Он замирает, ожидая от меня какой-то реакции, но я вдруг начинаю понимать, в чем состоит заработок менял! Если у меня есть золотой, то я никак не смогу купить на него пирожок в начале торгового дня - у булочника просто не будет сдачи! Да и вряд ли у кого еще она найдется. А меняла с радостью снабдит меня мелочью - за долю малую. Если же в конце дня тот же булочник продал триста пирожков и за каждый получил по оловяшке, то эту гору олова хранить и пересчитывать - замучаешься! Лучше уж потерять немного, но получить вместо них пару золотых. Опять же если иноземец какой со своими деньгами явится на рынок - кто станет принимать у него незнакомые монеты? А меняла - станет, потому что золото, оно и есть золото! И на каждой такой сделочке - монетка капает в карман просто за то, что есть такой хороший человек-меняла! Но это сколько же нужно всего знать!
- Так что, Одон? К кому из них нужно сходить?
Я долго смотрю на Симона, соображая - где он собрался меня обмануть? В чем его прибыток? И между делом спрашиваю:
- А правда ль, что некоторые из них берут у людей деньги, а через год отдают больше?
По лицу Симона расползается недоверчивая улыбка, словно только что городской дурачок Пауль изрек нечто умное.
- Разумеется, хозяин! Но тогда лучше обратиться к Верминиусу. Он побольше других дает. Но только если сумма крупная. Пять золотых и выше.
Постепенно я выясняю, что действительно, такими делами занимаются почти все менялы, но я по-прежнему не могу взять в толк - как они на этом наживаются?
- Да просто все, как то, что мухи из дерьма рождаются! - Смеется Симон над моей неопытностью. - Главное - иметь побольше денег! Вот взять Верминиуса. Если какой-то купец собирается за море или за горы - в Изепию или там в Гемораз, то где он возьмет деньги той страны? У Верминиуса! Даже если у того нет нужного количества требуемой монеты, он напишет бумагу, по которой его человек в чужом городе - в том же Геморазе - выдаст купцу нужное количество денег! А за это он возьмет с нашего купца наши деньги - чуть больше, чем потребуется тому в далекой стране. Опять же одно дело покупать за морем товара на один воз, и совсем другое - на целую каракку, в которую вместятся сто возов! Ведь и мы свой мед продаем фунт за тридцать оловяшек, а десять фунтов уже по двадцать пять. А сто - по двадцать две! Вот и выходит, что для того, чтобы закупить дешевле, нужно покупать больше! А где на это взять деньги? У Верминиуса! Однако, если перевести это все на наш мед, то выйдет, что каждый фунт из десяти купленных будет покупателю стоить двадцать восемь монет, три из которых заберет Верминиус, а нам останутся наши обычные двадцать пять, а сто фунтов - по двадцать пять монет, три из которых опять же заберет Верминиус за то, что снабдил торговца деньгами! Мы опять получим свои двадцать две, но посчитай прибыль покупателя, если он станет продавать наш мед потом по одному фунту и по той же цене, что и мы?
Я судорожно подсчитываю:
- С десяти фунтов - двадцать оловяшек, а со ста… пятьсот! Но для покупки десяти фунтов ему нужно двести восемьдесят оловяшек, а для покупки ста - две тысячи пятьсот! Это почти двадцать золотых! И продавать он их будет пять недель!
- Так все купцы и меняют высокие прибыли на продолжительное время: чем дольше длится сделка, тем более высокую прибыль она должна приносить. Даже благородные не гнушаются идти к Верминиусу - ведь часто деньги нужны прямо сейчас! Ну представь: вот есть у тебя в деревне дом и тебе нужно его продать? Допустим, он стоит пять золотых, но деньги нужны тебе срочно! Где ты их возьмешь? Ведь дом обычно продается не быстро. Верминиус даст тебе эти деньги! Только не пять, а четыре, потому что теперь он сам будет продавать твой дом. Если ты решишь вернуть этот дом, то стоить он для тебя будет уже пять золотых - как и для любого другого, кто позарится на твою халупу. Так что живут они хорошо, не нам чета!
Он замолкает и вдруг мечтательно сообщает:
- Хотел бы я быть приказчиком хотя бы у Фомы! Там такие дела творятся, не то что здесь. Но не берут. Рылом не вышел.
Даже дед мне такого не рассказывал никогда! А ведь мне казалось, что он знал все!
- Говорят, - шепчет мне на ухо Симон, - говорят, что самые богатые из них - Верминиус и Иржи даже откупаются от Тех, Кто Всегда Рядом! И родственников своих откупают. В нашем городе последнего умершего из семьи Иржи похоронили двадцать два года назад! Похоронили! А ведь у него одних только сыновей - четверо! Те, Кто Всегда Рядом, забыли дорогу в его дом! И забирают кого-то из нас вместо его детей! Но, Одон… это всего лишь слухи.
И эта сплетня становится для меня еще одним открытием - ничего подобного я прежде не слышал и полагал, что перед Этими равны все: от Короля до последнего скомороха! Но, оказывается, есть и для Анку разница среди живущих! Почему же Королевская семья так часто прощается со своими членами, которых забирают Анку? Ведь Король богаче любого Верминиуса! Спрашиваю о том Симона и он тяжело вздыхает, будто осуждает мою неосведомленность:
- У них при Дворе такое кубло змеиное, что частенько нужно кого-нибудь убрать, чтобы сохранить остальных. Этим отдают тех, кого добрый суд за измену или еще за какой грех и так бы приговорил к усечению головы. А так выходит, что и семья королевская вместе с народом страдает. Понимаешь?
Я понимаю. За последнюю седьмицу я так много стал понимать, что уже самому хочется сходить к Анку и попросить их меня сожрать! Потому что от обилия мыслей в голове начинают болеть зубы. Страшно неприятно.
- Вот, Симон, четыре монеты, мне нужно их на время припрятать, - говорю своему просветителю, - отнеси их к тому, кто даст наивысший доход!
Он смотрит на меня жалостливо, шмыгает сопливым носом и принимается снова меня поучать:
- Одон, наивысший доход даст скупщик краденного Астольфо. Только подумай - хочется ли тебе с ним связываться? Ведь в любой миг к нему может пожаловать стража, отобрать деньги и товар, а самого его вздернуть на дереве! А если сунешься к ним - привлекут к делу как сообщника и тогда тебя даже твой сиротский несовершеннолетний статус не спасет.
Денег хочется. Еще больше хочется денег дармовых - чтобы ты жил, а они на тебя сыпались с неба. Но оказывается все не так просто.
- Можно отдать это золото Гогену, - рассуждает Симон. - Тот тоже высокий доход обещает. Но он имеет дела с моряками, а там если вдруг корабль с товаром утонет, то считай, что и твои деньги пропали - Гоген не станет тебе ничего возвращать. Такое случается.
- Что же делать? - у меня свербит в одном месте и каждую оловяшку, которую мог бы получить, я уже считаю своей.
- Иржи отдам, - заключает Симон и принимает из моей трясущейся руки кругленькие монетки. - Он хоть и не обещает прибыток больше половины, но имеет дела с королевскими поставщиками - дело надежное! Ты побудь здесь, Одон, я скоро вернусь.
Я признателен ему, но как отблагодарить за науку - не знаю. Платить ему из кассы не хочется - деньги за мед, это деньги за мед. Успеваю торопливо крикнуть ему в спину:
- Доход с одной из этих монет - твой, Симон! - так будет вернее, пусть пошевелится, чтобы и себе денег заработать и не потерять мои.
Он замирает на пороге, оборачивается, я вижу на губах усмешку - он мою хитрость раскусил сразу. Ну и пусть. Я ведь не собираюсь его обманывать? Все честно.
А пока он устраивает дела, я отпускаю товар покупателям и прикидываю: можно ли будет стать менялой после того, как мы откопаем сокровища Карела? В том, что это однажды случится - я уверен как в неминуемом восходе солнца. И еще непременно нужно будет напроситься в ученики к кому-то из них - к Иржи или к тому же Фоме.
Решено! После того как разбогатею, стану менялой!
Вечером я еще успеваю забежать к Марфе, но она дуется на меня - что надолго забыл о ней, что занят своими делами, что мне нечего ей сказать. А мне и в самом деле нечего - ведь не рассказывать же глупой о своих приготовлениях к налету на замок Сиды?
Скучно мне с ней - девчонка тараторит что-то о своих подружках, о праздничных подарках, а мне зевать хочется. Она чувствует перемены во мне и тоже смурнеет. А я сижу и думаю - как завтра все обернется? И не до чего другого мне дела нет. Поэтому вместо пьяного празднования веселого дня Сейны, мы хмуро молчим, будто совсем чужие, а потом мне это надоедает, я говорю:
- Устал я, Марфа. Пора мне спать. Завтра много работы.
И, не прощаясь, ухожу.
Глава 4
В которой все-таки совершается нечто такое, о чем многим приходится в последствии долго сожалеть
Утро выдается холодным, мокрым и ветреным. Не стояла бы еще темнота - впечатление от рассвета было бы самым удручающим: тучи, косые струи дождя, серость и бульканье пузырей в канавах. Но пока не взошло солнце такая погода нам даже на руку: вряд ли кто-то потащится по скользким улицам в такой неприветливый час.
На улицах ни единого живого существа - ни собак, ни чокнутых Желающих. Только я, мой приятель, завывающий в подворотнях ветер, скрипящие под его напором ставни и шлепающий крупными каплями по нашим спинам и шляпам дождь.
Мы встречаемся с людьми Шеффера у низенькой башни Замка Наместника, одной из тех, что остались у замка от старой постройки. Новые-то повыше, да покрепче будут. Но потайная дверь, от которой имеется ключ, есть только в этой.
Шеффер - бывалый дядька возраста моего отца, если бы тот был сейчас еще жив. Такой же угрюмый и малословный. Его подручные, их оказывается не двое, а трое, укрыты мокрыми капюшонами драных плащей; лиц не разглядеть, да не больно-то и хотелось, другие дела есть.