Касс протянул руку и шутливо шлепнул ее пониже спины. Она сердито фыркнула, вздохнула, они наконец улеглись, тесно прижавшись друг к другу, и вскоре уснули. А поднявшийся в темноте осенний ветер рыскал по улицам и дворам.
Старый Вольф в своей комнатке без окон слышал, как любопытный ветер посвистывает за стенами дома, пытаясь проникнуть внутрь. Из соседней комнаты доносился негромкий храп Альбрехта и басовитый - Сары. Потом, услышав какое-то поскрипывание и позвякивание, он встал, отыскал тапочки и старый драный халат и зашаркал на кухню. Там было темно.
- Санзо, это ты?
- Точно.
- Зажги-ка свечу. - Вольф подождал, чувствуя себя в кромешной тьме очень неуютно. Звякнула жестянка, чиркнула спичка, и вокруг крохотного голубоватого язычка пламени снова возник привычный мир.
- Горит?
- Опусти-ка ее пониже. Вот так.
Они сели за стол. Вольф все пытался прикрыть халатом мерзнувшие ноги. Санзо был одет, но рубашка застегнута криво; он выглядел злым и измученным. Перед ним на столе стояли бутылка и стакан. Он налил стакан до краев и подтолкнул его к отцу. Вольф поднял стакан обеими скрюченными руками и стал пить большими глотками, делая смачную паузу перед каждым. Устав ждать, Санзо взял себе другой стакан, наполнил его до половины и залпом выпил.
Осушив свой стакан до дна, Вольф некоторое время смотрел на сына, потом сказал:
- Александр…
- Что?
Вольф сидел, по-прежнему глядя на него, потом встал и снова повторил его имя, которым никто его никогда не называл, кроме матери, которая вот уже пятнадцать лет как умерла.
- Александр…
Он тронул сына за плечо своими неловкими пальцами, постоял возле него минутку и зашаркал прочь, в свою комнату.
Санзо снова налил себе и снова выпил. Он обнаружил, что в одиночку напиться довольно трудно; он никак не мог понять, достаточно ли уже захмелел. Вокруг словно был густой туман, который и не развеивался, и гуще тоже не становился. Пустота. "Пустота - не тьма", - сказал он, указывая пальцем, которого не мог видеть, на кого-то, незримо присутствующего рядом. У этих слов был великий смысл, но Санзо почему-то очень не понравился звук собственного голоса. Он ощупью поискал стакан, который вдруг исчез, потом глотнул прямо из бутылки. Туманная пустота осталась точно такой же, как прежде. "Уходи, уходи, уходи, - забормотал он. На этот раз звук собственного голоса был ему приятен. - Тебя все равно нет. Никого из вас нет. Никого здесь нет. А вот я как раз здесь! - Это утверждение его вполне удовлетворило, хотя к горлу неожиданно подкатила тошнота. - Я здесь", - сказал он. Губы не слушались и дрожали. Он уронил голову на руки, стараясь справиться с дурнотой. Голова так кружилась, что ему показалось, будто он падает со стула, однако никуда он не упал, а мгновенно и крепко уснул. Свеча возле его руки на столе постепенно догорела и погасла; Санзо спал, навалившись на стол, а ветер все свистел за окном, и улицы постепенно светлели с наступлением утра.
- А я и сказала-то только: чего это ты туда зачастила в последнее время?
- Да? Ну и что? - спросила госпожа Бенат спокойно, однако по-настоящему заинтересованно.
- Ой, она сразу завоображала! - возмутилась Ева, вторая дочь Бенатов. Ей было шестнадцать.
- Хм, правда?
- Он ведь даже работать не может, чего ж он тогда нос-то так дерет?
- Он работает.
- Ой, ну какие-то там стулья чинит! А воображает из себя! А теперь и она нос задрала, стоило мне спросить. Как тебе моя прическа? - Ева была очень хорошенькая, в точности как мать в шестнадцать лет. Нарядная, красиво причесанная, она собиралась на прогулку с очередным из многочисленных серьезных худосочных претендентов, добивавшихся ее внимания; чтобы заслужить право ухаживать за Евой, молодым людям требовалось пройти тщательнейший отбор; их оценивали как с точки зрения их собственных задатков, так и сравнивая с предшественниками; отбор Евиных поклонников осуществляли ее родители.
Когда Ева наконец ушла, госпожа Бенат отложила груду нуждавшихся в штопке вещей и заглянула в комнату младших детей. Лиза укачивала свою пятилетнюю сестренку, напевая все ту же песенку о двух оборванцах. От порывов поднявшегося еще прошлой ночью ветра звенели закрытые окна.
- Уснула? Пойдем-ка со мной, Лиза.
Лиза последовала за матерью на кухню.
- Приготовь нам по чашечке шоколада, пожалуйста. Я до смерти устала… Ох уж эта мне теснота! Если бы у нас была еще хоть одна комната, где вы могли бы посидеть со своими дружками! Не нравятся мне ваши прогулки, нехорошо это. Девушка должна быть дома, и ухажеры к ней должны приходить…
Она умолкла и, пока Лиза не сварила шоколад и не присела рядом с нею, не сказала ни слова. Потом наконец решилась:
- Не хочу я, чтоб ты продолжала к Чекеям ходить, дочка.
Лиза поставила на стол чашку и принялась разглаживать какую-то складочку на юбке. Потом стала теребить конец ремешка, торчавший из-под пряжки.
- Почему же, мама?
- Люди больно много болтают.
- Нужно же им болтать о чем-то.
- Ну, только не о моей дочери!
- Хорошо, а ему можно прийти сюда?
Госпожа Бенат растерялась; она не ожидала такой смелой, почти наглой атаки с фланга, тем более от Лизы. Потрясенная, она выпалила:
- Нет! Неужели ты хочешь сказать, что он за тобой ухаживает?
- Мне кажется, да.
- Он же слепой, Алиция!
- Я знаю, - очень серьезно ответила девушка.
- Он же не может… не может на жизнь заработать!
- У него пенсия - двести пятьдесят.
- Двести пятьдесят?
- Да, двести пятьдесят, больше, чем многие сейчас зарабатывают. Кроме того, работать могу я.
- Надеюсь, ты, Лиза, не собираешься за него замуж?
- Мы еще об этом не говорили.
- Но, Лиза! Разве ты не понимаешь…
В голосе госпожи Бенат послышалось отчаяние. Она умолкла и положила руки на стол - маленькие изящные руки, распухшие от горячей воды и едкого мыла.
- Лиза, послушай меня. Мне уже сорок. Половину своей жизни я прожила в этом городе. Подумай: двадцать лет в этих четырех комнатушках! Я приехала сюда почти твоей ровесницей. Ты ведь знаешь, я родилась в Фораное. Тоже старый городишко, но не такая западня, как Ракава. Твой дед работал на заводе обыкновенным рабочим, но у нас был и свой дом с небольшой гостиной, и свой двор с кустами роз. Перед смертью твоя бабушка - ты этого, конечно, не помнишь - все время спрашивала: когда же наконец мы вернемся домой? Сперва мне здесь очень даже понравилось; я была молода, любила твоего отца, и через год-два мы собирались снова переехать на север. Мы тогда часто говорили об этом. А потом родились вы. А потом началась война. Во время войны заработки были очень хорошие. Ну а теперь все в прошлом, и нечего ждать, кроме забастовок и урезания зарплаты. И вот я оглянулась на свою жизнь и поняла, что никогда мы отсюда не выберемся, так навсегда здесь и останемся. Знаешь, Лиза, когда я это поняла, то дала обет. Ты скажешь, что я в церкви годами не бываю, и это правда, но тут я пошла в церковь. И дала обет Святой Деве Совенской. Я сказала ей: Богородица Пресвятая, пусть я останусь здесь, я согласна, только дай моим детям возможность уехать отсюда - и больше ни слова жалобы от меня не услышишь, только их отпусти! - Госпожа Бенат подняла голову и посмотрела на дочь. Тон ее смягчился. - Ты ведь понимаешь, к чему я это говорю, Лиза? Твой отец - один на тысячу! А чем он может в конце жизни похвастаться? Да ничем. Ничего мы не скопили. Живем в той же квартирке, что и после свадьбы. И место у него все то же. И жалованье. Так здесь со всеми получается, в ловушке этой проклятой! Я уже вдоволь насмотрелась, как мой муж здесь пропадает, неужели теперь смотреть, как пропадает моя дочь? Ни за что! Я хочу, чтобы ты вышла замуж за обеспеченного человека и выбралась отсюда! Погоди, дай мне закончить. Если ты выйдешь за Санзо Чекея, вдвоем на его пенсию вы, конечно, сможете перебиться, но что, если дети появятся? В этом городишке сейчас для тебя никакой работы нет. А знаешь, куда ты переедешь после свадьбы? Через двор. Из четырехкомнатной квартиры в трехкомнатную. И будешь жить вместе с Сарой, Альбрехтом и отцом Санзо. И будешь задарма вкалывать в их лавчонке, где кишат крысы. И будешь связана с мужчиной, который в итоге тебя же возненавидит, потому что ничем не сможет тебе помочь. О, Санзо-то я хорошо знаю, он всегда был гордый! И не думай, что мне его не жаль. Но ты моя дочь, и это твоя жизнь, Лиза, и я не хочу, чтобы ты потратила всю свою жизнь зря!
Теперь она говорила громко, но в последний момент голос ее дрогнул. Вся в слезах, Лиза потянулась через стол и крепко сжала руки матери в своих:
- Послушай, мама, я обещаю тебе… если Санзо когда-нибудь заговорит… может быть, он этого никогда и не сделает, я не знаю… но если он все-таки заговорит о том, чтобы нам пожениться, и я к этому времени все еще не смогу найти работу, чтобы нам хватило денег для переезда в другой город, я скажу ему "нет".
- Неужели ты думаешь, что Санзо позволит тебе одной за двоих работать?
Глаза Лизы опухли от слез, щеки ее были мокры, но говорила она решительно и спокойно:
- Да, он гордый человек, мама, но не дурак.
- Господи, Лиза, неужели ты не можешь найти себе ЗДОРОВОГО мужа!
Лиза выпустила руки матери и села прямо. Она не сказала на это ни слова.
- Обещай, что не будешь больше видеться с ним, хорошо?
- Нет. Я не могу. Я уже пообещала тебе все, что могла, мама.
Воцарилось молчание.