Олега вновь захлестнуло восторгом, уже не сдерживаясь, он поднялся со стула, и завопил вместе со всеми, в едином порыве, ощущая экстаз единения, растворения своего разумного и скептичного "я" в могучем, объемном сознании массы, не знающем колебаний и страхов, не различающем полутонов и оттенков.
Есть черное и белое, зло и добро, и между первым и вторым лежит четкая граница.
Какое счастье вернуться в детские времена, когда все просто и однозначно, ясно и несомненно, когда надо лишь избегать дурного и делать то, что тебе говорит некто большой и знающий… вот этот высокий человек с рыжими волосами и громким голосом, так уверенно рассуждающий о том, как нужно действовать для того, чтобы они все могли поучаствовать в возрождении родной страны.
- Люди как листья, сегодня они зеленые, потом они желтеют, опадают и гниют, и вырастают новые листья. Но мы живем, мы в целом должны остаться, мы, Евразия, должны остаться, ведь мы понятие вечное, - говорил Огневский, и ритм его речи, жестов, мелодия слов, произносимых с едва заметным малороссийским акцентом, отключали мысли, оставляли лишь голые чувства. - Мы все должны снова научиться великодушию, мы должны снова стать бескорыстными, мы должны научиться жить без зависти… Новый дух оживет в русском народе и воздвигнет его на борьбу во славу Евразии, против романо-германского гегемонизма!
Вновь повышение голоса, легкое, едва заметное, но аудитория опять впадает в экстаз, уже все на ногах.
- Дорога, по которой народ должен идти, если хочет достичь величия, не легкая и не удобная, наоборот, это дорога непрекращающейся борьбы! Все на этой земле есть борьба! Поэтому буржуй, который правит нами сегодня, будет заменен воином, истинным борцом за свободу России-Евразии! Иного пути нет!
И магия этой речи была такова, что Олег почти видел развевающиеся над головой знамена, чувствовал тяжесть винтовки в руках и каски на голове… Да, он не воевал в германскую, повестка пришла слишком поздно, двадцать девятого мая, в тот день, когда было подписано соглашение о прекращении огня, но сейчас он готов!
Он отдаст все силы и даже жизнь этой борьбе, лишь бы оказаться причастным к исполнению великой задачи, к грандиозному обновлению, что охватит не только бывшую Российскую империю, но и весь мир!
Если надо, он оставит "Новое время", где неплохо платят…
Если надо, он бросит семью, несмотря на всю свою любовь к жене и сыну…
Если надо, он погибнет!
- И воистину уверовавшим, тем, кто не побоится отряхнуть с ног пепел прошлого, и пойти в будущее - слава! - Огневский вскинул руки над головой жестом триумфатора, только что получившего лавровый венок.
- Слава! - заревел зал в едином порыве так, что потолок затрясся, с него посыпалась побелка.
Олег сообразил, что обнимается с казачьим офицером, что от того зверски разит дешевым табаком, а усы скребут по щеке. Получил пару увесистых шлепков по спине, попытался отстраниться, и в этот момент наваждение закончилось.
Одинцова словно выдернули из радостного, парящего, полного сверкания мира в обыденный, он вернулся в зал с грязными стенами и заплеванным полом, и контраст ударил с такой силой, что он даже пошатнулся.
- Проклятье, - пробормотал Олег, пытаясь собраться с мыслями.
Произошло нечто удивительное.
Он слышал речи чуть ли не всех политиков Январской республики, прославленных ораторов любой ориентации и калибра, от Ульянова и Пуришкевича до Милюкова и Коковцова, но никогда не переживал ничего подобного… этот человек, сходящий сейчас с трибуны, говорил не по бумажке, скорее всего экспромтом, он не пользовался фактами, он изливал на слушателей содержимое собственного сердца, но при этом словно читал в их сердцах, и с легкостью фокусника, достающего из шляпы кролика, а из рукава - удава, извлекал оттуда страхи, тревоги и надежды, затаенные желания, а затем жонглировал ими, а заодно внушал собственные эмоции, куда более позитивные…
И что самое странное, они не рассеивались после того, как оратор замолкал.
Нет, Олег больше не ощущал почти религиозного экстаза, но никуда не исчезло желание отдать все силы родине, стать частичкой братства в духе, созданного не ради наживы, а для воплощения в жизнь колоссального, мессианского замысла!
Остались энтузиазм, уверенность в собственных силах и готовность пойти на жертву.
- Проклятье… - повторил он, думая, что поначалу ошибся, что с таким человеком во главе, как Огневский, ПНР может добиться многого.
Ноги после пережитого держали с трудом, и поэтому на стул опустился без особого изящества, скорее даже шлепнулся. Поднял свалившийся на пол блокнот, и поспешно выдрал страничку с сегодняшними заметками… то, что он готовил, совершенно не годится, надо будет написать по-иному, может быть, без холодного профессионализма, но зато искренне, от всей души.
И пусть Суворин-младший попробует "зарезать" этот материал!
- Прошу успокоиться, дамы и господа, прошу успокоиться! Иначе мы не сможем продолжать! - сказал Трубецкой, заняв место оратора, и только в этот момент Олег обратил внимание, что на стене позади кафедры висит странный флаг.
Черный, с золотой окантовкой и с обращенным вверх белым трезубцем.
Это еще что за штука? Символика ПНР? Или это помесили тут хозяева клуба?
Шум в зале стих не сразу, на то, чтобы навести порядок, понадобилось некоторое время. Вставшего на колени бородача подняли, одной из дам, решившей упасть в обморок, добыли сомнительной чистоты стакан с водой, крепыши с повязками вытолкали взашей парня, начавшего выкрикивать марксистские лозунги.
- Сейчас желающие могут вступить в ряды нашей партии, а также сделать взносы в партийную кассу, - продолжил Трубецкой, и указал куда-то вбок, в том направлении, где Олег ничего не видел за чужими головами и спинами. - Вон там стоит стол, и Степан Петрович готов выдавать расписки в получении сумм, которые будут потрачены на отделение ПНР в Петрограде, а также членские билеты, для получения которых необходимо заполнить небольшую анкету…
Он не успел договорить, как люди начали вскакивать с мест, самые шустрые устремились в сторону неведомого Степана Петровича… люди, еще недавно скучавшие или даже дремавшие под монотонное бубнение ораторов Партии народов России!
И все это сделал Огневский с его речью!
Казачий офицер решительно поднялся, огладил усы и, выпятив грудь, зашагал к формирующейся очереди.
- Прошу вас, вот бланки анкет! - донесся из шумного столпотворения тонкий голос. - Сначала заполняйте, а потом подходите, и сразу приготовьте первый взнос, пять тысяч! Желающим внести пожертвование - вот необходимое заявление, все будет принято по закону…
Олег, один из немногих, остался на месте, его неожиданно охватили сомнения.
Вступить в малоизвестную партию, возглавляемую странными людьми вроде профессора-филолога Трубецкого и бывшего фронтовика Огневского? Связать себя с движением, что не собирается ограничиться борьбой за пару мест в Земском Соборе, а намерено ниспровергнуть существующий строй?
Потерять работу в "Новом времени" - там не потерпят ангажированного обозревателя?
Лишиться источника стабильного дохода?
И это после многих лет борьбы за место под солнцем, после того, чего он добился, приехав в Питер без гроша в кармане?
Или оставить все как есть, попытаться успокоиться, написать статью о сегодняшнем собрании? И никогда не простить себе того, что имел шанс повлиять на судьбу собственной страны, униженной и растоптанной, и не воспользовался им?
Вот уж нет, лучше остаться без денег, но с чистой совестью.
Олег встал со стула, и зашагал туда, где вокруг стола Степана Петровича крутился людской водоворот. И только легким помрачнением, снизошедшим на Одинцова, можно объяснить, что он едва не налетел на усатого казачьего офицера, уже двигавшегося обратно с бумажкой в руке.
- Куда прешь, шляпа?! - хрипло рявкнул тот. - Сам понимаешь, сейчас я тебе!
- Прошу прощения, - сказал Олег. - Споткнулся.
- Ну ладно, - усач сбавил тон, стрельнув глазами в сторону замерших у стены крепышей с нарукавными повязками. - Осади-ка, и все будет в порядке, это я тебе говорю… вот увидишь.
Степан Петрович оказался тощим молодым человеком в пенсне и жилетке.
Он тараторил тем самым тонким голосом, сноровисто орудовал пером, время от времени макая его в чернильницу, не забывал улыбаться, принимая деньги, а перед ним аккуратными пачками были разложены разные бланки.
Олег взял один, озаглавленный "Анкета", и вернулся обратно к своему стулу.
Так, фамилия-имя-отчество, год рождения… все понятно.
Место рождения и происхождение… непонятно, зачем оно партии, провозглашающей всеобщее евразийское братство?.. ну да ладно, напишем, как есть - Нижний Новгород, из мещан…
Когда заполнял эту строчку, неожиданно вспомнился родной город, где не был семь лет - шумное торжище в Канавино, широкая Рождественская с ее церквями, бурые башни оседлавшего гряду холмов Кремля, водный простор там, где сливаются перед Стрелкой Волга и Ока. На мгновение ощутил, что перенесся туда, в лавку отца, в те времена, когда еще были живы родители… и усилием воли вернулся обратно.
Те годы сгинули, и нет смысла ворошить пережитое.
Как сказал Огневский - "нужно отряхнуть прах прошлого".
Так, что там дальше в анкете - род деятельности и место службы…
Хм, обозреватель, "Товарищество А. С. Суворина "Новое время""… можно смело писать, что бывший.
Дальше - семейное положение.
Ага, женат, сын Кирилл, семь лет.