Я все еще твердо намеревался отправиться на свидание с Ла Ку-карачей - в конце-то концов, из них двоих она казалась более земной и доступной - но в настоящий момент я продвигал мою левую руку по спинке ложа за кремовыми плечами Рейчел-Вейчел и иногда скашивал глаза на ее восхитительное фронтальное декольте.
- Среди старых авторов, - продолжал я, - в нашем репертуаре наиболее часто фигурируют Ибсен, Бергман (мы театрализуем его фильмы), Шоу, Уичерли, Мольер, Еврипид, Горький, Чехов, Брехт, Шекспир, естественно, и…
- Ш-ш! Я просто зеленею от зависти! Наша труппа все время пытается ставить серьезные пьесы. Такие, как "Макбет", "Столпы общества", "Боги молний", "В ожидании Лефти", "Манхэттенский проект", "Фриско после радиактивного заражения", "Хижина дяди Тома", "Нетерпимость" - пусть-ка папочка потратит свои сотни миллионов на театрализацию "Нетерпимости"! Но, вы, конечно, догадываетесь, папочка вечно требует возобновления "Оклахомы!", естественно, переименовав ее в "Техасину!" и заменив Канзас-Сити на Корпус-Кристи или Техаскану - ив пяти случаях из шести он добивается своего. Но тем не менее не позволяет мне играть Эдо Энни, "девушку, не умеющую сказать "нет". Приходится отдавать эту роль какой-нибудь мексиканской шлюшке на котурнах.
Придвинув руку чуть-чуть ближе, я заметил:
- Ваш отец показался мне очень учтивым и покладистым джентльменом.
- Покладистым? Ха! Видели бы вы его, когда… Повернувшись при этих словах, она внезапно откинулась на мою маневрирующую руку, но тут же, вскрикнув, наклонилась вперед и быстро сказала:
- О-о! Ваш скелет, капитан Череп, ужасно холодный. Неужели вы не можете его снять на Земле хотя бы совсем ненадолго?
- К моему величайшему сожалению, нет, - ответил я. - Без него я в буквальном смысле этого слова не мог бы шевельнуть ни рукой, ни ногой. Или даже повернуть голову. И любое падение, тем более без экзоскелетной защиты, почти неминуемо означало бы серьезный перелом костей или повреждение черепа. Я только сейчас начинаю понимать, что при росте в восемь футов и выше падать в поле тяготения приходится гораздо с большей высоты, чем…
- Мне этого можно не объяснять. Во мне самой восемь футов два дюйма, и о переломах и трещинах я знаю все. Ну, позволить вам переломаться мы, конечно, не можем! Ведь вы, космовики, слишком драгоценны, а потому… - Она вздохнула. - …мне придется терпеть холод. - И она откинулась на мою руку прежде, чем я успел бы ее отдернуть, будь у меня такое намерение.
Рейчел повернула ко мне лицо - под облаком серебристых волос ее глаза были как два темных озера изумления, таящие мерцание звезд.
- Чего не сделаешь ради Техаса! Это шутка, - добавила она.
- Продолжайте, капитан Череп.
- Но есть столько всего, что вы могли бы рассказать мне! Столько всего, что я хотел бы узнать о вас, - возразил я, словно машинально опустив свободную руку так, что мои пальцы как бы нечаянно коснулись ее колена. Она не отодвинула ноги, и я продолжал: - Я знаю, вы пишете стихи. Быть может, вы сочиняете и пьесы?
- Да, в потайном ящике моего бельевого комода лежит парочка давних рукописей, - небрежно призналась она. - Только ни в коем случае не проговоритесь про них папочке. Одна называется "Хьюстон в огне", а другая - "Буря над Эль Пасо".
- Еще я догадываюсь, что вас назвали в честь поэта, - добавил я. - В честь Вейчела Линдсея.
- Как вы образованны и догадливы, капитан Череп! Вот уж не думала, что хоть кто-нибудь на земле - не говоря уж о небе - еще помнит "Китайского соловья" или "Капитана Бута".
- Рейчел-Вейчел, - сказал я, наклоняясь над ней, - первым большим поэтическим произведением, которое меня научил декламировать отец, было "Конго". То есть после "Лепанто" Честертона.
- Продекламируйте "Лепанто"! - приказала принцесса, но не успел я произнести "Каскады пенные…", как она меня остановила.
- Нет, не надо. Папочка и его команда сейчас явятся, а это стихотворение слишком длинно, как оно меня ни восхищает.