Судя по выражению его лица, можно было понять, что в победе правой стороны, равно как и в том, что мне придет на выручку господь, он сомневается. Я, честно говоря, о небесных силах не задумывался вовсе. Да и ни к чему они мне - по пустякам их отвлекать. Сам управлюсь.
Говорят, уверенность хороша, пока не перехлестнула через край. Правильно говорят. В самую точку. Это умных людей судьба учит. Дураков она бьет. Иногда до смерти, но всегда - очень сильно. Особенно самоуверенных. Мне вскоре предстояло убедиться в этом на собственном опыте.
Глава 2
ВОТ И ПОГОВОРИЛИ…
Велик и могуч род князей Долгоруких. Ветвисто его древо и…
Что? Это я уже говорил? Ладно, не будем повторяться. Тогда так. Было у отца три сына! Старший - умный был детина. Средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак…
И это у кого-то прозвучало? Ну что тут поделаешь. И как быть, если у князя Тимофея Владимировича, деда моей княжны, действительно имелось три сына, из которых в настоящее время в живых остался лишь младший, Андрей. И был он, как вы понимаете, в отличие от сказанного, вовсе не дурак. Скорее уж наоборот.
В поисках бойца со стороны для поединка со мной он не нуждался. Пользоваться услугами наймитов здесь вообще считалось дурным тоном. Иногда бывало и такое, но лишь в случае, если не имелось родни. Сын у Долгорукого был слишком молод, зато хватало племяшей, которые своего стрыя, то есть дядю по отцу, согласно обычаям почитали и слушались. Посему, скорее всего, будет кто-то из них, пояснил мне уже на следующий вечер после визита Долгорукого Воротынский.
- К тому же он по себе мерить станет, - заявил князь, - Кто поручится, что ты наймиту во время боя не шепнешь словцо-другое да не улестишь его немалой деньгой? А что она у тебя имеется, Андрей Тимофеевич ведает, потому как я сам о том за столом говорил, когда тебя расписывал.
А дальше последовал полный расклад князя про племяшей. О сынах Романа, среднего из братов, который "был и так и сяк", Воротынский не упоминал - они отсутствовали. Зато у старшего, Ивана Рыжко, который и впрямь "умный был детина", их имелось аж трое и на любой вкус.
Старшего из них, Тимофея Иваныча, он не поставит - невместно. То отечеству умаление, - размышлял он вслух и тут же пояснял: - Он не просто воевода, но окольничий. В таком чине выходить супротив безвестного фрязина, хоть и князя, негоже. А жаль, - сокрушенно добавил он. - Не лучший он из всех Иванычей на сабельках тягаться, свои наместничества головой брал - что в Юрьеве, что в Новгороде, что тут, в Москве. Стало быть, остаются двое.
А так ли уж это важно? - простодушно осведомился я. - Кто бы против меня ни вышел, а драться придется. Сабля все равно одна, и рук две. Так какая разница?
Воротынский жалостливо посмотрел на меня, будто на несмышленыша, чувствовалось по сердито поджатым губам, что ему очень хотелось сказать что-то резкое, но он сдержался, недовольно пояснив:
Про саблю ты верно сказываешь, одна она. И про руки тоже верно. Но тут важно - из какого они тулова растут. За то время, что государь сюда едет, да за ту седмицу, что пройдет, пока Андрей Тимофеевич не ударит на тебя челом царю, - я тебя всем тонкостям не обучу. Потому и надо прикинуть, кто выйдет супротив тебя из оставшейся пары. Ежели второй по счету, тоже Иван, то тут и впрямь надобно сабельку выбирать. Он - мужик дюжий, в батюшку пошел, потому и в сече бердыш облюбовал, а с сабелькой у него худовато. Ну вроде как у тебя, - прогудел он, спустив все мои достижения на уровень сточной канавы.
Мне даже обидно стало. Получается, я все это время тренировался впустую? А Осьмушка как же? Я же его, случалось, одолевал. Значит, не такой уж я безнадежный, как считает Михайла Иванович. Хотел было возразить, но потом вспомнил нынешний бой и осекся.
Поднял меня Воротынский ни свет ни заря, с третьими петухами. Как раз когда я, поеживаясь от утреннего холодка - середина августа это ж в двадцать первом веке конец лета, - вышел на подворье, они прокукарекали. Князь даже не дал толком одеться, заявив, что хватит холодных портов да рубахи, то есть я оказался на крыльце в одних подштанниках.
И тут же, стоило мне спуститься на последнюю ступеньку, кто-то справа опрокинул на меня ведро с водой. Честное слово, температура - словно зачерпнули из проруби - аж сердце зашлось.
Оглядываюсь - Тимоха мой стоит, улыбается, а в руках пустая бадейка. Ах ты ж… Но сказать все, что я о нем думаю, мне не довелось. Хотел, да не успел. Только я открыл рот для возмущенной тирады, как тут же с левого бока, точнее почти сзади - я ж к Тимохе лицом повернулся, - еще один водопад. Резко оборачиваюсь - остроносый скалится. Ну, Осьмушка! Уж тебе-то точно не спущу! Но не успел я сделать и шагу, как меня еще раз окатил Тимоха - видно, он предусмотрительно припас для меня сразу две бадейки… Сдурели они, что ли?!
Троекратное крещение, - прогудел князь, внимательно наблюдавший за этим издевательством, стоя в пяти шагах от меня. - Ибо рассусоливать недосуг - потрудиться надобно не мешкая. Вона о заутрене ужо народ возвещают, - неопределенно мотнул он головой в сторону, комментируя церковный перезвон. - Первый звон - пропадай мой сон, другой звон - земной поклон, третий звон - из дому вон! - И деловито: - Давай в опочивальню, оботрись скоренько - и туда, где ты с Осьмушей сабелькой помахивал.
Сонной одури действительно как не бывало. Не удержавшись, я все равно перед уходом сурово погрозил Тимохе кулаком и бодро пошлепал растираться и переодеваться в сухое. Князь уже ждал меня, вальяжно прислонившись к бревенчатой стене терема.
Ну, нападай, - предложил он, лениво оторвавшись от бревна, но даже не удосужился принять боевую стойку.
Так без доспехов ведь, - растерялся я, опасливо покосившись на острый клинок его сабли.
Сам виноват, знал же, куда идешь, - пожал плечами князь. - А теперь возвращаться нельзя - дурная примета.-
Но тут же успокоил: - Не боись. До обеда токмо ты бить будешь, а я уж и так как-нибудь обойдусь - авось и без доспехов выстою, ежели господь подсобит.
Господь подсобил. По-моему, он послал на помощь Воротынскому не только ангела-хранителя, но и самого главного из своих вояк - архангела Михаила, не забыв про все его войско. Поначалу я еще осторожничал, но потом из-за колких подначек князя озверел и пошел напролом, пытаясь задеть его хотя бы один разок. Не вышло. Бдил архангел. Не зря у них с князем одинаковые имена. Так я его и не поцарапал.
До обеда мы с ним конечно же не дотянули, но мне хватило и пары часов, чтоб я вновь стал мокрый с головы до пят. Как на крыльце.
Будя. - Воротынский вложил саблю в ножны и кивнул кому-то позади меня.
Повернуться, почуяв неладное, я успел, потому очередной холодный водопад пришелся прямо в лицо. И как мой прихрамывающий стременной ухитрился подкрасться ко мне незамеченным - до сих пор не пойму.
Теперя голову в бой запускай, - предупредил меня князь. - Обмысли все промахи, что допустил, потому как опосля обеда я тебе спуску уже не дам. Устрою, чтоб небушко с макову соринку показалось, - пообещал он мне с легкой угрозой. - Да бронь не забудь надеть, - напомнил, уходя.
Признаться, я думал, что он шутит. Оказалось - нет. Никакого юмора - только голая правда и реальный прогноз ближайших событий. Хорошо хоть клинки были обмотаны рогожей - все не так больно.
Первый удар я не пропустил - только третий по счету выпад достиг цели, да и то, как мне показалось, почти случайно.
Чуть ошибся, - пояснил я. - Исправлюсь.
В бою дважды не ошибаются, - сурово заметил Воротынский. - Там одного за глаза. И это я медленно. А теперь учну в полную силу, - честно предупредил он.
Свое обещание он сдержал.
Вот тогда-то я и понял до конца, чем хороший подмастерье - я про Осьмушку - отличается от истинного мастера. В тот раз, еще зимой, когда мне довелось посмотреть их учебный поединок, я многого не понял. Увидел лишь главное - перед Осьмушкой стоял мастер, но остальное…
Оказалось, это надо не видеть - почувствовать. На собственной шкуре, разумеется. Только тогда ты и уразумеешь все свои недочеты, промахи и слабые места. Нет, не в чем они заключаются - это придет потом. В первый же день ты получишь представление об их количестве, и только. Но даже тут точно не сосчитаешь - бесполезно и пытаться.
Я этого тоже не знал. Понял, лишь когда сбился со счета.
"Ну-ну-ну! - говорил Каа, делая выпады, какие не мог отразить Маугли. - Смотри! Вот я дотронулся до тебя, Маленький Брат! Вот и вот! Разве руки у тебя онемели? Вот опять! Голова! Плечо! Живот! Голова!"
Так и со мной. Воротынский хоть и не каждый раз, но тоже говорил, куда он сейчас ударит. Но что толку? К середине боя я уже ошалело тыкал саблей куда ни попадя, лишь бы успеть подставить под его беспощадный стремительный клинок. Как получится. А потом рукоять сабли все чаще и чаще вообще стала вылетать из моей ладони.
Потому первый день так и называется - "постижение", - пояснил в конце занятия князь.
Верно замечено. В самую точку. И обиднее всего, что он почти не запыхался. Еще бы. Он даже передвигался эдак с ленцой. Так, шагнет в сторону раз в минуту и опять стоит на месте. Затем надоест, и он снова сделает шаг. Например, вперед. Хрясь саблей по моей шее и вновь улыбается. Ну что ж, зато я постиг.
"Я знаю, что ничего не знаю, - сказал Сократ и в утешение себе добавил: - Но другие не знают даже этого".
Это он про меня. Это я не знал. Спасибо "дню постижения" - теперь я дошел до уровня Сократа.
А за вечерней трапезой Михайла Иванович меня еще и "порадовал":