5 января 1942 года. 01:35. Корреспондент ИТАР-ТАСС Тамбовцев Александр Васильевич.
Я таки сбежал на войну. Произошло это следующим образом. Прикинувшись ветошью, я стал помогать своим коллегам из съёмочной группы канала "Звезды" подтаскивать кофры и баулы к вертолёту Ка-27ПС, который должен был доставить тележурналистов на БДК "Калининград". А потом, когда вертолёт уже был готов оторваться от палубы "Адмирала Кузнецова", по наглому забрался на борт "вертушки". Андрюха Романов, увидев мой рывок, жизнерадостно заржал, и похлопал меня по плечу. А Ирочка Андреева растерянно пробормотала:
– Александр Васильевич, и вы с нами?
– Ага, – коротко ответил ей я, устраиваясь поудобней на сиденье вертолёта.
Лететь было всего лишь пять минут. Вот мы уже зависли над палубой БДК. Бортмеханик распахнул боковой люк, и приготовил люльку. Поскольку на палубе десантного корабля нет места для посадки вертолёта, пусть даже такого маленького как Ка-27, то нам предстояла малоприятная процедура спуска.
Первой за борт, тонко пискнув, отправилась наша Ирочка. Я взглянул вниз. Поднятый винтами смерч растрепал её иссиня-чёрные вьющиеся волосы. Я шёл вторым. Уж не помню, в каком году последний раз я так висел в воздухе. Кажется, это было в 2003 году, на Кавказе. Только тогда меня не спускали, а поднимали, и над головой у меня висел обвешанный вооружением Ми-8АМТ. Спустив Андрюху вместе с его драгоценной камерой, вертолёт наклонил нос и быстро ушёл в сторону крейсера "Москва". Кроме нас на борту были ещё пассажиры, только вот на "Москве" есть посадочная площадка, и они прибудут на место с определённым комфортом, как "белые люди".
Пока наша Ирина приводила в порядок свои растрепанные кудри, к нам подошёл офицер морской пехоты.
– Товарищи журналисты, командир роты морской пехоты, капитан Рагуленко Сергей Александрович. Прошу следовать за мной.
По крутым и узким трапам мы спустились в просторные недра этого железного монстра-танковоза. Воздух пах солярой, машинным маслом, и ещё чем-то неуловимым, отчего у настоящего мужчины начинает щекотать в носу, и ему хочется встать по стойке "смирно". Перед дверью одного из кубриков офицер остановился.
– Значит так, товарищи журналисты, согласно приказа нашего адмирала, я отвечаю за вашу жизнь, здоровье и безопасность. А как говорил в таком случае Христос, "Предохраняйтесь".
С этими словами он распахнул дверь кубрика, который оказался импровизированной ротной каптёркой. Чего там только не было: маскхалаты, каски, бронежилеты, и прочие необходимый бойцу для войны инвентарь.
Через пятнадцать минут мы были экипированы как настоящие морские пехотинцы: бронежилеты, береты, каски, масхалаты... Угу, это мои спутники думали что они похожи на морпехов, но я-то прекрасно понимал, что все мы сейчас выглядим как ряженые на дешевом маскараде.
- Товарищ капитан, – пискнула Ирочка, когда мы вышли из каптёрки (бедняга, она задыхалась под тяжесть бронежилета и каски), – а когда это Христос велел предохраняться? Вроде там было написано "плодитесь и размножайтесь? – мы с Андреем переглянулись – только философского диспута, до которых журналистка Ира Андреева была сама не своя, нам сейчас и не хватало. Но всё обошлось...
- А разве не он сказал "Бережёного бог бережёт"? (а не бережёного – конвой стережёт, – вспомнил я старую уркаганскую пословицу). Даже если и не он, то мне такие тонкости знать не обязательно.
Остановившись, капитан Рагуленко указал на трап который вёл ещё ниже.
– В кубрик вам идти не обязательно – всё равно ребята уже грузятся на машины. Прошу!
Мы спустились на самое дно трюма и пошли вдоль ряда БМП.
– В бой пойдёте вместе со мной, на командирской машине есть свободные места.
Капитан повел нас дальше вперёд. Морские пехотинцы, мимо которых мы проходили, в своих камуфляжных комбезах и бронежилетах похожие на робокопов, занимались собственными, непонятными нам делами, лишь изредка бросая на нас любопытные взгляды. В основном они постреливали глазами в сторону симпатичной Ирочки.
Наконец мы пришли на место. Боевая машина с большим номером "100" на корме, стояла самая первая в ряду. Дальше неё были только плотно закрытые створки десантного люка. Внутри было темно и тесно, под потолком синеватым светом горела лампочка. Я глянул на часы. Два тридцать пять ночи – спецназ ГРУ уже действует в городе. Да и с Манштейном уже должны начать решать. До начала десанта осталось всего где-то тридцать-сорок минут.
Стараясь рационально использовать отпущенное время, я привалился головой к броне и задремал. Солдат на войне спит всё то время, когда ему позволяет противник и собственное начальство. А если он не стремится заснуть по любому поводу, значит, нагрузки недостаточны, и надо их добавить ещё.
Проснулся я от резкого рывка. Работал двигатель, и машина начала движение. Вот она наклонилась носом вперёд и нырнула. Ирочка взвизгнула, мне показалось, что мы вот-вот камнем пойдём ко дну. Но все кончилось хорошо. Выровнявшись, БМП погребла к берегу. Я приник к бортовому триплексу. Открывшаяся по левому борту панорама Евпатории светилась, как новогодняя елка. На улицах города вспыхивали огоньки разрывов, небо расчерчивали цепочки трассёров, кое-где ярко горели дома. Шел бой.
Вот несколько трассирующих пуль пролетели и над нашей головой. Свиста их я, конечно, не слышал... Но всё равно неприятно.
- Кандауров, – донесся голос капитана Рагуленко, – пулемётные гнезда видишь?
- Так точно, тащ капитан, – ответил из башни наводчик.
- Дай ему осколочно-фугасным прямо в лоб, чтоб не встал...
Их переговоры едва были слышны из-за шума двигателя, но я всё равно всё понял. Два раза бухнула стомиллиметровая пушка, и настырный пулемёт оставил нас в покое. Ещё несколько минут, и гусеницы БМП зацепили дно Каламитского залива. Резко рванувшись, командирская БМП выскочила на пляж. Вслед за ней на берег вышли и остальные машины роты. Распахнулись десантные люки, и морпехи горохом посыпались на берег. Спешились и мы.
- Скала, я Слон, вышел на берег в точке "Д", "Прием", – капитан Ругуленко чуть склонил голову, видимо, слушая в наушниках ответ, – Так, точно, вас понял, действую по плану.
Отключив связь с командиром батальона, капитан вызвал своих взводных.
– Первый взвод со мной, остальные по параллельным улицам. Контакта друг с другом не терять, вперёд не вырываться, и не отставать.
Опустив на глаза ноктоскопы, бойцы короткими перебежками, от укрытия к укрытию, двинулись вперёд. Следом за ними тронулись с места и БМП.
Мне тоже выдали такой приборчик слегка похожий на театральный бинокль. Ночь в нём превращалась в мутные сероватые сумерки. Тихо урчащие на малых оборотах БМП ползли следом за нами. Следующим нашим объектом была портовая электростанция. Кривая улочка Старого города вывела нас, считай, к самым её воротам. Электростанцию охраняли румыны. Их легко было узнать по высоким кепи, похожим на недоделанные будёновки. Перед проходной из мешков с песком было сложено пулемётное гнездо, в котором в полной боевой готовности сидели три мамалыжника.
- Поехали! – выдохнул капитан, и взмахнул рукой.
На фоне артиллерийского обстрела, который вела "Москва" по каким-то целям в городе, выстрелы из "калашей" с ПБСами прозвучали совсем неслышно. Румыны бесформенными кулями осели в пулемётном гнезде. Первые две пары морских пехотинцев рванулись к воротам, словно призовые олимпийские спринтеры. Вот они уже под стеной проходной. В деревянной будке светилось окно. Очевидно, внутри находился парный пост.
Что было дальше, нам с Ириной рассказывали сами участники событий, потому что ни на какой штурм капитан, конечно, нас не отпустил. Это от адмирала можно удрать на войну, но не от такого волчары.
Убедившись, что всё спокойно, сержант Тамбиев тихонько подергал дверь проходной – заперто. Недолго думая, он постучал. И что вы думаете? Румыны открыли! Ну как же можно не открыть, ведь прямо перед дверью сидят их пулемётчики. И кругом было всё тихо, поблизости не было никакой стрельбы.
Увидев вместо боевого товарища размалёванное жутким ночным камуфляжем лицо уроженца далекой Бурятии, молоденький румынский солдатик с перепугу сомлел, словно институтка. Что, в общем-то, и спасло ему жизнь. Уже предназначенная ему пуля из пистолета с глушителем угодила в лицо толстому борову, сидящему за конторкой. По всей видимости, он был унтером или даже фельдфебелем – нижних чинов с такими габаритами не бывает ни в одной армии мира.
Ещё одна пуля досталась смуглому типу в штатском, с белой повязкой на рукаве, дремавшему в углу в обнимку с винтовкой. Сержант прислушался. Стояла тишина. За его спиной в помещение беззвучными тенями проникали товарищи. Полицаю для "контроля" выстрелили в голову. Сомлевшему румынчику затолкали в рот его же кепи и стянули за спиной руки его собственным ремнем. Немного подумав, сержант расстегнул ему штаны и опустил их до колен. Теперь, если он очнется и попробует бежать, то со связанными руками и спущенными штанами далеко не уйдёт.
Ну, а дальше всё было делом техники. Бойцы рассыпались по плохо освещённому двору, убивая всех, кто был одет в румынскую форму или носил на рукаве белую повязку "шуцмана". Ночью, молча, без криков "Ура!", но с ледяной яростью людей, которые знают, что делают святое дело. Да и немного их там было: ещё один румынский офицер и пара солдат, а остальные полицаи.
Особенно запомнился бойцам случай, который произошёл в машинном зале электростанции. Молодой татарин в поношенном немецком кителе с белой повязкой на рукаве, увидев ворвавшихся в зал морпехов в их устрашающем ночном гриме и направленный на него ствол "калаша", уронил на пол винтовку и заорал:
– Не убивай рюсский, жить хочу!