* * *
Ночевали в кабинете. Судоплатов занял диван, а Наум сдвинул два кресла, поворчав для приличия, хотя оба были людьми неприхотливыми, могли и на травке заснуть, и на голых досках, и даже в снегу.
Утром "воронок" доставил Демьянова.
Александр Петрович был сухощав, с породистым лицом и холеными руками. Аккуратные усы придавали ему еще больше сходства с киношным белогвардейцем, лощеным даже без аксельбантов и золотых погон. И эта похожесть вовсе не случайна – Демьянов был из дворян, а его дядя, к примеру, служил начальником контрразведки в штабе Врангеля.
Натерпеться, как "социально чуждому элементу", Александру пришлось немало, но, когда его завербовало ГПУ, жизнь устроилась.
Александр женился на Татьяне Березанцевой, дочери известного психоневролога, профессора. И жена, и тесть тоже являлись негласными агентами НКВД.
Еще лет за десять до войны Демьянова перевели в Москву и устроили инженером в "Главкинопрокат", что послужило своеобразным пропуском в богемные круги. К тому же и Татьяна работала на "Мосфильме" помрежем.
Сводя знакомство с артистами и режиссерами, Александр частенько пересекался с дипломатами, с иностранными журналистами. Прошло время, и в НКВД Демьянова просветили – им заинтересовалась немецкая разведка. Конкретно – Отто Боровски, атташе германской торговой миссии в Москве (прекрасная "крыша" для разведчика!).
Это было более чем кстати.
Александр вошел в контакт с немецким резидентом, его взяли в вербовочную разработку, а в картотеке абвера он значился под кличкой "Макс".
Судоплатов стал разрабатывать операцию "Монастырь", которая "в прошлой жизни" помогла выиграть Сталинградскую битву.
Это была радиоигра с абвером – немцам подкидывали тщательно выверенную дезинформацию, и вермахт перебрасывал войска туда, куда нужно было Красной Армии.
Павел готовил "вкусную" приманку – дескать, в Москве создана и действует антисоветская организация "Престол". Разумеется, он залегендировал, что подполье являлось прогерманским, а возглавлял его князь Глебов, бывший предводитель Нижегородского дворянства. "Подпольщиком" был и придворный поэт Борис Садовский по прозвищу "Рифмоплет", наваявший оду в честь немецкого оружия, искусствовед Алексей Сидоров, учившийся в Германии, и прочая интеллигенция, жаждавшая пособить рейху. Профессор Березанцев тоже примыкал к "Престолу".
Разумеется, "Престол" был выдуман Судоплатовым, но нашлись отщепенцы, реально готовые влиться в "пятую колонну".
Собирались "подпольщики" в кельях Новодевичьего монастыря, отчего тайная операция и получила свое название.
В декабре 41-го Демьянов явился к Глебову в военной форме, объявив, что его призвали на фронт, но биться за большевиков он не станет – уйдет к немцам, как эмиссар московского подполья. Само собой, князь и его ближний круг горячо одобрили и поддержали такое рвение…
…Конвойные ввели Демьянова в кабинет и вышли за дверь.
– Ну, здравствуйте, товарищ двойной агент!
Павел протянул руку, и Александр крепко пожал ее. Присев, "двойной агент" покачал головой
– Даже не верится… Я – дома! Бож-же мой…
– Рассказывайте. Как вас встретили?
– Да как… Без цветов и музыки, – усмехнулся Демьянов. – Когда наши разведчики ушли, я постарался подальше отойти от места, где с ними расстался, – опасался, что немцы смогут обнаружить следы многих лыж. По словам разведчиков, до немецкой огневой точки от места расставания было не больше ста – ста пятидесяти метров… Когда окончательно рассвело, я привязал на палку полотенце, встал и пошел в сторону немцев. Только я вышел из кустарника, как по мне начали стрелять, причем огонь вели не только с той огневой точки у левого конца проволочного заграждения, но и с двух высот, вопреки данным нашей разведки. А что уже поделаешь? Приседая, когда огонь усиливался, и размахивая палкой с полотенцем, я ковылял вперед. Огонь не причинил мне никакого вреда и прекратился, когда я подошел ближе к немцам. Они стояли с краю проволочного заграждения, что-то кричали и махали руками. Потом до меня дошло – они хотят дать мне понять, чтобы я забирал левее. Немецкие солдаты окружили меня и повели по ходам сообщения, вырытым в снегу. Обошлись без обыска, только один из них на ломаном русском языке спросил, есть ли у меня оружие, на что я ответил отрицательно. Привели меня в блиндаж, куда сейчас же явился переводчик… Офицер через переводчика задавал мне вопросы: кто я такой? Откуда и почему перешел линию фронта? На это я ответил, что инженер из Москвы, прибыл сюда с важным сообщением для германского командования. Все это офицер немедленно стал сообщать по телефону, который был в блиндаже, при этом я обратил внимание, что он несколько раз подчеркнул, что я штатский, инженер, интеллигент и что я шел по минному полю, которое было перед проволочными заграждениями. Оказывается, когда я к ним приближался, немцы кричали о том, что там прохода нет.
Я все рассказал – о подполье, о "Престоле", дал адреса, пароли и явки. Само собой, никто и не думал мне верить. Офицеры абвера замучили меня перекрестными вопросами: "Кто послал? Кто члены организации? Их адреса?" И я им в десятый, в сотый раз повторял, повторял, повторял! А потом, на каком-то из допросов, немцы заявили: "Говори правду или расстрел!" И я им в сто первый раз изложил нашу версию. Меня тогда поставили к стенке сарая, инсценируя казнь. Но это я потом понял, а когда жался к доскам, а в меня целились из винтовок… М-да. Паршиво было. Пули оказались настоящие, они выбивали щепки, те сыпались мне на голову… И меня опять на допрос. Отбарабанил им легенду, и… тут вы все правильно рассчитали, Павел Анатольевич, – немцы затребовали поручителя. Я назвал генерала Улагая, тот был другом нашей семьи в Ленинграде… э-э… в Петербурге. Он потом эмигрировал, а когда началась война, стал служить немцам. Улагай подтвердил, кто я такой, – и дело пошло. На время меня оставили в покое, но машина уже завертелась. Из Берлина поступил ответ на запрос фронтового подразделения абвера, и немецким "особистам" было разъяснено, что перебежчик – это агент "Макс". Ну, не скажу, что мне сразу стали доверять, нет. Переправили в Смоленск, поместили в концлагерь с предателями и изменниками Родины – та еще компашка… И опять допросы, уже офицерами из штаба "Валли". Но постепенно степень доверия росла – меня перевели в городскую квартиру, два инструктора абвера готовили из меня агента "Фламинго". Учили радиоделу, тайнописи, как шифровать донесения… Это было самое трудное – скрывать, что я бегло работаю на телеграфном ключе.
Потом меня посетил какой-то высокий чин, стал договариваться насчет "Престола". Я ему рассказал, как учили, что у нашего подполья свои люди и в Челябинске, и в Новосибирске, и в Горьком. И поручили мне сбор сведений, агитацию и прочую подрывную деятельность.
После этой беседы немцы отправили меня в Минск, откуда я и должен был вылететь в советский тыл. Надо сказать, немчура не бросила своих проверок даже в эти, последние дни. Поселили меня на частной квартире, где проживало несколько соседей, наверняка подставных, и три дня не беспокоили. И это тоже была своего рода проверка. Под окнами постоянно прогоняли толпу людей, жестоко избивая их, а соседушки поясняли шепотком – это, мол, очередных партизан поймали, на казнь ведут. А сами так и смотрят – как я себя поведу?
– Противно было? – улыбнулся Судоплатов.
– Не то слово, – вздохнул Демьянов. – И вот вчера, вернее, уже позавчера меня сбросили с парашютом. Меня и агента 58/6. Где он, не знаю, ветром отнесло.
– Мы его взяли, – сказал Эйтингон.
Александр Петрович кивнул и продолжил:
– Приземлился я в лесу, в районе Арефино, а снег уже подтаял, корочкой покрылся. Все руки ободрал. Вышел к какой-то околице, спрашиваю, что за деревня, а колхозницы меня окружили – могучие такие бабы, злые, и повели к председателю. Чуть не побили по дороге… Председателя я попросил о доставке в Ярославль, в управление НКВД, и он отвез меня на своей подводе. Там я назвал номер вашего телефона, Павел Анатольевич. Вот и все.
– Еще не все, Александр Петрович, – улыбнулся Судоплатов.
Из записок П. А. Судоплатова:
"После августа 1991 года и развала Советского государства как-то по-особому ярко и четко вспоминается то великое и историческое время, когда ценой огромных усилий, человеческих жизней, колоссальным напряжением сил отстаивалась от нашествия фашистско-немецких полчищ шестая часть земли с названием Союз Советских Социалистических Республик.
Из головы все время не выходит катастрофа страшного обвала, потрясающей грызни, предательства военных, предательства чекистов, когда никто не вспомнил ни о присяге, ни о долге, чтобы защитить страну, защитить государство, интересами которого жили все советские люди. Если говорить по большому счету, то никто не стал на пути страшной кровавой драмы, которая развязалась на глазах всего мира.
Сейчас огненные языки войны, локальные и этнические конфликты подступают к самому сердцу России со всех сторон. Война протекает то в явной, то в скрытой форме. На душе тревога, что будет впереди? Мы явно вступаем в новый мир…"