– Ну наконец‑то! – воскликнул Грег. Он выпрямился и начал стягивать комбинезон, выставляя напоказ накачанные мускулы. – Девочки, знакомьтесь, это Шиб.
– Шип? – пискнула, со смехом, старшая. – Как «шипучка»?
– Шиб, малышка! – поправил ее Грег, натягивая джинсы. – Его кликуха– от другого слова, уж ты мне поверь!
Девица снова фыркнула, и Шиб почувствовал, что покраснел аж до затылка. Грег влез в стоптанные тимберлендовские сандалии, натянул горчичного цвета свитер «Мальборо», пригладил волосы и воскликнул:
– Вперед, висельники! – и, подхватив под руки обеих девиц, устремился ко входу в ресторан.
– Черт, ты что, решил испортить нам всю малину, вырядившись гробовщиком? – бросил он, обернувшись к Шибу. – Почему никогда не надеваешь мой подарок– свитер от Лакост?
Розовый? Бррр! Тайной страстью Шиба были пятидесятые годы, эпоха черного джаза. Он был Лестером Янгом, он спал с Билли Холидей, он выдавал магические соло в прокуренных кабачках и всегда одевался в белое и черное, специально для фотографов. Розовый трикотаж– не для Лестера Янга!
Грег заказал лучший столик– в углу возле окна, с видом на море поверх крыш автомобилей, припаркованных вдоль тротуара, на пальмовую рощицу, кусочек Старого Порта и серую громаду Дворца конгрессов.
Высокую девушку звали Софи, толстушку– Пэм. Пэм! Шиб молча пил свой томатный сок, пока Грег распинался о девицах. Он нарочно заказал томатный сок, зная, как это раздражает Грега: тот допивал вторую порцию пастиса, подначивая девиц «повторить» в ожидании даров моря. Он как будто забыл, что время, когда, чтобы овладеть женщиной, ее необходимо было напоить, ушло. Кончилась эпоха, когда трое загулявших чернокожих моряков изнасиловали Иду Морено в каком‑то закоулке– двадцатилетнюю Иду Морено, которая согласилась выпить с ними после работы (она была билетершей в кинотеатре). Девятью месяцами позже последовало рождение Леонара Морено– отцы неизвестны. Имя он получил в честь Леонара Бернстайна– Ида была меломанкой и играла на скрипке в местном оркестре. Прозвище «Шиб» появилось позже, когда он начал заниматься бальзамированием трупов.
Официант поставил в центр стола огромное блюдо с устрицами, мидиями, крабами, креветками и морскими ежами. Грег схватил морской огурец, скользкий и блестящий, – и Шиб тут же вспомнил пенис Антуана Ди Фацио.
Пэм и Софи болтали о Метце, своем родном городе. Они собирались доехать поездом до Генуи, маленького городка на Итальянской Ривьере. Грег перечислял бесконечные адреса и варианты развлечений, терзая на тарелке осьминога, сочившегося пузырями, как утопленник.
Шиб съел несколько не слишком жирных устриц, лапку краба и трех морских ежей, щедро полив все лимонным соком. Нет, он все‑таки должен стряхнуть с горба Грега. Не тратить попусту время, угождая очередной пассии Грега. Он‑то ведь совсем другой– у него нет грубоватого обаяния Грега, он никогда не станет таким высоким, светловолосым, мускулистым раздолбаем. Шиб слишком маленький– метр шестьдесят пять, слишком худой– едва ли пятьдесят пять килограммов, слишком смуглый (не чернокожий!), с большими голубыми– как у лайки хаски– глазами, такими светлыми, что контраст с темно‑золотистой кожей был почти тревожным. Глаза Иды. У одного из его отцов‑насильников тоже, видимо, была голубая гамета. Ида хотела подать жалобу, но американский корабль «Созвездие» уже вышел в море. Старый сыщик с желтыми прокуренными зубами посоветовал ей наплевать и забыть– она молода и справится.
Двадцатилетняя сирота, мать цветного ублюдка... Впрочем, в 1959 году, в Каннах, это не было такой уж серьезной проблемой. Иде удалось найти жилье в старой части города, в меблированных комнатах «Сюке», два этажа занимала мадам Гортензия, мать Грега и владелица самого известного «американского бара» в городе с ласковыми хостессами.