– Цыц! – Катя стукнула по пыльной поверхности подстаканником. – Язык придержи, мадемуазель Лернер. Лично ты в штыковую точно не ходила. Сдержаннее и скромнее нужно быть. Вы ее, поручик, извините. Дорога была нелегкой, устала девочка. Кстати, конкретно ее я бы упрекать в отсутствии личной смелости постеснялась. Впрочем, каждый имеет право на собственную точку зрения. Только вовсе не обязательно ее, эту точку зрения, во всеуслышание оглашать. Мы же воспитанные люди, не правда ли, Виктор?
– Боже упаси, я никого не хотел оскорбить, – пробормотал поручик. – И меньше всего присутствующих. Прошу принять мои извинения, мадемуазель. Хотя перед вашим Бронштейном я извиняться решительно не намерен.
– Та и не нужно, – великодушно заявила Вита. – Я хотела сказать, що у любого народа и трусы есть, и храбрецы. А Бронштейн такой же мой, как и ваш. Мне вся эта смута одно горе принесла.
– Ладно, не будем о печальном, – прервала ненужную дискуссию Катя. – Так что, Троцкий до сих пор в городе?
– Засел в "Астории", – поручик с некоторым облегчением отвернулся от прожигающей его взглядом Виты. – Главкомиссару категорически рекомендовано не покидать гостиницу без нашей охраны. Были уже попытки… самосуда. Один неуравновешенный штабс-капитан из "браунинга" обойму полностью высадил. Хорошо, в сутолоке лишь одного морячка из охраны задел. Антон Иванович лично обещал этому паршивцу Бронштейну (простите, мадемуазель) неприкосновенность на время переговоров. Многие из наших подобное великодушие осуждают. Обещали ведь Левушку Иудовича на Красной площади первым номером вздернуть.
– Так то в Москве, – пробормотала Катя. – Еще дойти нужно. Я так понимаю, он с охраной в город прибыл? И как идут переговоры?
Переговоры шли тяжело. Поручик толком ничего не знал – ежедневные встречи главнокомандующего ВСЮР с председателем Совнаркома (оставшимся и на посту главнокомандующего РККА) проходили в строжайшей тайне. Единственное, в чем со смущением признался Виктор, – о безоговорочной капитуляции речь уже не шла. По-видимому, договаривались о долгосрочном перемирии и временном установлении границ. Обе стороны были заинтересованы в длительной паузе. Исходя из положения фронтов, на немедленную и безоговорочную победу надежд не оставалось ни у одной из сторон.
В дверь постучали:
– Ваше благородие, госпожа Артемовская ждет.
Поручик подскочил:
– Прошу допивать чай. Сейчас госпожа Артемовская с вами побеседует.
Катя поморщилась. Что допивать-то? Бурду жиденькую? Десяток баранок положили. Господа-баре не знают, что путешественников с дороги можно и нормальным обедом угостить? Крохоборы, маму их… Одно дельце-то так и не успела сделать.
Катя мигнула Витке. Да отвлеки ты его, чего таращишься?
Вита, наконец, поняла, встала и ляпнула:
– Господин поручик, когда в городе последний погром был?
Милейший Виктор смутился:
– Не знаю. Не интересовался. Впрочем, могу навести справки.
Вита осторожно взяла его за рукав, развернула к окну:
– А вот знаменитая хоральная синагога цела, не знаете?
– Никогда не интересовался, – беспомощно признался поручик.
Катя тоже встала. Мгновения хватило, чтобы сунуть сложенные мандаты за обивку диванчика. Уф, замучилась бумажки в складках юбки таить. Оторвать от подкладки еще до чая успела, а потом ну никак. Милейший Виктор как прикипел к гостье взглядом, так глаз и не сводил. Еще один страдалец, чтоб им…
– Ну-с, куда нам идти? – Катя улыбнулась.
Г-жа Артемовская оказалась еще той стервой. Квадратная, ростом с саму Катю. Да еще этот отвратительно цепкий взгляд классной руководительницы. Только заботой о трудновоспитуемых г-жа Артемовская занималась явно не в общеобразовательной школе. Надо думать, с Холодной горы тетка, – там при загнившем царизме располагалась пересыльная тюрьма.
Комнатка была небольшой, с кафельной печкой, из распахнутой топки которой воняло горелой бумагой.
– Здравствуйте! – с воодушевлением сказала Катя. – Это вы нас на вшивость и сыпняк проверять будете?
Плоское лицо мадам скривилось, но отрицать Артемовская не стала:
– Это недолго, сударыни. В городе полно беженцев, потребен надзор и контроль. Не стоит принимать санитарную процедуру близко к сердцу.
– Нам сразу раздеваться? – осведомилась Катя. – Господин поручик вам помогать будет?
Несчастный Виктор побагровел и ухватился за ручку двери.
– Снаружи подождите, господин поручик, – равнодушно сказала Артемовская. – И не вздумайте конвой отпускать. Возможно, понадобитесь.
– Одну минуту, поручик, – остановила молодого офицера Катя. – Передайте господину подполковнику, или кто там у вас старший, если угодно нас обыскать, мы отнесемся с пониманием. Время беспокойное. Но сидеть голой и ждать, пока мадам Артемовская обнюхает мое белье, я не собираюсь. Дайте нам что-нибудь переодеться. Хотя бы временно. А наши лохмотья мы господину подполковнику можем и насовсем пожертвовать. У вас в комендантском взводе наверняка ветоши не хватает. Ну, или еще для каких интимных целей тряпочки сгодятся.
Пылающий поручик вывалился за дверь.
– Время терять не будем, – крупное лицо Артемовской не утратило своего равнодушного выражения, но белесые глазки глянули пронзительнее. – Вы, сударыня, барышня образованная, интеллигентная, все понимать должны. Помогите подруге раздеться, да и начнем без нервотрепки. Здесь тепло, не простудитесь.
– Нет уж, я сквозняков жутко боюсь, – отрезала Катя. – Подождете, ничего с вами не сделается.
– Я-то подожду, начальство ждать не будет, – Артемовская, несмотря на свою грузность, стремительно шагнула к Кате. – Ты, фря, перед кем гоношишься? Я разве не вижу, кто ты такая? Цырва, – последнее определение монументальная мадам прошипела вполголоса.
Катя, прижатая к столу, обозрела напирающие на нее массивные выпуклости:
– Силикон или просто тыквы? Ты не туфти. Я тя тоже без лупы зрю. Наезжать не кидайся, очко порву.
На лице Артемовской промелькнуло некое оживление:
– Так вот из какой Москвы гости? По этапу никак хаживала? Так что ж ты, красавица, гимназистку корчишь? – тетка цепко ухватила Катю за запястье. – Разоблачаться добровольно гнушаешься?
Катя раздраженно мотнула головой, в сторону дернувшейся было Витки. Замри, взрослые тетеньки сами разберутся.
Мадам Артемовская была натуральным бегемотом. Наверняка под сто пятьдесят кило. Жирную лапу ей Катя постаралась не ломать. Тетка с опозданием изумленно хрюкнула, слегка задела башкой дверь и оказалась в светлом коридоре. С грохотом рухнула на колени. Часовые шарахнулись. Мадам Артемовская, пуча глаза, ухватилась за поврежденный локоть.
– Воды даме дайте, – посоветовала Катя и, устояв перед искушением наподдать сапогом по монументальной заднице, захлопнула дверь.
У Витки глаза были в пол-лица:
– Они… Они що с нами теперь сделают?
– Что сделают, что сделают… Два раза не расстреляют, гарантирую. Ты чего дергалась?
– Так драться же…
– И не вздумай. Лучше визжи – это у тебя лучше получится. Что-то долго наш колдун ворожит. Как бы поздно не было.
– Протка все сделает. Он хлопчик разумный… – Вита осеклась, в комнату заглянул поручик.
– Вы это что себе позволяете? Сопротивление при исполнении… это ведь истолковать можно…
– Что тут истолковывать, господин поручик? – изумилась Катя. – Не думаете же вы, что приличные дамы согласятся часами сидеть в неглиже? Хотите обыскать – ради бога. Но хоть одеяла какие-то дайте. У меня оставались иллюзии, что мы попали в приличное общество. Ошиблась. Где вообще контрразведка такую жуткую корову откопала?
– Вы злоупотребляете, – жалобно пробормотал Виктор, – я сейчас доложу. Часовому войти можно?
– Естественно. Мы же в относительно приличном виде. Вы, поручик, передайте, пожалуйста, что мы готовы оказывать любое содействие, но в рамках общепринятых приличий.
– Приличия… Вы госпоже Артемовской руку сломали, – с упреком сказал поручик. – Дикость какая, ей-богу.
– Что вы говорите?! – ужаснулась Катя. – Руку я не хотела. Виновата – оконфузилась.
Катя сидела на столе. Витка сесть на шаткое сооружение не рискнула, прислонилась к печке. Успокоилась слегка девочка. Часовому куда хуже – уцепился за винтовку, весь такой напряженный. Ясное дело, четких указаний нет, в случае чего – то ли шпионок штыком колоть, то ли прикладом успокаивать? Неизвестно, кто кого успокоит. Торчит на посту словно у полковой казны. Ноги вместе, как у фарфоровой статуэтки, – дунешь – завалится.
– Господин доброволец, я правда руку мадам сломала?
– Не могу знать! – вздрогнув, рявкнул солдат.
– Ой, какой вы бравый. Старослужащий, наверное? – Катя покачала ногами, разглядывая пыльные носы сапог.
Хреново у контрразведки служба поставлена. То ли кадров не хватает, то ли совсем квалификацию потеряли. Как бы сдуру действительно не расстреляли. С девчонкой отсюда не выскочишь. Что ж Прот резину тянет?
Шмотки притащили минут через сорок. Влетел взъерошенный изумленный поручик – похоже, в сие состояние милейший Виктор приходил чрезвычайно легко:
– Сударыни, переодевайтесь скорее. И без эксцессов, пожалуйста. Нас ждут.
За спиной поручика маячила мадам Артемовская с рукой на перевязи. За надзирательницей топталась еще одна недовольная тетка со свертком тряпья.
Обновки оказались мятыми платьями сестер милосердия. Переодеваться под ненавидящим взглядом мадам Артемовской было не сильно приятно, но Катя от излишней стеснительности давно избавилась. Похлопала себя по бедру:
– Ноги раздвигать, госпожа тараканша?