– Тогда, дядька Опанас, пригляди, чтобы с немцев народ ничего не растащил. Мне, в общем, не жалко, но если этих искать будут, а увидят у кого гармошку какую губную, часы или курево, погорите всей деревней, причем в прямом смысле.
– Чего ж мы, совсем без разуму?
– Берешься за всех ответить?
– Не, за усих не возьмусь. Разные есть. Лады, погляну.
– Ну вот и хорошо. Еще к тебе вопросик – кто местность здесь хорошо знает?
Мужик странно посмотрел на меня.
– Як хто? Уси и разумеют – живем мы тут, как не разуметь.
– Хорошо, давай по-другому. Кто знает, как в болото мотоцикл протащить, чтобы не утопить, но и не нашел его никто?
Тут дядька уже задумался.
– Ну, Кузьма болота разумеет, но вшел он кудыть третьего дни. Пацан если его, Миколка. Тот завсегда с батькой шляется, даж в школу не ходе. Председатель Кузьму завсегда с того костерил.
– Так удастся Миколку найти?
– Як вще ево искать. Вона с малыми подглядыват, – и указал на группу мальчишек, что собрались метрах в пятидесяти и что-то активно обсуждали, не отрывая от нас взглядов.
– Миколка, подь сюды!
От группы отделился паренек лет двенадцати и, пыля босыми ногами, помчался в нашу сторону.
– Вот, Миколка, товарищу бойцу помощь треба.
– Николай, – с серьезным видом протянул немаленькую мозолистую ладонь мальчишка.
– Константин, – с неподдельной серьезностью ответил я и пожал руку. – Помощь от тебя, Николай, нужна следующая. Место мне нужно, куда можно мотоцикл своим ходом загнать, но так, чтобы и недалеко, и не нашел никто, и в сохранности все осталось. А если еще и немцев где можно будет схоронить, а лучше попросту притопить, то и вообще хорошо.
– Можно, – молвил Коля, предварительно поморщив лоб, будто обдумывает что-то, но по сразу загоревшимся глазам было понятно, что место такое он знает. – Покажу, но близко не будет. Да и лошадь нужна с постромками – своим ходом не пройдет, хоть механизм и мощный. У нашего участкового послабже был.
Ишь, разбирается, прогульщик.
– Как, дядька Опанас, лошадь будет?
– Та буде, куды от вас, бусурман, деваться.
– Вот и отлично. Через десять минут встречаемся… А кстати, Николай где?
– На околице, там, – он махнул рукой в ту сторону, откуда я пришел.
– И еще, дядька Опанас, не в службу, если кто баню топит, пусть мне водички теплой оставят – третью неделю из лужи умываюсь, сам небось по запаху заметил.
– Да уж, – усмехнулся тот. – Дух свиреп. По-любому Любку обмывать надоть. Апосля покойницы не сбоишься? Хотя че те, душегубцу.
– Да ничего страшного, я непривередливый, да и в приметы не верю.
Мое утверждение о приметах мужику явно не понравилось, но тот промолчал.
– А волосы стричь у вас кто умеет? – вдруг вспомнил я.
– А те на кой? – удивился Опанас, глянув на мой слегка заросший полубокс.
– У немцев стрижки другие, мою все равно в их не превратить, но, если поаккуратнее подровнять, под пилоткой почти незаметно будет.
– Ты чо ж, в ихнем бродить собрался? В емперилистическу за то стреляли враз.
– Эх, если я им живым попадусь, боюсь, по-любому, расстрелом не обойдусь.
– Ну тож верно. Лады, Верку спрошу, всих пользует, може, и тебе обломится, – хитро усмехнулся он в усы.
Намек про Верку был понятен, но что-то мне не до того сейчас. Около мотоцикла уже лежали три трупа, завернутые в драную мешковину, кое-где уже пропитанную кровью. Рядом были и сложены вещи, что сняли с покойников. Быстро собрав боеприпасы и прихватив еще кое-какую мелочовку вроде перочинного ножа и плоского фонарика со светофильтрами, попросил унести вещи и застелить коляску еще парой слоев мешковины. Все трое в коляску не влезли, и один труп пришлось закрепить веревками. Наконец под озабоченными взглядами жителей деревни тронулся в путь. Колька уже ждал, сидя охлюпкой на серой кобыле. Сразу попросил его внимательно осматривать дорогу – неподалеку должно быть место, где немцы обстреляли моего будущего донора. Надо бы гильзы собрать, нечего немцам давать зацепки, вдруг жителей деревни обвинят. Место нашли, причем сворачивать надо было там же. Намаялись с лапником, который разложили на месте съезда в лес, дабы следов не оставлять на обочине – штык немецкий оказался туп, как колун, не следят дойчи за оружием, а еще орднунг называется. Шучу, но если бы не сведения, полученные от унтера, так бы и подумал, что ленятся.
Работка по перетаскиванию мотоцикла, маскировки оного, "похоронам", а проще сказать, утоплению останков, оказалась та еще. Удачно заглянул за сиденье в мотоцикле, обнаружив там ранец, да непустой. Повезло, а то так и остался бы в болоте. Обратно добирались одвуконь наоборот, Колька правил, а я сзади задницу отбивал. Прибыли, когда уже сумерки легли. Николай довез меня до дома Опанаса, попрощался и был таков. Баня много времени не заняла – под пар ее не топили, просто воды нагрели, но и мочалкой меня Опанас отдраил до скрипа. Стрижка тоже заняла от силы минут десять, которые Верка, молодая симпатичная бабенка, провела с большой пользой, успев прижаться ко мне всеми возможными частями тела. И хотя реакция моя была почти нулевой, ни капли не расстроилась, пригласив заходить, когда еще чего в размерах прибавится. Пара часов ушла на разбор трофеев и чистку оружия.
Из оружия решил взять один "маузер", жаль обе были старые винтовки "люгер" и две гранаты "М-39", оказавшиеся в ранце вместе с кучей хозяйственных мелочей и некоторым количеством нескоропортящихся продуктов. Штык и портупея оказались одни, причем даже непонятно, зачем первый из убитых мной их вообще надел. Унтеровские знаки различия решил перешить – форма его была мне мала, а звание выше рядового могло и пригодиться, не так цепляться будут. Мордой лица ни на одну из фотографий я не походил, но тут уж ничего не поделаешь. Исподнее мне местные подобрали из своих запасов на "пока поносить", и я блистал в кальсонах и белой рубахе. Завтра в немецкое переодеваться придется. А вот брюки и особенно китель, что стирала сейчас супруга Опанаса Григорьевича, могут к завтра и не просохнуть. Хотя Елена Борисовна, та самая супруга, показав огромный страшный агрегат, названный утюгом, обещала, что все будет хорошо.
День еще не закончился, а потому мне предстояли и новые встречи. Нежданно-негаданно пришел Кузьма, запропастившийся где-то отец Миколки. Поздоровался с хозяевами, прошел к столу, где я разложил на мешковине свой арсенал для чистки, и так же, как сын, протянул мне руку.
– Кузьма.
– Константин, – я встал, опасливо попытался пожать лопату, заменявшую хозяину кисть руки. – А по отчеству как?
Тот только махнул рукой, присел и тут же сграбастал только что вычищенный пистолет.
– Хороший "парабеллум". Мне как-то в империалистическую почти такой же попался, только ствол подлиннее. Меняешь чего?
Деловой мужик. Не старый, и сорока бы не дал, в гражданской бы успел повоевать, а вот в империалистическую…
– Нечего особо менять. Если только "маузер" один, но патронов нет, сорок две штуки осталось – самому мало. Гранаты и "люгер" тоже нужны.
– Форму тоже на себе потащишь? Да и мотоцикл без присмотра на болоте проржавеет.
– Один комплект надену, а мотик все одно бросать, если хочешь – бери, да ты его и так можешь прибрать, без моего разрешения.
– Без разрешения нельзя – не к добру. Хорошо подумал, в германском идти? Мигом под расстрел.
– Мне по-любому, – указал я на разложенный арсенал.
– Коли поймают, можно сказать, что на поле боя подобрал.
– Они уже завтра этих трех искать начнут, номера сверят, и кирдык.
– Разумно, а откуда они у нас взялись, кстати?
– Ремонтники восемнадцатой моторизованной дивизии, похоже, просто пограбить заехали.
– Далековато.
– Откуда?
Кузьма усмехнулся и достал из сапога карту. Это была не карта, а мечта. Военная пятисотка, да еще совсем свежая.
– Мы здесь, – снова улыбнулся Кузьма, увидев мои мигом загоревшиеся глаза. – Деревня Жерносеки, а Полоцк, где скорее всего находятся тыловые подразделения, здесь – почти в двадцати верстах по прямой.
– Хм, может, передислокация шла, а они в сторонку отвернули.
– Могли, на Юровичи колонны сплошняком прут, даже ночью.
– А наши давно ушли?
– Третьего дня уже. Два дня войска с техникой шли, а сейчас, вполне возможно, тылы двинулись. Судя по тому, что канонады со вчерашнего дня не слышно, отошли больше, чем на полтинник.
– А ты что за немцами следишь?
– Да сдались они мне. Так, ходил добро какое брошенное подобрать.
– И много подобрал?
– Да где ж его много подберешь? Трофейщики у германцев жадные, чуть что, сразу стреляют, – хитро глянул на меня собеседник. – Считай, зазря сходил.
– Карту дашь? – задал я вопрос в лоб.
– А тебе зачем? Пройдешь еще двадцать верст на восток, она и кончится.
– Не иду я на восток. Есть тут у меня кое-какие дела.
– Твое, конечно, дело, паря, но не советую. Похоже, советская власть не скоро вернется, если вернется вообще.
– Хватит тобе, Кузьма, – вмешался в разговор Опанас. – Опять в Сибирь захотел?
– Экие ж вы все пугливые. Где я неправду сказал? Или ты считаешь, что большевики завтра германцев обратно погонят, как в сказке о мальчише? Молчишь, вот и молчи, как всегда молчал, теперь на тебе германцы кататься будут.
– На простом люде завсегда хто-нить да катается, – Опанас хлопнул дверью и вышел в сени, а может, и на улицу.
– И все же рискну, – вернул я разговор в старое русло, взяв на заметку, что мой новый собеседник, похоже, не слишком надежен, все-таки пострадавший от советской власти. – Так как насчет карты?