- Ну, тогда вряд ли. Они в те годы, видишь ли, были самой богатой гильдией, самой влиятельной, вплоть до того, что в законе было прописано четко и недвусмысленно: 'На чем ткачи положат, будет ли то справедливо или нет, на том же и все прочие станут'.
- Сильно…
- Долго в исторических дебрях блуждать не стану, скажу проще: распустились эти ребята вконец, и сладу с ними не стало просто никакого, пока не выпала та оказия. А началась вся история пошло: двое ткачей учинили грабеж прямо на городских улицах. Что за такое полагается? Правильно, смертная казнь. Однако, когда ратманы[6] постановили по закону, ткацкие мастера заявили, что по их мнению тех двоих должно оправдать, на решения судей плевать они хотели, а после, долго не думая, устроили прямо в ратуше настоящую потасовку и одного из своих дружков отбили. Второго магистратские утащили вовремя… Собственно, это и было последней каплей. Горожане возмутились, от возмущений перешли к призывам 'доколе, братие!', кто-то ударил в колокол… Слишком долго они стояли всем поперек глотки. Кроме соседей, родичей и друзей ограбленных, кроме самих ратманов, кроме других гильдий, к делу подключились еще и торговцы; словом, когда эти парни поняли, что им крышка, каяться было поздно. Поначалу они пытались отбиваться, но в конце концов разбежались.
- Их перебили всех, насколько я слышал?
- Да фактически, - кивнул тот без тени сожаления в голосе. - Те пытались прятаться… Но куда тут запрячешься, когда тебя ищет весь город? Из домов вытаскивали, из ткацких и соседских. От алтарей отрывали - никакое 'убежища!' не помогало. Зачинщиков налета на магистрат в тот же день и перевешали вместе с тем их приятелем, которого они вытащили с судебного заседания, а заодно и вообще всех из гильдии, кто под руку попался; семьи самых деятельных из Кельна поперли, оставили только тех, кто победней и посмирнее, под клятву полного подчинения магистрату. Здание гильдии вообще до основания срыли… - Ланц криво ухмыльнулся. - Евреи в тот день наверняка решили, что настал последний день мира - весь город кого-то бьет, но почему-то в этот раз не их.
- И? - поторопил Курт. - Что там вскрылось?
- Конкретно там - ничего, все началось позже; это, абориген, я тебе рассказал, дабы ты понял, на чем все завязалось… После этой разборки магистратские некоторое время купались в славе справедливых радетелей за нужды города, а от этого, сам понимаешь, два шага до того, чтоб зазнаться; и они эти шаги сделали. Зазнались и зарвались. Сначала подарки за расправу над ткачами - от всей души, потом поблажки на суде над каким-нибудь дядей или приятелем, который с ними 'плечом к плечу' на улицах в те дни… Ну, а после - по накатанной. Поблажки за подарки, подарки без поблажек, требования взяток, просто injustus judicium typicus[7]; словом, спустя довольно малое время на них начали поглядывать с теми же мыслями, что и на ткачей прежде. И вот один из магистратских, некто Хильгер, пораскинув мозгом, решил, что изгнания и казни лишь некоторых из влиятельных родов ему мало - он захотел избавиться от других ратманов, чьи решения и притязания мешали ему жить. Сначала он пустил слух, что ночью люди князь-епископа обрушатся на Кельн за все хорошее, и начал собирать всех на оборону. Вот тогда-то наш старик и задумался. Архиепископ - это, прости Господи, приалтарный боров, и на то, чтоб ввязаться в противостояние, его может подвигнуть разве что ну очень большая нажива или угроза его шкуре, а ни того, ни другого в том случае не было.
- Горожанам это растолковать не пытались?
Ланц, не ответив, лишь покривился, и Курт махнул рукою, согласно кивнув:
- Да, верно. Смысл…
- Margaritas ante porcos?[8].. Керн занялся делом. Для начала побеседовал с архиепископом; не обратился к нему, само собою, с вопросом, не желает ли тот напасть на Кельн, а - так, обиняками, намеками… Говоря проще, попытался выведать у того планы на вечер. Никаких примет, говорящих хоть о какой-то предбоевой активности среди его людей, просто не было. Мы с Густавом в это время шерстили город, говорили с приятелями этого Хильгера, с его неприятелями, сопоставили то, что и прежде знали, и предположили, что его целью является - избавиться от последнего семейства, чьи представители хоть что-то еще значили в магистрате. Все, что мы могли и успевали сделать - это их предупредить и укрыть в Друденхаусе. А горожане, всю ночь простоявшие в боевой готовности, усталые, проголодавшиеся, злые, что все зря, уже были готовы бить, кого угодно, на что этот смутьян и рассчитывал. Для того, чтобы кинуться истреблять его недругов, хватило даже не клича - намека. Вот только в тот день все окончилось быстро - на Друденхаус они попереть не посмели; правда, посмели попереть этих ратманов из магистрата. Хильгер на волне, так сказать, народного порыва тут же был избран в бюргермайстеры…
- А Друденхаус что же?
- А что Друденхаус? - пожал плечами Ланц. - Когда была реальная угроза войны - Керн вмешался, а прочее - это мирские дела, не наша jurisdictio. Выбрали - и выбрали… - он хитро подмигнул, тут же невинно заведя глаза к потолку. - Конечно, никто нам как простым горожанам не мешал беседовать с людьми в трактирах, узнавать новости и сопоставлять то, что узнали. А узнали мы вот что: этот умник замыслил для начала всех перессорить - князь-епископа с городом, город с местной знатью - а после, когда все уже будут с ужасом ожидать санкций, выступить героем-примирителем. Когда старик предоставил городу доказательства, Хильгера чуть не порвали…
- Чуть не?
- Ну, тяжких преступлений на нем ведь не было? Не было. Вписали в клятвенную книгу[9], надавали по шее и отпустили… а зря. Он так и не успокоился - начал все ту же песню и с самого начала, снова слухи, снова смуты, снова начал привлекать к себе горожан; что он умел, надо отдать должное, так это говорить. Бюргемайстер снова сменился - ратманы выставили какую-то куклу от себя, и горожанам, прямо скажем, легче не стало, но снова бегать с оружием по улицам никто не хотел - надоело. Кушать-то ведь тоже хочется, надо же и работать когда-нибудь… Тогда Хильгер пошел по иному пути, в чем и была его ошибка: начал привлекать в свидетели Господа Бога. Во всеуслышание объявил, что Он пошлет знак, говорящий о его правоте и избранности и покарает нечестивых управителей, а заодно всех, кто терпит их на своей шее. Мы было посмеялись и махнули рукой (мало ли сумасшедших на свете?), но на следующий день Кельн затрясло. Я не помню, когда здесь в последний раз было землетрясение; может, Керн, разве что… Особой карой это не смотрелось - урон, конечно, был; посуда, там, побитая в домах и лавках… мелочи. Главное - не это, главное - сам факт.
- И его повязали? - уточнил Курт с надеждой; тот вздохнул:
- Лет двадцать назад он бы и дня на свободе не проходил, а сейчас… За что его было брать? За призвание имени Божия?.. Пришлось действовать его же методами - поднимать агентуру, пускать слухи и будоражить народ. А тем временем случилась новая напасть - шарахнул град, да какой. Птиц на лету убивал. А уж что с посевами, крышами и прочим имуществом, можешь себе вообразить… Хильгер заявил, что сие знак и есть, что дальше будет хуже; а чума с голодом лет только пять как прошли, все еще помнят, каково это, и кому ж хочется, чтобы снова?..
- И опять вышли на улицы?
- Вышли, - кивнул тот. - Опять ворвались в ратушу, опять взяли ратманов за задницы - вынудили вытереть из книги упоминание о его сомнительных подвигах на должности бюргермайстера… Вот тогда мы дали отмашку агентуре, те в толпе начали подшептывать, что подобное обращение с городскими законами отдает произволом - если так можно с ними, то на очереди и вольности; Керн как должно поговорил с магистратом - мол, сколько можно уже терпеть смутьяна, пора бы и вспомнить, что они ум, честь и совесть Кельна… Те, наконец, почесались и начали шевелиться. Призвали гильдии 'на защиту попранных прав'. Посчастливилось, что и со стороны гильдий нашлись те, кому вся эта затянувшаяся история тоже уже надоела - один из мастеров-оружейников поднял своих, а за ними уже потянулись и прочие. Хильгера, наконец, повязали за бунт, его приспешники покаялись, совет разогнали вовсе. А тот оружейник прямо обратился к Керну и предложил содействие. Это было бы смешно, если б не было столь грустно: у магистрата власти побольше, чем у нас - согласно законам города, они в любое время суток могут войти в любой дом и устроить обыск, а мы…
- И что он предложил?
- Он передает арестованного Хильгера нам - поскольку нет объективных доказательств его причастия к бедствиям, должен найтись кто-то, кто возьмет на себя роль инициатора обвинения; напишет на него кляузу, проще сказать. После чего и мы будем иметь возможность обшарить его дом на предмет чего крамольного, а главное - допросить его самого. А Друденхаус со своей стороны поддержит этого парня, когда он предложит свою кандидатуру на должность бюргермайстера, а также идею сформировать новый совет исключительно из представителей гильдий, поскольку идея избрания праздных горожан себя не оправдала. Керн обязался толкнуть соответствующую речь о героическом противодействии этого оружейника ужасному малефику, желающему погубить родной город; кроме того, он был парень умный, и о том, что город кишит нашими агентами, если не знал доподлинно, то догадывался, а что пара агентов заменяет десяток речей - этого не поймет только младенец.
- И как? Керн согласился?