Да что это за место такое? Почему его все боятся и даже не желают о нем говорить? С другой стороны, почему я думал, что Туату будет стремиться на обычное кладбище? Что ей делать на обычном кладбище?
После долгих уговоров и трех кружек лучшего пива от Тима бакалейщик - его зовут Руди - соглашается нарисовать мне дорогу. Я долго запоминаю, что один квадратик - это высокий деревянный забор, следующий, похожий на первый как две капли воды - баня, и другой, неотличимый от первого и второго - школа для будущих королевских навигаторов. Понятия не имею, кто это такие. За очередным четырехугольником, который как раз и будет пустырем перед кладбищем, мне стоит быть осторожным даже в разгар белого дня. Там ходят Остроухие и отлавливают всех, кто оказался рядом.
Судя по корявому рисунку, идти не далеко - десяток кварталов. Можно будет не брать Фею, доберемся на своих ногах.
И все же о том, что за страх затаился на старинном кладбище, бакалейщик упорно молчит. Только делает испуганное лицо, всхлипывает и закатывает свои глазки, изображая подступающий обморок. Не ломать же ему пальцы?
Возвращаюсь в свою комнату сытый и готовый к новым подвигам. Немного все-таки напугал меня Тим, но, думаю, Хине-Тепу сможет рассеять его страхи.
- Эй, - говорю ей, пребывая в самом благодушном настроении, - что за беда притаилась на кладбище Кочевников? Почему люди не хотят нас туда отвести?
Она смотрит на меня так снисходительно, поднимается, накидывает на голову капюшон своего бесформенного одеяния и непонятно отвечает:
- Я не смогу ничего тебе сказать, человек Одон. Не потому что не хочу, а потому, что ты не поймешь. Ведь ты не сможешь осознать того, что свет может быть жестким, что все сущее в мире состоит всего лишь из одного. Ты не поймешь, как мертвое может быть живым, а живое мертвым. В твоем языке нет слов тому, что ждет нас на кладбище. Но я тебе обещаю - с тобой ничего кроме нескольких неприятных минут не случится. Так что пошли.
Никак не могу сказать, что меня убедило ее объяснения, но выбора мне кровососка не оставляет: назвался грибом - соответсвуй!
А на улице уже совсем ночь - звезды блестят, обе луны друг за дружкой выползли на небо. Где-то далеко слышны вопли Желающих. Мы выходим на улицу и нос к носу сталкиваемся с каким-то оборванцем, который тащит сверток, обещанный мне воровским королем - наследство Карела.
- Эй, - окликаю его. - Тебя не ко мне ли послали?
Он шарахается в ближайшую подворотню, но сразу высовывает из-за угла свой острый грязный нос:
- А ты кто? - голос простуженный, сипловатый, но очень густой, низкий.
- Одон из Хармана.
- А кто меня послал?
- Полутора…
- Тихо!
Оглядываясь по сторонам, он выползает из своего временного убежища, подозрительно косится на мою спутницу, но подходит и протягивает мне сверток, но не отдает:
- Скажи мне, куда я должен принести это?
- В корчму Тима Кожаные Щеки.
- Верно, - связанные клинки падают в мои подставленные руки и пока я смотрю на доставшееся мне наследство, оборванец исчезает в темноте.
- Что это, человек Одон? - еле слышно шелестит Хине-Тепу.
Я задумываюсь о том, что это для меня? Сокровище или проклятие? Кажется, теперь лишь я один в этом мире могу, если очень повезет, прикончить Анку или Туату. Но что это - призвание или проклятие? Не знаю.
- Железо, - отвечаю Сиде. - Просто острое железо. Пойду в комнату отнесу. Подожди меня здесь.
Бегом несусь к сундуку, стоящему под кроватью, чтобы сложить туда железки, закрыть на замок и избавиться от ответственности за существование этих артефактов, но в последний момент какая-то сила дергает меня за ту струнку сомнения, что постоянно натянута и мешает жить:
- Одон, - говорю себе, - возьми-ка ты, парень, эту славную дагу. Места много не займет, но на том кладбище, куда несет тебя нелегкая, она очень может пригодиться.
Однако рукоятка у нее совсем неудобная. Вероятно, в жестокой драке она была бы необыкновенно полезной - полностью охватывающая кулак с оружием, но для скрытного ношения она не предназначена никак. Даже тесак в этом отношении гораздо удобнее. Несколько мгновений посомневавшись и примерившись, выбираю все же его, хоть и тяжеловат - фунта четыре в нем, не меньше. Вроде бы и немного, но поноси-ка это с собою денек, оценишь быстро.
Быстро делаю двойную петлю - один конец вокруг рукоятки, другой затягиваю на своем плече. Теперь клинок висит на спине, немного неудобно и непривычно, но зато не должно быть заметно под плащом.
- Что это у тебя? - спрашивает Хине-Тепу, едва я появляюсь на улице.
- Где?
- Не считай себя непревзойденным хитрецом, человек Одон! По твоей походке видно, что ты потяжелел и что движения сковывает что-то длинное, висящее на спине.
Мне иногда кажется, что она все-таки колдунья. Как можно в ночной темноте, с одного взгляда понять, что человек потяжелел на четыре фунта? Видимо, мы с Сидами все же настолько разные, что и сравнивать нечего. Выйдет такая же нелепица, как если сопоставить курицу и деревянный башмак.
- Оружие взял, - бурчу, ускоряя шаг. - Место незнакомое, вдруг какие-нибудь разбойники?
- Если ты попадешься Анку, тебе будет трудно доказать, что ты сам - не разбойник, - остроухая семенит рядом, прямая, как корабельная мачта.
В самом деле, об этом я даже не успел подумать. Но теперь-то возвращаться поздно, да и не хочется показывать перед бабой, что я ошибся. Какая бы она ни была вся из себя Туату, кровососка и остроухая, но она - баба!
- Ну и пусть, не твое дело, - огрызаюсь просто ради того, чтобы оставить за собой последнее слово в споре.
Мы прошли высокий забор, баню и школу навигаторов, Хине-Тепу внезапно останавливается и что-то произносит. Какую-то тарабарщину, в которой мне слышится легкий свист, щелчки и трели с шипением.
- Это рядом, - добавляет она по-человечески и вытягивает руку вперед. - Мы пришли!
Известное дело - если куда-то идешь, то, если по дороге не кончишься, то обязательно рано или поздно придешь. Неудивительно.
- Что теперь?
Мы стоим в тени последнего на улице дома, не различимые для человеческого глаза. Лежащее перед нами кладбище выглядит настоящей свалкой - оно огорожено частыми кучами гниющего мусора с широкими проходами между ними. Очень неприятное, зловонное и грязное местечко. Я замечаю впереди две высокие фигуры в черном. Они тоже почти незаметны, медленно вышагивают по-цаплячьи, вытягивая головы в уродливых шляпах в стороны, оглядывают все вокруг, принюхиваются и наверняка прислушиваются.
- Анку! - произношу одними губами, предупреждая Хине-Тепу.
Она просто легко кивает и выходит из нашего нечаянного укрытия!
Мне страшно. Я уже видел, как легко она справляется с убеждением чужих Анку, но накопленный за всю мою недолгую жизнь страх заставляет осторожничать сверх всякой меры. К тому же у Анку на меня большой зуб и я не знаю, как решат поступить именно эти двое, разобравшись, кто такой стоит перед ними.
- Пойдем, не бойся, - говорит мне остроухая.
- Я не боюсь! - говорю ей громче, чем следовало. И добавляю шепотом: - Просто мне страшно.
А парочка Анку уже двинулась к нам. Теперь они напоминают сжатые пружины - быстрые, сильные и до дрожи ужасные.
И Туату, не таясь, идет к ним навстречу, идет так, как если бы они были двумя драными кошаками - ей на их присутствие ровным счетом плевать.
- Не отставай, человек Одон, - бросает мне через плечо.
И я спешу следом, сокращая каждым шагом расстояние до своей возможной смерти.
Однако по мере сближения шаг Анку становится все менее уверенным, а когда Хине-Тепу подходит к ним на расстояние вытянутой руки, они оба падают на одно колено, склоняют головы, но не делают ни малейшей попытки освободить ей дорогу.
Она что-то говорит - на своем птичье-змеином языке, я даже не пытаюсь понять, Анку в ответ ей мычат что-то такое же бессмысленное. А когда она показывает им рукой направление, в котором им, по ее мнению, стоило бы убраться, они оба поднимаются, но не делают даже единой попытки последовать совету. Все так же стоят и смотрят на нее и - о, ужас! - на меня.
Пока Хине-Тепу разбирается с ними, подходит еще парочка и я почему-то начинаю ощущать себя совсем неуютно.
А Туату ярится, ее щелканье становится громким, негодующим, она опускается к земле, шлепает несколько раз по ней раскрытой ладонью и опять выдает длиннющую руладу - должно быть, ругается по матери! Она по сравнению с громилами в черном выглядит маленькой и хрупкой, но они ей внимают и не выказывают ни малейшего противоречия за исключением нежеланием пустить нас на землю кладбища Кочевников.
Я скован ожиданием и непониманием, никак не соображу - что мне-то делать? Хлопаю глазами и удивляюсь - почему у кровососов Анку ко мне нет никаких вопросов? Неужели я для них такая мелкая вошь, о которой не стоит даже упоминать в серьезном разговоре? Обидно.