Сборник писем к одному из наиболее выдающихся деятелей поздней Римской республики Луцию Лицинию Лукуллу представляет собой своего рода эпистолярный роман, действия происходят на фоне таких ярких событий конца 70-х годов I века до н. э., как восстание Спартака, скандальное правление Гая Верреса на Сицилии и третья Митридатова война. Автор обращается к событиям предшествующих десятилетий и к целому ряду явлений жизни античного мира (в особенности культурной). Сборник публикуется под условным названием "Об оружии и эросе", которое указывает на принцип подборки писем и их основную тематику - исследование о гладиаторском искусстве и рассуждения об эросе.
Содержание:
Свет, сияющий в имени - Предисловие о первом авторе 1
Письмо I - (Капитолийская волчица) 3
Письмо II - (Аппиева дорога) 5
Письмо III - (Кампанские розы) 7
Письмо IV - (Лесбосское вино) 12
Письмо V - (Зной) 13
Письмо VI - (Галльский поцелуй) 16
Письмо VII - (Скилла) 17
Письмо VIII - (Осколки) 20
Письмо IX - (Море) 20
Письмо X - (Чудовища) 22
Письмо XI - (Сфинга) 26
Письмо XII - (Сицилия) 31
Письмо XIII - Река 50
Письмо XIV - Елена 51
Лицо и обличье - Послесловие о втором авторе 52
Примечания 54
Луций Эмилий Сабин
Письма к Луцию
Об оружии и эросе
Свет, сияющий в имени
Предисловие о первом авторе
Ничто не отображает историю того или иного общества столь рельефно, как история той или иной отдельной его реалии. А оружие, причем не просто оружие, а оружие гладиаторов, как и вообще вся gladiatura, были совершенно особой реалией Рима не имевшей, в сущности, аналогов в истории других народов.
Этой особой, очень римской реалии римской истории и был посвящен некий так и не завершенный (во всяком случае, не сохранившийся) историко-эрудиторский труд Луция Эмилия Сабина, под именем которого мы представляем вниманию читателя сборник писем "De armis et amoribus". "Письма" Луция Сабина написаны одновременно с подготовкой его исторического труда, став в определенном смысле "дополнением" к последнему. И действительно, кое-где в "Письмах" проскальзывают наблюдения и рассуждения исторического характера. Конечно же, это - только тень истории. Однако одно из преданий о Фалесе Милетском (вошедшее в историю математики) гласит, что ученый вычислил высоту пирамиды по ее тени , дождавшись того часа, когда высота человека совпадает с длиной его тени.
Письма "Об оружии и эросе" - не попытка осмысления истории. Это своего рода отображение истории через две дополняющие друг друга и переходящие друг в друга стихии - через оружие и эрос. Восприятие исторических событий, как и всей жизни вообще, у Луция Сабина происходит главным образом через историю оружия вообще и историю гладиаторского искусства в частности, т. е. через оружие ("объективный план"). В некотором смысле это восприятие происходит и через любовные (в широком смысле) переживания автора писем - то, что сам он называет стихией эроса ("субъективный план").
Письма "Об оружии и эросе" написаны на фоне бури, пронесшейся по всей Италии - из ее середины, изнеженной Кампании, к суровым северным пределам - Альпам, затем (так и не достигнув Альп) обратно к ее южной оконечности, стремясь взорваться новым восстанием на Сицилии, а оттуда - снова внутрь Италии, где эта буря как бы исчерпалась, хотя отголоски ее продолжали греметь в разных областях еще, по крайней мере, десять лет.
Речь идет об одном из самых ярких в истории человечества восстаний - восстании Спартака, уже само имя которого стало почти символом понятия восстание. Это было нечто , грозившее ниспровергнуть не только Рим, но и сами основы всего тогдашнего мироздания - весь порядок античного мира. Таковым восстание Спартака осталось в восприятии (если не в историографическом, то, по крайней мере, в эмоциональном) двух последних веков европейской истории. Восстание Спартака стало совершенно особым взрывом в римской истории, в ее величайшую эпоху - эпоху гражданских войн, "накануне" возникновения таких величайших в мировой истории феноменов, как Римская империя и христианство.
Этот взрыв составляет не только фон, но и некую объективно существующую среду, в которой писались и неизвестные нам изыскания Луция Эмилия Сабина из истории оружия и сами его "Письма". Однако этот сборник не случайно посвящен оружию и эросу. Автор "Писем" искренне увлечен поисками древнего и вообще необычного оружия и, кроме того, самозабвенно влюблен во влюбленность, а потому весь победоносный ход враждебного ему восстания - от низвержения гладиаторов с Везувия до битвы при Мутине - проносится на протяжении написанных на юге Италии "капуанских" "Писем", словно полет молнии, словно некий молниеносный удар меча или молниеносный удар эроса. И другие ключевые моменты Спартаковского восстания - поход на Сицилию и последовавший за ним прорыв через ров, прорезавший Калабрию, и продолжение восстания уже после его поражения, "рассыпавшегося множеством малых и неуемно жадных новых пожаров", - тоже получили свое выражение в "Письмах", став своего рода "фоном" к их эротизму. А потому, как их автор, действительно, жил, осмысливая и переживая и ars gladiatoria и ars amatoria , восстание, полыхавшее в Италии, заставляло пылать его эротизм еще сильнее.
Если посмотреть на текст Писем с точки зрения отображения "внешнего мира" - отношения к истории, восприятия истории, в них явно прослеживается усиление, "нарастание" историзма. При этом постоянно нарастает и ощущение стихии эроса: эротизм здесь тоже следует линии crescendo. Таким образом, дополняют друг друга уже не две, но три стихии - оружие, эрос, история.
"Да поможет нам обоим свет, сияющий в нашем имени, Луций"…
С такими словами обращается некий неизвестный (или почти неизвестный ) из античных источников римлянин по имени Луций Эмилий Сабин к своему другу - одному из самых выдающихся римлян не только своей эпохи, но и всей римской истории, одному из вечных символов Рима - Луцию Лицинию Лукуллу.
Впрочем, именно по причине этой известности о Луции Лукулле и необходимо сказать несколько слов. У читателя, имеющего самое поверхностное представление об античности, имя Лукулла ассоциируется со знаменитыми Лукулловыми пирами . Читатель, которому римская древность ближе, вероятно, помнит, что, наряду с Лукулловыми пирами , не менее известными по тем временам были Лукуллова монета, Лукулловы сады, Лукуллова библиотека.
Самое раннее из упомянутых явлений - "Лукуллова монета". Такое название получили деньги, чеканившиеся на Пелопоннесе во время разгрома Греции, учиненного Суллой. Чеканить деньги из награбленных сокровищ Сулла поручил Лукуллу, по-видимому, принимая во внимание, по крайней мере, два из присущих последнему качеств, необходимых в столь важном деле и при столь сложных обстоятельствах, - несомненную порядочность (естественно, в определенных пределах) и практический склад ума. Впрочем, несмотря на то, что в античности Лукуллова монета ассоциировалась именно с именем Луция Лукулла, в новейших исследованиях высказывался взгляд, что чеканка этих денег приходится на время поездки Луция с дипломатической миссией в Египет и, таким образом, выпускал Лукуллову монету его брат Марк Лукулл. Для нас это уточнение не имеет особого значения, поскольку, во-первых, действия братьев были всегда согласованы (отношения между Луцием и Марком Лукуллами были одним из ярчайших примеров братской любви и согласия в Риме), а во-вторых, особого внимания заслуживает второй этап выпуска Лукулловой монеты, приходящийся на время пребывания Луция Лукулла в Малой Азии в период той же Первой Митридатовой войны. Именно там благодаря "не только чистоте и справедливости, но и мягкости " , довольно трудно совместимым с проведением четких административно-финансовых мер, Лукуллу удалось деяние исключительно трудное - вновь привлечь на сторону Рима греческие города Малой Азии, незадолго до того потрясенные кровавым взрывом патологически патриотической ненависти ко всему римскому.