Еще сильнее изумился Гора-Человек, изумился сильнее, чем седой Океан, отваге героя. Разве шутят с Горой-Человеком?
- Ты? Небо удержишь? Не бог? Не титан? Только смертный? Разве смертный удержит небо? И дохнул Атлант на Геракла. Но герой даже не шелохнулся. Только строго сказал:
- Я умел побеждать и Смерть. Титан, что ты дышишь так слабо?
Смолкли оба, титан и герой, и молчали немало. Только сдвинулись брови-утесы Атланта, и тяжелая мысль легла складками между бровей. Сказал:
- Неотвратимые Силы приковали меня к небосводу и здесь держат. Не хозяин я моих рук и ног. Лишь для мысли воля свободна. Где есть сила сильнее этих Сил?
- Я - та сила. - И Геракл поднял руку. - Принеси мне три золотых яблока из сада Гесперид и отдай мне свою ношу. Я сегодня подержу небо и его удержу. Освобожу твои руки и ноги. Ты шагнешь, Атлант, по земле. Принеси мне три золотых яблока из Сада.
И прочь отбросил герой далеко от себя дубину и лук.
Была воля Геракла могуча, как сама жизнь земли. Словно тысячи жизней влились в нее со всеми лучами мира, сжались в ней, сплавились, чтобы могла эта воля бесконечно себя излучать, чтобы могла она выполнять и невыполнимое, осиливать и непосильное - даже небо поднять.
Еще не встречал смертный Геракл соперника, равного себе по силе. И, увидев Небодержателя, захотел испытать себя. Осилить то, что осилил Атлант: поднять небо.
Взял Геракл в обе руки руку Атланта - оторвал ладонь титана от края неба, оторвал другую ладонь и подставил свое плечо под небесный свод.
Налег телом Геракл на Атланта. Сдвинул титана с места и сказал:
- Иди!
Медленно вытащил Атлант подошву ноги из почвы земли. Медленно вытянул другую ногу - и шагнул. Тысячелетия не шагал Атлант по земле. Обернулся титан к герою, сказал:
- Ты - Сила, Геракл.
И посмотрел, как тот держит небо: на одном плече держит.
Такой силы Атлант не встречал. Без молний, без грома, один? И ведь он - не Гора-Человек. Как ему, титану Атланту, высказать то, что смущало и томило его титанову душу?
- Смертен ты, но сильнее Ананки-Неотвратимости. Смертей ты - но сильнее бессмертного. И все же ты, Сила, умрешь. Не постигну я этой правды иной - не земной, не небесной. Почему же ты не бессмертен?
- Да, я - Сила, - ответил Геракл. - И служу моей силе. Она говорит мне: "Ты должен" - и Геракл поднимает небо. Разве ты, титан, не такой же? Укажи мне, где живет
Бессмертие, и Геракл дойдет до Бессмертия, и оно уступит Гераклу. Принеси мне три золотых яблока из сада Гесперид. Сегодня Небодержатель - Геракл: не ты.
И Геракл крепче уперся ногами в вал меж глубоких впадин, выдавленных стопами Горы-Человека. Тяжко было небо с богами для плеча полубога-героя, но Геракл держал небо.
Вздохнул Гора-Человек:
- Я играл моей силой, как вольный титан. Ты - слуга своей силы и вожатый. Я - игра. Ты - подвиг и труд. Здесь, у предела жизни новой, прикованный к небу, я познал то, чего не знают на Чудо-горе - страшно впасть в руки своей мощи. Я иду!
Протянув вперед согнутые, окаменевшие до локтей руки каменными ладонями кверху. Атлант шагал. И почва земли выгибалась под тяжко-огромной стопой Горы-Человека.
Пробежали, как дети, века-бегуны. Никто не считал их. Никто не мерил их бег. Пели музы Олимпа:
- В день священного брака Зевса и Геры мать-Земля Гея подарила Гере чудесное дерево с золотыми яблоками. Оно выросло вдруг из глубин земли в дальней Гиперборее, в пределах Небодержателя - опального титана Атланта. Там, близ океана, бог солнца Гелий, сойдя с золотой колесницы, распрягает солнечных коней и на золотой чаше-челне плывет вместе с ними по Мировой реке-океану, на восток, к блаженной Эфиопии, и к граду Аэйя, где стоит золотой чертог солнца.
До заката сторожил чудесное дерево бессмертный стоголовый дракон, глубоко, до самой преисподней, погруженный в землю кольцами змеиного тела. А в пору вечерней звезды золотые плоды чудесного дерева охраняли Геспериды - вечерние нимфы, певчие стражи Заката. И тут же, у подножия дерева, питая его корни, бил из недр земли амброзийный ключ - ключ живой воды, воды бессмертия…
Щебетали птицы, звенели листвою дриады, говорили в горах пастухи, будто здесь, в тайном убежище, укрывались Зевс и Гера, празднуя день священного брака. И ни боги, ни смертные не имели доступа к чудесному саду.
Так пели музы Олимпа.
Но при Атланте Сирены, опальные музы титанов, пели за океаном иное. И иное пели Геспериды в волшебном саду.
Они пели:
- Не сходят небожители в пределах Атлантовых на почву земли. Не встречали олимпийцев Геспериды в этом саду. Не будет дракон Ладон сторожить девоптиц, лелея их сладкий покой. Не будут девоптицы с вечера до восхода денницы охранять плоды чудесного дерева для забавы владыки Олимпа. И Аглая-Сияющая не усядется, вся в сверкающих перьях, на ветвях чудотворной яблони. И Эрифия не раскроет багряных крыльев, чтобы перелетать с ветки на ветку. И Гесперия, мерцающая, как звездный юноша Геспер, не взлетит на макушку чудо-дерева, чтобы оттуда озирать тихий сад. И нимфа ключа, Аретуза, не омочит в струе своих губ, не разбрызгает благоухание амброзийных капель по цветам, листьям и травам сада невиданной красоты…
Так пели вечерние нимфы.
Кто же вы, девоптицы?
Говорили цветы, просыпающиеся только к вечеру, что Геспериды - дочери Вечерней Звезды. А цветы, которые изливали свой аромат ночью, шептали друг другу, что Геспериды - дочери Ночи. А те, которые протирали глаза росой поутру, говорили, что Геспериды - сестры Сирен, что и они - музы древних опальных титанов, воспевавшие некогда Крона и Рею в золотой век.
Только нимфа Гесперия, в гроте близ сада, молчала, вышивая по ткани лугов образ Атланта, державшего небо, и у ног его - озеро слез, и четырех Гесперид в колыбели.
Днем Геспериды дремали, укрывшись в гуще листвы. Тогда неусыпно бродили по саду слух и глаза дракона Ладона, стража сада, и сверкали у яблони Геи красота его чешуи и опасные чары змеиных глаз.
Жестока и скользка змеиная красота. Зачарует взор, а сердце оледенит. Породит мечту и сама же убьет мечту. Подумаешь: вот оно, чудо-создание! А пред тобой чудовище-гад. Станешь искать в ее красоте живую воду, а найдешь только мертвую воду. И в самой близи та красота далека. И чем ближе она, тем дальше: будто в ней все не свое, а чужое - только кожа надетая. Но такие на той коже краски, какие только море выдумает и спрячет для нереид в рыбьем царстве, у себя на дне, как диво морское. А попробуй вытянуть это диво морское на берег: что за гадкий червь земляной!
Но иным был Ладон.
Вместе с Атлантом устремился Ладон на Олимп, чтобы сорвать с неба звезды. Но, низверженный с Олимпа, упал похититель звезд в воды Сперхея. Принял тело титана Сперхей, унес на дно. Оплел его водорослями, завалил камнями. Утаил от глаз богов. Долго лежал Ладон на дне реки, под корой ледяной Сперхея, пока Солнце-Гелий не посеял на льду лучи-глаза и не вырвались воды в буйном росте наружу.
Тогда вышел титан из вод на землю. Уже кожа его покрылась вся чешуей под камнями и травами, и был он видом дивен и страшен.
Так обрел низверженный титан Счастливой Аркадии образ дракона. Прикрыл страшным обличием свою титанову правду. Не нашел он Чудо-горы в некогда Счастливой Аркадии. Не нашел ни Атланта, ни веселых Плеяд. А увидел их на небе. Увидел - и расправил Ладон крылья дракона, полетел на закат, туда, где сверкали сестры Плеяды. Ночь летел. Ночью не бродят боги Олимпа по миру. Опустился в саду Гесперид. И сделала его Гера, по желанию матери Геи, Стражем золотых яблок. Приняла в свои недра Земля кольца тела Змея-великана. И от Геи-Земли вошла в титана Ладона змеиная мудрость.
Но крылья отпали.
Многими голосами говорил Ладон с миром - звериными и птичьими. И было у него сто голов: так многоголов был дракон. Одна голова - большая, змеиная - поднималась от змеиного тела, как пестик цветка-исполина, а другие, малые, качались, как тычинки, хороводами вокруг нее, и каждая пела и говорила по-своему, как птицы в роще.
Поэтому днем тысячи голосов звучали в волшебном саду. Но к вечеру голоса умолкали, и разносилось по саду только пение Гесперид-девоптиц. На закате вечером Геспериды усыпляли дракона.
Они пели и спрашивали:
- Ты спишь, Ладон? - И Змей сквозь дрему отвечал:
- Сплю. - Они снова пели и спрашивали:
- Ты спишь, Ладон? - И Змей сквозь дрему снова отвечал:
- Сплю.
Завесой сна окружало пение сад Гесперид. Засыпал дракон, но тот, кто дерзнул бы подойти к волшебному саду, уснул бы у подступов к нему, зачарованный пением Вечерних нимф, стражей сада.
Только перед Атлантом бессильны чары сна. В пределах Атлантовых был Атлант, титан с Чудо-горы, хозяин.
Светел день в Гиперборее.
Дремала тучка на каменных валунах седых волос Горы-Человека, века назад еще таких золотых. И не пробудилась тучка, когда Атлант вступил в сад Гесперид и услышал, как неведомые птицы поют забытые песни титанов. Не знал Атлант, что те песни поет разом на сто голосов Ладон. Далеко позади Горы-Человека, за садом, зияли на каменном грунте шаг за шагом следы его ног. Но здесь, в саду, не вдавливалась земля, и цветы и травы, пригнувшиеся под пятой титана, выпрямлялись, как будто не Гора, а воздушной поступью прошел по ним Ветерок.