Пестрая - это так мою кобылку зовут - притащила меня к лавке сама. Я-то еще в поле уснул, растяпа! Но это я так, строжусь. Давно известно, что если на рыночной площади в городе монеты рассыпать, то через неделю можно прийти и собрать. Даже если уборку делать станут (Остроухие страсть как не любят мусор, вонищу и неустроенность), то деньги аккуратно поднимут под присмотром стражи, из-под них грязь выметут, а потом на место положат. Еще и вымоют с золой - чтоб сверкали ярче!
- Одошка! Что ты за человек такой! - орет на меня Симон-приказчик. - Обещал позавчера быть, а сам? У меня товар почти кончился! Ни денег, ни меда, ни зерна и молока - ничего! Думал уже лавку закрывать!
- Дед помер, - сообщаю ему мрачную новость. - Упокаивали. Да в наследство вступал. Закрутился. Давай телегу разгружать.
- Ой, горе какое! - хватается за щеки Симон, а глазки-то бегают. - Как же ты теперь один, Одон?
- Кверху каком, - отвечаю грубо, по-хозяйски. - Чего стоишь? Хватай зерно!
Пока таскали мешки да крынки, Симон не спускал с меня глаз - кажется, решил обмануть желторотого! При живом-то деде не посмел бы ни за что - у деда разговор с жуликами короткий. Нужно присмотреть за ним аккуратнее, а то так ловко обманет, что еще и должен ему останешься.
Поглядим, кто кого.
Глава 2
В которой происходят события, из-за которых мне и пришлось рассказать эту историю
Первым делом, конечно, стоило навестить квартального. Печать справить, про деда рассказать, предъявить бумаги от Кристиана и вступить во владение лавкой. Потом найти себе постоянное жилье, потому что при лавке жить долго не выйдет, нужно иметь свой угол.
Квартальный - Лука Трехпалый, был подвижным мужичком лет тридцати. Он ни мгновения не мог усидеть на месте и, по-моему, даже стул перед его рабочим столом не стоял - ни к чему табуретка такому взбалмошному человеку, одновременно ведущему тысячу дел. Его помощники - сестра Магда, да ее сын Гуннар, прижитый от какого-то проезжего наемника, целый день носятся по дому будто заведенные, подгоняемые сотней приказов, отданных одновременно. Иногда складывается ощущение, что устраивая эту беспорядочную беготню, Лука просто разгоняет застоявшийся в доме воздух. Посетителю кажется, что обитателей в доме раза в четыре больше, чем есть на самом деле - настолько быстро и непредсказуемо они передвигаются между комнатами.
Мы с ним немного знакомы - приходилось уже выписывать у него и листы проживания и подорожные, и потому мое появление не становится для него чем-то необычным:
- Добрый день, Одон, - квартальный всегда успевает поздороваться первым и ко всем приходящим относится очень уважительно. - Все у тебя хорошо? Магда, ты не видела, куда я задевал списки умерших за прошлый год? Наместник, дайте ему Святые Духи долгих лет, затребовал! Ищи, Магда! Что у тебя, Одон? В лавке все хорошо? Соседи не обижают? Ну и славно! Гуннар, еще раз забудешь посыпать песком написанное - прибью! Магда, что это? Нет, это списки за позапрошлый год, а нужно - за прошлый! Посмотри в бюро у окна! Давай свою подорожную, Одон. Вот тебе печать, деду привет передавай и мое уважение! До свиданья!
Я еще не успеваю вымолвить даже слова, а дело закончено. Ну, так считает господин квартальный.
- У меня это, Лука… - бормочу растерянно, - дед умер.
Круговерть мигом прекращается и каждый из присутствующих садится разом на те стулья, возле которого застало его мое объявление. Как в игре, где стульев меньше, чем играющих.
- Умер… - рассеянно повторяет Гуннар. - Вот те раз!
- Не прибрали? Точно умер? - пытается навести полную ясность Магда.
- Да, - вздыхаю глубоко. - Сказал с вечера: "завтра помру", да и помер.
- Ты в совершеннолетие вступил? - расставляет приоритеты дознания Лука. - В наследство?
- Нет, не стал пока объявляться. Мне еще полгода до шестнадцати. Пускай община пока позаботится о сохранности. А наследником - да, заявился.
- Молодец, правильно. - Одобрительно качает головой квартальный. - А то желающих на такое добро много найдется. Да и жениться совершеннолетнему сразу нужно. Эти ведь, - возводит Лука очи вверх, - долго ходить неженатому не дадут. Или приберут, чтоб другим неповадно было, или женят, если согласится какая с мальцом ложе делить. Так ты теперь где жить-то думаешь? Там, или…
- Не, дядь Лука, я сюда перебраться хочу. Скучно там. Да и с пчелами у меня отношения не очень, чтобы очень… Там уже старший Иржи Зайца распоряжается - в аренду взял все хозяйство.
Все трое переглядываются и Магда быстро говорит:
- Тогда тебе лучше к Герде на постой пока попроситься. У нее три комнаты на втором этаже - как раз под тебя! Прежнего жильца-то прибрали. Стол три раза в день, постель чистая. Плата не высокая. Если ничего не изменилось, то полсотни оловяшек за все.
Ну, с моим-то доходом в две сотни с лишним такое проживание можно себе позволить. Важно киваю:
- А далеко от лавки?
- Да на соседней улице! Дом купца Корнелия знаешь?
Еще бы я не знал этот дом! Там же Марта. С которой у меня…
- Да, доводилось бывать.
- Ну вот по той же стороне улицы в направлении мясниковской слободы третий дом. Там еще на двери такой зверь ушастый вырезан?
- Не помню. Посмотрю. На тебя можно ли, тетка Магда, сослаться?
- Нет, Одон, не нужно. Герда зла на меня, что… - хитро так зыркает на Луку, - Ну это наши, бабьи дела.
- Спасибо, теть Магда. Мне бы тогда постоянный лист справить?
- А вот с жильем определишься, и приходи вместе с Гердой, справим, - Лука поднимается с табурета и хлопает в ладоши: - Ну что расселись? Все дела уже сделали? Бегом, бегом!
Вся команда вскакивает и начинает привычную суету, а на меня уже никто не обращает внимания, потому что новости кончились.
До двери с "ушастым зверем", оказавшимся вставшим на задние лапы кошаком, от лавки всего лишь две сотни шагов - рукой подать, только за угол завернуть. Домик чистенький, ставни на окнах крепкие - если какой шум снаружи будет, то сон не оборвет, занавески в каждом оконце опять же - значит, уютно внутри.
Стучусь громко.
Герда оказывается симпатичной пышкой лет двадцати - совсем для меня старая, но если б моя будущая жена выглядела так же, я бы не возражал. Под легкой рубахой, выглядывающей в вырез платья, такие аппетитные шары перекатываются - куда там Марфе! Я почти влюбился и решил, что лучшего места для проживания в этом городе мне не найти. А она ресничками-то шлеп-шлеп, да и говорит, солнышко:
- Доброе утро, юноша. Ты, наверное, к господину Тыкверу? Его, к сожалению, нет. И уже не будет, - голосок звонкий, яркий, запоминаемый.
- Нет, хозяйка, я себе жилье ищу, - такой степенности в моем голосе и Кристиан-староста мог бы позавидовать. - Люди говорят, у тебя есть место свободное?
Она с некоторым смятением осматривает меня снизу доверху, складывает руки перед собой на своем чудесном животике и с легким таким сомнением в голосе спрашивает:
- Это не ты ли к Марфе женихаться бегал? А деньги-то у тебя есть, малец?
И мы торгуемся! Долго и со знанием дела. Потому что если с самого начала показать себя серьезным человеком, знающим цену деньгам, то таким тебя и будут считать дальше. А если сразу на все согласиться - то потом замаешься объяснять, что тебя не так поняли и ты имел в виду совсем другое - считаться с твоим мнением не станут, потому что ты - пустышка с деньгами и не больше того. Мне так дед говорил, и я ему верю. Но не только поэтому я долго торгуюсь - мне просто нравится, как звенит ее голос.
Сговариваемся за сорок две оловяшки, но если она найдет клиента на большую плату - за пятьдесят, которые просила сначала, то я обязуюсь заплатить ту же цену с того же дня. Деньги, само собой, требует за два месяца вперед. Ну и Святые Духи с тобой! Я это твое недоверие при случае компенсирую себе, жадница! Твоей пышной кормой и розовыми дынями!
Дальше все просто - положенный оттиск от Луки, и к полудню я в лавке, где застаю Симона перешептывающимся с какой-то темной личностью. Не то, чтобы незнакомец имел черный лик как рисовали на старых картинах, но выглядит он как-то не по-человечески. Но и не из Этих. Просто морда перекошена и неподвижна - ничто не отражается на ней. Даже мое внезапное появление не вызывает в нем отклика - он равнодушно провожает меня глазами и отчетливо произносит:
- Спасибо, Симон. Мед первостатейный. Зайду еще как-нибудь. - И ковыляет прочь, его левая нога немного волочится по земле при каждом шаге.
Следующей приходит Марфа, веселая и заводит с порога свою бабскую песню:
- Одошка, ну где ты был! Обещал позавчера приехать, а сам? Я же скучаю!
Показываю ей, что разговаривать при Симоне не нужно. Маню за собой в подсобку и там сграбастываю эту упругую коротышку обеими руками, и шепчу в маленькое ушко:
- Как я соскучился!
Что делать дальше я не то чтобы не знаю, но остерегаюсь, потому что днем всякое может случиться. Поэтому соплю ей в ухо и изображаю пылкую страсть.
Она пихает меня обеими руками в грудь, только как-то не убедительно, я не верю ей и поэтому не выпускаю.
- Отстань, Одошка! Экий ты неловкий дурень, платье мне изомнешь!
Отпускаю и сажусь на скамью.
- У меня дед умер. Я теперь один совсем.
- Ой! - Она садится рядом и зачем-то зажимает рот ладонями. - Бедненький! Как же ты?! Без деда?
Я еще и сам не решил - как я без деда? Пока что так же как и с ним. А там - посмотрим…
- Приходи сегодня на задний двор, как сторожа на улицу выйдут! - жарко шепчет она мне, и я понимаю, что до нее дошло, что теперь все дедово хозяйство - мое и папаша больше не будет возражать против наших ночных… посиделок.