъян, который снова и снова вызывает у человека потребность скатываться назад, в дремучее средневековье.
Я задумываюсь над ее словами.
- Знаешь, Анна-Луиза, лично я не против, если культура общества потребления вдруг возьмет и - фьюить! - сгинет в одночасье, ведь все мы окажемся в одной лодке, ну и будем жить, ничего страшного, за курами ходить, феодалов чтить и все такое прочее. Но знаешь, что было бы абсолютно невыносимо, ужаснее всего на свете?
- Что?
- Если бы мы все копошились тут на земле в грязных обносках, разводя свиней в заброшенных кафешках "Баскин-Роббинс", и я вдруг взглянул бы на небо и увидел самолет - пусть там был бы всего только один-единственный человек - вот тут я бы точно свихнулся! Или все откатываются назад в дремучее средневековье - или никто!
- Если ты и дальше будешь учиться шаляй-валяй, Тайлер, то в самолете полечу я, а ты останешься внизу пасти своих свиней.
- Не дави на меня, Анна-Луиза, у меня и так голова пухнет.
- От чего, например?
- Например, оттого, что сегодня я должен ехать разговаривать с Дэном.
- Не может быть!
- Может. Джасмин просит.
- А сама она когда его видела в последний раз?
- После инцидента с фломастером так и не видела. Теперь всё только через адвокатов. И не то чтобы у него или у нее были деньги, ради которых имело бы смысл разводить канитель.
- Как она?
- Вероятность осадков - двадцать процентов. Бросила есть готовые ужины из супермаркета и снова подсела на свою чечевицу. Нам уже разрешается произносить вслух его имя. Она в депрессии. Ей одиноко. Говорит, ее радует, что за все время, пока тянется эта история, она не набрала ни фунта веса. Опять она без мужа.
- Сколько прошло с тех пор, как он ушел?
- Месяц с хвостиком. Скатертью дорога.
- А ты его после этого видел?
- Только до отъезда в Европу, а уехал я в июне.
- Дрейфишь?
- Ага.
Дорога, по которой мы сейчас едем, соединяет торговый центр "Риджкрест" и Завод. Единственный кусок живой природы на этом пути - низинка, затиснутая между двумя убогими холмами, сразу за торговым центром, низинка, которую все местные называют Луковой балкой, поскольку здесь выращивали эту сельхозрадость до того, как всякие автомобильно-торговые перепланировки полностью "удалили" и "переформатировали" прежний пейзаж. Дорога широкая, с плавными изгибами; у нас, у местных, для нее есть название: шоссе Три Шестерки. Дальше, за Луковой балкой, до самого Завода смотреть не на что - а это расстояние в добрых пять-шесть песен магнитофона.
Ехали мы в тот день с Анной-Луизой в наше обычное место - ресторан "Улёт", иначе - и с большим основанием - именуемый "Свалкой токсичных отходов". Теоретически "Свалка" специализируется на техасско-мексиканской кухне, но "не будем кривить душой, - как говорит Анна-Луиза, - обычная столовская жрачка, приправленная халапеньо. Ну и нормально. Марджинально".
У меня дежурное блюдо в "Свалке" - гамбургер "фунгус-гумунгус": мясной фарш, который хозяин, мистер Веласкес, закупает у мафии (оптом, несомненно, вместе с осиновыми опилками и прокрученными через мясорубку жертвами заказных убийств) и который перемешан с большим, даже чрезмерно большим, количеством кусочков грибов, мясистых и пружинистых, как свеженаструганная китовая ворвань. Анна-Луиза всегда берет диетическую кока-колу.
- Тайлер, - говорит Анна-Луиза, когда мы подъезжаем к "Свалке", - я, знаешь ли, скучала по тебе, пока ты был в Европе.
- Я тоже по тебе скучал.
- Тайлер…- Пауза. - Там у тебя что-то было? Зря я спросила. Тебе неприятно? Я не должна тебя спрашивать, это нечестно. Все, молчу.
- О чем ты?
- Да просто… - Она смакует эту минуту. - Ты теперь как-то дальше от меня, чем был до отъезда. А я думаю, когда люди отдаляются, значит, у них есть какая-то тайна, которой они не хотят делиться, потому что не уверены, как ты с этим справишься.
- С чем?
- Ладно, все это чушь. Сама себе напридумывала. Смотри-ка. Скай здесь - вон ее Салунмобиль. - Она поворачивается и смотрит на меня. - Но ведь ты рассказал бы мне, если бы у тебя была тайна, правда? Я с чем угодно справлюсь. Ты же знаешь.
- Знаю.
- Вот и хорошо. Пошли.
Анна-Луиза первая заходит в "Свалку", а я проверяю и перепроверяю, закрыты ли дверцы машины.
Представьте себе, что вы усаживаетесь в кресло перед экраном и вам показывают жутко кровавый фильм про то, как вам делают операцию, которая спасла вам жизнь. Без которой вы были бы не вы. Но вы этого не помните. Или все-таки помните? Понимаем ли мы, какие события делают из нас то, что мы есть? Дано ли нам понять, в силу каких побудительных причин мы делаем то, что делаем?
Когда мы ночью спим - когда идем через поле и видим дерево и на ветвях его стаю спящих птиц - когда говорим друзьям не всю правду - когда держим друг друга в объятиях, - какое хирургическое вмешательство испытывают наши души - через какие мы проходим разрушения, исцеления, потрясения, постичь которые нам не суждено вовек? Какие создаются фильмы, которых никто никогда не увидит?…
Что ж, будем называть вещи своими именами. У меня в Европе действительно было. А было то, что я там встретил другую - Стефани - вот я и произнес ее имя - и на время я забыл Анну-Луизу.
Само собой, теперь я снова о ней помню. Теперь.
И конечно, мои отношения с Анной-Луизой изменились. Почти нет уже прежней жадности, когда хочется всего и сразу, но это и к лучшему. Да у нас и никогда-то не было любви по образу и подобию залихватской пивной рекламы. Меня, кажется, даже угнетало порой, что наши отношения совсем не тянут на "крутую" рекламу. Ну, вы понимаете: машины, развивающие космическую скорость под рев какой-то термоядерной музыки, штук двадцать неприступных красоток в бикини - мастериц поджаривать вас на медленном огне, хотя у самих одно на уме… Мало-помалу свыкаешься с тем, что имеешь.
Если мы с Анной-Луизой слишком часто повторяем друг другу "ты мне нравишься", это только потому, что мы прекрасно знаем: в нас не хватает страсти, которая, как считается, должна была бы нас обуять. Какие-то мы скованные. О таких вещах много думать вредно.
Анна-Луиза мне нравится. Вместе нам хорошо и просто, и я надеюсь, что этого достаточно. От мысли, что должно же быть что-то еще, я делаюсь усталым и разбитым.
8
- Тайлер! Анна-Луиза! Привет царям природы, пожирателям низших форм! Кстати, глянь-ка вот на это.
Скай, подружка Анны-Луизы, перебрасывает мне псевдофирменные солнцезащитные очки, сработанные каким-нибудь трудолюбивым островным народцем в Юго-Восточной Азии: гладенькие, блестященькие и противно пахнущие сырой ягнятиной. Скай и с ней вся наша компания - Пони, Гармоник, Дэвидсон, Лесли, Мей-Линь и Гея - оккупировали в "Свалке" кабинку под условным названием "Сибирь", в глубине зала, по соседству с видеогетто. Дэвидсон как заведенный щелкает моим фотоаппаратом с моей, между прочим, пленкой, и все семеро будто ополоумели - прихорашиваются и позируют - ни дать ни взять, немецкие пестицидные магнаты, всучившие свой "полароид" самому Энди Уорхолу. На столе, среди жратвы, неторопливо проявляются отснятые фотки. Странно наблюдать, как мои друзья дурачатся при всем честном народе, - это как среди бела дня увидеть луну в небе.
- М-гм, Откровенное фуфло, - говорю я, возвращая очки.
- Ах-ах, как же! Мы же были в Европах!