- Так я чего? Я исключительно про ближайшую перспективу, - по-городскому умно оправдалась Райка. - Давай-ка, кавалер, бери вашу тачанку, да смотаемся в Черневку. Всего-то полдня затратим, а все польза. Не жмись.
Мама опять посмотрела, и Михась, не любивший этаких просительных взглядов, пробурчал:
- Тащить буду, а торгуется пусть сама.
- Напугал. Хорошо, что не наоборот, - хихикнула Райка. - Нацепляй кепку да тарантас бери. Мамка-то мне тележку не доверяет, боится, не верну ваш лимузинный экипаж.
- Ты, Раиска, не болтай. И не лезьте там, куда не надо, - строго сказала мама.
Двухколесная высокая тележка, весной подправленная и подремонтированная батей, катила легко. Шагалось тоже легко: еще пригревало неяркое солнышко, дорога подсохла. Райка, против опасений Михася, языком не молола, только поглядывала по сторонам. Городские кудряшки прикрывала чинная косынка, миловидное лицо казалось спокойным и не очень наглым. Михась, правда, помнил, как лихо родственница отшучивалась на мосту от постовых полицаев. Такое ляпнула, что аж уши у "тачечника" загорелись. А здесь, на дороге, ничего - шагает спокойно, только боты временами от пыли бережно отирает.
- Что ты их трешь? - не выдержал сам Михась. - Полупути еще нету. У Черневки и почистишь.
- Это у тебя башмаки - что свиней пинать, что в город ходить гостить - без разницы. А у меня единственная пара приличная. Кому я в драном нужна? В городе застыдят.
- Тоже нашла город.
- Да я не про Черневку. Что мне жиды запертые да пьянчуги нахальные? В Минск буду возвращаться. Вот бабку пристрою… - Райка поморщилась.
Михась понимал. Бабка у Райки сильно хворала. Видимо, теперь уж только на кладбище "пристроится". Мама с теткой Анной о том недавно разговаривали.
Райка о своей бабке, видимо, думать не хотела, потому что начала трещать о Черневке и о каком-то своем дядьке, что обещал помочь закупить крахмал. Жиды из гетто на заводе работают, крахмал на продажу воруют. Если с умом подойти, то вполне сторговаться можно.
- Они все подвалы этим крахмалом засыпали, - убежденно говорила Райка. - Такая хитрозадая нация, просто жуть. Я вот в Минске одного знала - волосы из носа торчком, аж метлой, а туда же. "Р-р-раичка, Р-р-раичка…" Такой вот Хаим Семэнович любезный, понимаешь ли, марципан кривоногий…
Михась катил тележку, Райка не на шутку завелась, вспоминая противного Хаима, Минск, евреев вообще и черневских жидов в частности, которые, как у них девка народится, так обязательно дурным именем Цыпа обзовут, а мужи ихние пейсатые что не спроси, так непременно Абрамчик.
- …что за народ?! Уж за проволоку их сунули, отгородили, а все торгуются, надурить норовят. А тридцатка, она что, на земле валяется? Ты ее попробуй заработай…
- Да что ты разоралась-то? - возмутился Михась. - Со мной торговаться собралась?
- Так готовлюсь, - Райка засмеялась. - Я ж в жизни чего только не покупала, а крахмал мешками скупать пока не приходилось.
Черневка стояла тихая, окруженная облетевшими яблоневыми садами и неглубокими овражками, торчала над крышами кривоватая труба мастерской, и вид у местечка был неживой и сумрачный. Михасю разом окончательно расхотелось туда идти.
- Слушай, Райка, дорога-то чего такая пустая?
- Так день не базарный, - Райка озабоченно глянула вперед, полезла в карман жакета.
Михась с осуждением смотрел, как она подмазывает губы.
- Что морщишься? Не дорос еще, не понимаешь.
У околицы маячили люди - Михась рассмотрел винтовки за их плечами.
- Полиция. Что-то много сегодня. Ты, знай, тачанку толкай, разговаривать я буду, - распорядилась Райка и решительно пошла вперед.
Донесся выстрел.
- Балуют. То на дальней окраине, - пробормотала Райка. - Шагай, шагай спокойно.
Михась и сам понимал, что поворачивать назад на глазах пятерых полицаев неразумно.
- Куда прете?
Кроме полицаев, у опущенного шлагбаума сидело двое немцев: молодой с интересом уставился на Райку, тот, что постарше, со многими нашивками на форме, продолжал читать газету.
Райка балаболила, рассказывая о "дядьке", о ценах в деревнях…
Полицаи смотрели странно: красноносый ухмылялся, длинный парень со съехавшей на обшлаг повязкой и рожей побледневшей, стал цветом в ту повязку.
- Нашла время по гостям ходить, дура гладкая, - буркнул мордатый полицейский и вопросительно глянул на старшего немца. Тот вяло махнул газетой:
- Mittag machen.
Судя по всему, разрешил проходить. Михась протолкнул тележку под веревкой, удерживающей шлагбаум. Зашагали по улице. Полицаи и молодой немец смотрели вслед. На Райкин тыл, городской юбкой обтянутый, понятно, смотрели.
- Эх, Мишка, не вовремя мы, - прошептала Райка.
Михась на неприятное "Мишка" внимания не обратил - уж очень хотелось свернуть, скрыться от глаз, в спину пристально глядящих. Ведь смотрели - всей спиной, даже сквозь старый, подшитый батин пиджак чувствовалось.
- Куда катишь?! - зашипела Райка. - Я ж им сказала, что на Кузнечную идем. И не оборачивайся.
Улочка вывела к рынку. И Михасю стало уж совсем не по себе. Нет, спине полегчало, но в целом-то наоборот. В Черневке доводилось бывать не то чтоб часто, но незнакомым местечко не назовешь. Только теперь не узнать. Вроде и улица та же, а… Людей почти нет. Торопливо перешел улицу пожилой мужчина, мелькнула за забором бабка… Робко гавкнул во дворе пес…
- Ой, не вовремя мы, - вновь повторила Райка. - К гетто не пойдем. К дядьке, а потом через речку…
Гетто Михась увидел издали: дома как дома, только колючая проволока на кольях растянута. У проволоки что-то лежало - но то, что это мертвец, Михась лишь позже понял, когда откинутую руку разглядел. Посреди улицы стоял полицай - увидев тележку и прохожих, поднял винтовку, прицелился…
- Ошалел, что ли?! - закричала перепуганная Райка. - Вот я господину фельдфебелю пожалуюсь…
Полицай, продолжая целиться, сделал два неловких шага навстречу, захохотал.
- Пьяный в сраку, - пробормотала Райка. - Миш, да ты кати-то быстрее.
Райка колотила в калитку, потом в оконное стекло застучала. Мелькнуло за окном пятно размытого лица, потом звякнул засов калитки:
- С ума сошла, Раиса. В такой-то день, - "дядька" в накинутом на нательную рубашку кожухе аж приседал от страха.
- Так договаривались же, - заикнулась окончательно побледневшая Райка.
- Так кто ж знал… тикайте скорее, - "дядька" пытался захлопнуть калитку.
- Да как мы пойдем, пустые? - Райка уцепилась за калитку. - Я ж не отмажусь. Нагрузи чем…
- Ах, чтоб вас… - Хозяин заковылял к сараю…
Мешок с трудом взвалили на тележку - он мазался белесой липкостью.
- И второй давай, - распорядилась Райка. - Деньги сейчас…
- Да какие деньги?! Потом отдашь. Вчера дома обыскивали, утром опять улицу обшаривали. Жиды недобитые разбегаются, так их ловят и по новой стреляют. Два дня как их в овинах у оврага позакрывали, гетто уж пустое, так все равно бегают и бегают. - Хозяин выталкивал за калитку девушку и Михася, и так с трудом волокущих второй мешок. - Через Рукреницу идти не вздумайте, там жидов и копают. Да тикайте, дурны головы…
Михась, не все понявший, впрягся в перекладину тележки, перепуганная Райка пинком подправила поклажу.
- Угораздило же…
С окраины долетел неслаженный винтовочный залп, потом захлопали торопливые, словно догоняющие выстрелы.
Райка судорожно перекрестилась:
- Не дай бог! Не, нас не тронут. Нету такого приказа…
Тяжело поскрипывали колеса - тележка с трудом набирала ход. Впереди, у проулка, что уводил к колючим кольям гетто, треснул выстрел. Райка вздрогнула:
- Обойдем. Они там упившиеся, не ровен час, стрельнут наугад для смеха. Сворачивай. К тем немцам у поста вывернем, они знакомые, пропустят…
Михась попытался развернуть потяжелевшую тележку, Райка забежала вперед, ухватилась, помогая повернуть. Вкатились между заборов: узкий проезд уводил от рынка в сторону мастерских. Можно будет на соседнюю улочку выбраться…
- Господи, ты боже мой, - сказала вдруг Райка и встала столбом.
Михась хотел выругаться - толкать и разгонять тележку по новой было тяжко. Но тоже увидел.
На тропке, меж побуревших крапивных стеблей, топтался ребенок. Лет трех, может, четырех. Почти голый, в голубых испачканных трусиках. Волосы, похожие на черно-серую мочалку, лицо чумазое. Плачет…
До того дня Михась и не думал, что можно плакать молча.
- Господи, ты боже мой, - повторила Райка.
Ребенок посмотрел на тележку, на людей, повернулся и побежал по тропке. Споткнулся, пополз прочь, да так и замер. Только попка в порванных трусах дергалась в судорогах беззвучного плача.
Райка высморкалась в пальцы, стряхнула на забор и сказала:
- Ты, Миш, иди к дядьке. Ты белобрысый, упросишь, он переночевать позволит.
- Не позволит. Ссыт он. Да и не управишься ты одна.
- Вдвоем управимся, что ль? Застрелят, совсем как дурачков. Что я твоей мамке скажу?
- Ты давай думай, что делать. Говорить потом будем.
Райка кивнула, шагнула к ребенку:
- Эй, Цыпа, ты тихонько сидеть можешь?
Ребенок - Михась так и не был уверен, что это девочка, пополз прочь, но тут же уткнулся лицом в землю.
- Ты эти жидовские штучки брось, - строго сказала Райка и подхватила малую на руки. - Слушаться будешь? В мешок тебя посадим, покатим отсюда. А ты замрешь, как камешек, и сидишь тихо. Так? Или ой как худо нам будет, ой каких марципанов отвесят. Поняла?