Но попасть туда непросто - надо быть смазливым, чтоб соответствовать внешностью, потому что рынды сопровождают царя повсюду, но преимущественно в торжественных случаях, например, на свадьбе (очередной) или во время приема иноземных послов. Понятно, что с прыщавой мордашкой да с косыми глазками его никто не примет.
У сынка Долгорукого, которого я во время визита во Псков даже и не видел - он нес службу у своего двоюродного брата Тимофея Ивановича в Юрьеве, - с личиком было все в порядке, без особых недостатков, но и красотой он не блистал, так что сунуть его в рынды можно было лишь по протекции. Вот и рассекал Андрей Тимофеевич с визитами по матушке-Москве - и у Мстиславских побывал, и у Одоевских, а уж воевод-героев битвы при Молодях не забыл ни одного.
Сидели мы втроем, поскольку Михайла Иванович решил использовать такой удобный случай для задушевного разговора. Потому он мне и предложил прихватить с собой серьги. На всякий пожарный. Если Долгорукий попробует упереться, то тут ему сразу на стол вещественное доказательство.
Вроде бы все продумано - не должен выкрутиться мой будущий тесть, перекрыли мы ему лазейки. Но не тут-то было. Нет, поначалу все шло как по маслу, особенно после того, как Воротынский посулил замолвить кое-кому словцо. Совсем Андрей Тимофеевич расцвел. Прямо как майская роза. Даже щеки зарумянились. А вот дальше, когда зашла речь о моей женитьбе, - сразу румянец куда-то делся, зато в голосе скрип объявился. Злиться мой тесть начал. Поначалу он попробовал сделать вид, что не понимает, о чем идет речь. Это когда были только намеки.
Воротынский опять за свое. Наш гость, сменив тактику, пытался выкрутиться, виртуозно меняя темы. Но Михаилу Ивановича этим не проймешь, и действовал он как в бою - решительно, энергично и целеустремленно. Словно танк. Нет, даже как бронепоезд. Вот есть две колеи - княжна да фрязин - и все тут. Долгорукий об охоте - Воротынский снова за свое:
- Погоди с охотой, Андрей Тимофеевич, не о том мы ныне. - И прямым текстом: - Вон зятя молодого зазывать на нее станешь, опосля того, как мы с тобой сладимся.
Долгорукий о здоровье, а Воротынский опять на свою колею выворачивает:
- Негоже тебе на себя наговаривать. Небось на свадебке за троих отплясывать станешь, - И, видя, что гость не поддается, выкинул на стол главный козырь: - И тебе выгода. Коль он станет родичем, то про твои тайные дела с ведьмой из Серпуховского посада нипочем не проболтается. Не с руки ему будет тестя оговаривать.
- А я слыхал, что померла та ведьма. Сожгли ее мужики, - медленно произнес-проскрипел Андрей Тимофеевич.
Воротынский замер. Сопит, думает, а что ответить - не знает. Да и что тут ответишь? Правду сказал гость. Сущую правду. Когда стояли под Серпуховом в ожидании татар, я в первые три дня, отыскав свободное время, подался к ней. Ехал в гости, а попал на пепелище. Свежее совсем. Можно сказать, тепленькое еще. Избушка полыхнула чуть ли не накануне нашего приезда туда.
Была, правда, одна странность - не похожа женщина, которая в ней сгорела, на бабку Лушку. Габаритами скорее уж на Светозару-ведьму смахивает.
Воротынский посуровел лицом и выложил на стол тряпочку, а в ней серьги. Те самые, что я подарил княжне от имени Михайлы Ивановича.
- Мне их князь Константин Юрьич передал, - пояснил он нахмурившемуся Долгорукому. - А забрал он их, как мне сказывал, у ведьмы, коя бабке Лушке в лечбе подсобляла. Та их украла у старухи. А уж как мой подарок княжне Марии Андреевне в Серпухове оказался - тебе видней.
И вновь смотрит на гостя - что, мол, сейчас мне скажешь? Молчит Долгорукий, серьги разглядывает. Пристально так, вроде гадает - те или не те. Опознавать неохота, но и деваться некуда. Я тоже помалкиваю. Тишина за столом. И вдруг…
- А я-то помыслил - повинился пред тобой фрязин, что выкрал их у меня, а он вишь какую сказку сплел. Де, у ведьмы их забрал. Ну-ну.
У меня даже челюсть отвисла. Силен Андрей Тимофеевич. Эва, какую отравленную стрелу запустил! А еще говорят, что за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Оказывается, не всегда. Это сколько же он на нее зайцев нанизал? Двух - по меньшей мере. И сам вывернулся, и меня опорочил.
"Классная работа. Высший сорт. Люблю виртуозов", - восхищенно сказал Остап Бендер.
Вот только мне не до восхищений. Да и сказать-то ничего не получается - горло перехватило. Молчу, только рот разеваю. А Долгорукий дальше скрипит:
- Я еще тогда на него помыслил, когда он с полдороги убег. Дескать, дела у него важные. Сон, мол, ему приснился плохой. Хоть бы поумней что выдумал. А наутро мы и хватились пропажи - нет серег, и все тут. Холопа его тихонько обыскали - пусто. Думали, утеряли ненароком, а они вона где. - И тут же, без передышки, Воротынскому: - Что ж ты, князь Михайла Иваныч, татя за один стол с честными людьми сажаешь, да еще наветам их веришь?
Воротынский вначале озадаченно покосился на меня, затем на Долгорукого и вновь устремил взгляд в мою сторону:
Ты, Константин Юрьич, что поведаешь? Откуда у тебя оные серьги взялись?
Я прикусил губу до крови, чтоб не сорваться, мысленно сосчитал до пяти, после чего медленно повторил. Память не подвела, и ночной разговор Долгорукого с бабкой Лушкой удалось воспроизвести чуть ли не дословно.
- А я иное сказываю, - уперся Долгорукий. - Тать он. - И подытожил, разведя руками: - Видоков ни у кого из нас нет, хотя про серьги я опосля многим сказывал. Да и Машенька моя сокрушалась - больно по ндраву они ей пришлись. Что ж, пусть господь рассудит - кто правое слово молвил, а кому его сатана нашептал.
Если б он меня ударил - было бы легче. Гораздо легче. Но он поступил подлее. Настолько, что я вновь задохнулся, не в силах сказать хоть слово. Выставить меня ворюгой перед княжной - куда уж хлеще. Все равно что обухом топора по макушке со всей дури - хрясь! Даже в голове зазвенело. Так я и остался сидеть, хлопая глазами и не в силах вымолвить ни слова в свое оправдание.
Михайла Иванович внимательно посмотрел на меня, и в его глазах - или мне это показалось? - мелькнула тень сомнения. Впрочем, даже если он и усомнился в моей честности, то мимолетно. Не иначе как тут же вспомнил, кто на самом деле покупал это украшение. Получалось, что я настоял на подарке, который сам же купил, только для того, чтобы иметь возможность его украсть. Даже не глупо - абсурд. По счастью, Долгорукий не знал подробностей приобретения серег, а потому, убежденный, что ложь достигла своей цели, уверенно и неспешно принялся заворачивать их в тряпочку, поясняя:
- Вот приедет государь, паду ему в ноги, и пушай он решит, как быть.
- А ты хорошо помыслил, Андрей Тимофеевич? - совсем чужим, незнакомым голосом холодно спросил Воротынский. - Али ты уж и бога не боишься?
- Пущай его тати боятся, а православному человеку одна надежа - на него уповать, - упрямо проскрипел Долгорукий и молча вышел, даже не перекрестившись на иконостас. Это уже оскорбление не мне - хозяину дома, если только я правильно запомнил уроки дьяка Висковатого.
Так и ушел. И серьги не забыл прихватить.
- Ты все понял, фрязин? - тихо спросил Воротынский, продолжая сидеть за столом.
Я неопределенно пожал плечами.
- Значит, ничего не понял, - сделал вывод Михайла Иванович. - Видоков-то и впрямь у нас нет. А раз ты иноземец, жеребий решит - кто прав, а кто виновен. Но ништо, господь тебя не оставит, - неуклюже успокоил меня он.
"Это что же получается?! - возмутился я. - Если судьба улыбнется старому козлу, а не мне, значит, я - вор?! Нет уж!"
- А иначе никак?
- Иначе можно, токмо выйдет еще хуже, - пояснил Воротынский. - Коль ты в сечах за Русь бился и кровь пролил, к тому ж осесть здесь решил, и не ныне, а давно, - можно и своим посчитать. Думаю, государь тут препон чинить не станет - напротив. Но тогда, ежели Долгорукий царю челом на тебя ударит, вам с ним поле назначат. Теперь хоть уразумел, почему хужее? - И посмотрел жалостливо.
Про поле я уже слыхал и до этого. Этим словом здесь именуют дуэль. Когда знатные люди своего спора не могут разрешить миром, устраивается поединок. Условия как на рыцарском ристалище. Даже обстановка похожая, то есть поле огораживается веревками, ну а дальше на него выходят спорщики. Выбор оружия - привилегия ответчика. Считается, что господь незримо поддерживает правую сторону и она обязательно должна победить. Умных людей, если они были неправы, это не смущало. Те полагались на иное - авось бог отвернется. Не вечно же он смотрит на людей - и всевышний нуждается в отдыхе.
"Бросим жребий?" - предложил в "Иронии судьбы" один из друзей, не зная, кого отправить в Ленинград. "Мы не будем полагаться на случай", - сурово заявил другой.
Правда, в итоге они загрузили в самолет все равно не того, кого надо, но я закусил удила. К тому же отчего-то у меня появилась уверенность, что судьба - если бросят жребий - выберет не мою, а противоположную сторону, как наказание за попытку обойтись "малой кровью", а дуэль по крайней мере дает одинаковые шансы.
- Хочу поле! - твердо заявил я, и тут пришло в голову другое. - Так если я его… то как женюсь на Маше? - растерянно пробормотал я, воззрившись на Михайлу Ивановича.
- Нашел о чем печалиться. Ты вначале вернись с этого поля, - хмыкнул он. - Стар князь Долгорукий, а потому вправе сыскать себе замену. И уж поверь, что он не поскупится, найдет лучшего бойца.
Ну тогда не страшно, - самоуверенно заявил я.
Ну-ну, - вздохнул Воротынский.