в застольном общении необходимо более, чем где бы то ни было; притом оно здесь проистекает из самой природы, а не из какого-либо установления, исконным, а не новшеством, внесенным под воздействием общественного мнения. Тот, кто из общего угощения захватывает больше других, "врагами ставит" опоздавших и отстающих, уподобляясь стремительно вырвавшейся из строя триере. Ибо неподходящее вступление к дружескому времяпрепровождению в симпосиуме - ревнивая оглядка на соседа, хватание из-под рук, отталкивание локтями - все эти дикие, собачьи повадки часто приводят к брани, ссорам, и не только между обедающими, но и с распорядителями и самим хозяином угощения. А с той поры как Мойра и Лахесис упорядочили равенством общение на пирах и симпосиях, нигде не видно такого бесчинства и безобразия; самый обед (δει̃πνον) стал называться δαίς, участник обеда δαιτυμών, раздатчик блюд δαιτρός, что происходит от слов διαιρει̃ν и διαγέμειν "разделять", "распределять". У лакедемонян такими стольниками (κρεωδαι̃ται) были не случайные, а именитые люди, и, например, царь Агесилай дал это звание в Азии Лисандру. Но этот обычай раздачи вывелся, когда обеды стали более роскошными: затруднительно было делить печенья, пироги, различные приправы и лакомства, и вот, уступая развившимся в этом направлении привычкам, отказались и вообще от равных долей за обедом. Подтверждением служит то, что и ныне при жертвоприношениях и на общественных обедах вследствие простоты и скромности этих трапез соблюдается порционный порядок; так что восстановление равных порций значит и восстановление благородной умеренности. Скажут, пожалуй: "Но где частное, там пропадает общее". Отвечу: только там, где в частном нет равенства. Ведь не приобретение своего, а отнятие чужого и жадное притязание на единоличный захват того, что составляет общее достояние, положило начало несправедливости и раздору. Противостоящие этому границей и мерой частного законы и стали как бы олицетворением начала и силы, узаконяющей равенство участия в общем. Ведь никто не станет требовать, чтобы хозяин угощения отказался от предоставления каждому из гостей венка и места на ложе, или, если кто приведет с собой возлюбленную или флейтистку, то и в этом случае было бы соблюдено правило: "У друзей все общее", так что получилось бы, как у Анаксагора, "смешение всех вещей". Если же личное владение в этих случаях нисколько не нарушает общности: главного и наиболее ценного - речей, здравиц, дружеского веселия, - то не будем обижать мойр и жребий, который Еврипид назвал "сыном случая" (τύχη) и который не уделяет первое место ни богатству, ни славе, а по своему произволу то возвышает и воодушевляет бедного и приниженного, позволяя ему вкусить некоего самодовления, то мягко вразумляет богатого и сильного, приучая его без раздражения усваивать равенство".
Книга третья
На какой-то застольной встрече, Сосий Сенекион, поэт Симонид заметил, что один из гостей сидит в молчании, ни с кем не разговаривая. "Уважаемый, - обратился к нему Симонид, - если ты глуп, то поступаешь умно, но если умен, то поступаешь глупо". И Гераклит сказал: "Невежество надо скрывать". Но нелегко сделать это в веселом застолье:
Сила вина несказанна: оно и умнейшего громко
Петь и безмерно смеяться и даже плясать заставляет;
Часто внушает и слово такое, которое лучше б
Было сберечь про себя.
Поэт здесь, как мне кажется, косвенно указал и на разницу в степенях опьянения: пение, смех и пляска свойственны умеренно выпившему; а болтать, о чем не следовало, - признак перепившего и пьяницы. Поэтому и Платон находит, что за вином более всего обнаруживается нрав людей, и Гомер, говоря, что за стол пригласить свой
Друга не мог,
очевидно, имеет в виду, что вино развязывает язык. Ведь совместная еда и питье сами по себе не создают знакомства; но так как выпивка влечет за собой откровенную разговорчивость, вследствие чего раскрывается много такого, что иначе оставалось бы скрытым, то совместная выпивка помогает лучше узнать друг друга. Поэтому есть основание возразить Эзопу: "Каких это окон ты, чудак, доискиваешься, через которые люди могли бы видеть помыслы друг у друга? Ведь вино показывает каждого таким, каков он есть, и никому не позволяет оставаться спокойно за прикрытием притворства и лживости, воздвигнутым в защиту от воспитывающего закона". Вот и пригодится несмешанное вино и Эзопу, и Платону, и всякому нуждающемуся в изобличении кого-либо. Но те, кто не стремится испытывать и разоблачать друг друга, а ищут только дружеского общения, выбирают для обсуждения при своих встречах такие вопросы, которые дурное в душе отводят, а доброе и мусическое поощряют и с помощью филологии предоставляют ему выход в свойственные ему луга и пастбища. Я и приготовил для тебя эту третью декаду застольных собеседований, начинающуюся с исследования о венках.
Вопрос I
Надо ли за вином возлагать на себя цветочные венки
Участники беседы: Аммоний, Плутарх, Эратон, Трифон
1. Да, зашла как-то речь и о венках: было это в Афинах на симпосий у музыканта Эратона, который совершил жертвоприношение Музам и пригласил по этому случаю много гостей. После обеда были принесены для раздачи гостям разнообразные венки, и тут у Аммония вызвало насмешку то, что некоторые из нас вместо лавровых венков возложили на себя розовые. Он сказал, что цветочные венки приличествуют более женщинам и играющим девушкам, чем собранию мужей, преданных философии и музыке: "Удивляет меня и наш Эратон, который так чуждается хроматизма в мелодиях и строго осудил прекрасного Агатона, впервые, как говорят, допустившего эту пестроту в трагедию при постановке своих "Мисийцев", а сам, видите, каким пестрым цветочным разнообразием наполнил наш симпосий: чрезмерную изысканность и потворство чувственности в слуховых ощущениях он отвергает, а в зрительных и обонятельных как бы открывает для нее другой доступ к душе, и при этом заставляет венок служить наслаждению, а не благочестию. Да и запах благовонного масла превосходит запах этих цветов, полузавядших при сплетении. Но для наслаждений, не связанных с какой-либо жизненной потребностью, и нет места на симпосиуме философствующих мужей. Так, если кто-либо из приглашенных на обед приведет с собой своего друга, то ему, согласно доброму обычаю, будет оказан такой же любезный прием, как и остальным гостям; так дружественно был принят, например, Аристодем, которого Сократ привел к Агатону. Но если кто явится по собственному почину, то перед ним надо закрыть дверь. Подобным же образом удовольствия от еды и питья, вызванные самой природой и сопутствующие удовлетворению естественных потребностей, допустимы, а все остальные мы должны отвергнуть как незваных и нежелательных гостей".
2. Смущенные этой речью Аммония, некоторые мало знающие его молодые люди стали потихоньку снимать свои венки. Но я, понимая, что Аммоний поставил этот вопрос ради упражнения и исследования, обратился к врачу Трифону: "Итак, тебе, дорогой друг, приходится или отложить вместе со мной этот ярко пылающий цветом роз благовонных венок,