Капитан козырнул поравнявшемуся с ним патрулю и ускорил шаг – холод, несмотря на полушубок, становился почти невыносимым. Унтер вновь заспешил, притопывая на ходу, и капитан мельком подумал, что надо распорядиться выдавать караульным валенки. Внезапно где-то вдали, среди окружавших станцию сопок, резко ударила пулеметная очередь.
– Стреляют, вашбродь, – унтер уже был рядом, тыча рукой в толстой рукавице в ночную тьму.
– Не сунутся, – поморщился Арцеулов. – Не нас побоятся, так чехов.
– И не холодно им, – суеверным тоном заметил напарник. – Ровно медведи!
Арцеулов на секунду задумался. Повстанцы, равно как и другая красная сволочь, слабо ассоциировались у него с родом людским.
– Ну и пусть мерзнут, сволочи, – рассудил он.
– И волков не боятся! – тем же тоном продолжал унтер.
– Волков?
Как и всякий горожанин, Ростислав помнил волков лишь по детским сказкам и редким посещениям разъездного зверинца.
– Ерунда! – отмахнулся он. – На винтовку не полезут.
– Как же! Вот их высокоблагородие полковник Белоногов тоже так думали…
– Что? – дернулся Арцеулов. – Что ты сказал?
Ростислав неплохо знал Белоногова и немного ему завидовал. Тот был высок, красив, к тому же слыл прекрасным спортсменом. Полковника очень ценил Верховный и держал, как поговаривали, для самых опасных поручений.
– Так что случилось с Белоноговым? – вновь поинтересовался он, заметив, что унтер молчит.
– Нашли его сегодня, – нехотя проговорил тот. – Почти сразу за станцией. Только по полушубку и узнали. И следы вокруг – ни одного людского… Говорят, уйти ночью хотел…
– Бред какой-то! – капитан знал, что такое смерть на войне, но гибель от волчьих клыков показалась почему-то особенно жуткой. – Почему же он не стрелял?
– То-то и оно, что не стрелял, – буркнул унтер. – Волки… И хорошо, если просто волки!..
– Прекратите! – вконец озлился Арцеулов и молча зашагал дальше вдоль казавшегося бесконечным эшелона.
Сменившись, Ростислав долго грелся у гудящей печки, а затем направился к себе, решив поспать до рассвета. Но еще в коридоре заметил, что дверь купе отодвинута, изнутри стелется папиросный дым и слышатся чьи-то голоса. Стало ясно – поспать не придется.
Арцеулов не ошибся. В купе, кроме его соседа, подполковника Ревяко, сидели неизвестный ему капитан с Владимирским крестом на груди и заместитель коменданта эшелона полковник Любшин. Впрочем, капитан с Владимиром так и остался инкогнито – он мирно дремал, не выпуская из рук пустого стакана. Подполковник Ревяко тоже собирался последовать его примеру, но при виде Арцеулова встряхнулся и попытался привстать.
– А, Ростислав! Добрый вечер! Как там большевички?
– По-моему, уже почти что "доброе утро", – спокойно отреагировал капитан, присаживаясь и принимая от Любшина стопку шустовского коньяка.
Еще пара таких же бутылок, но уже пустых, сиротливо стояла в углу.
– Так все-таки, – не унимался Ревяко, – как там господа повстанцы? Говорят, уже видать?
– Говорят, – согласился Ростислав, которому почему-то совершенно не хотелось рассказывать о кострах, горевших на сопках. – По какому поводу пьем?
– Поминки, – вздохнул подполковник, и Арцеулов сразу же вспомнил о полковнике Белоногове.
Он допил коньяк и вопросительно посмотрел на Любшина.
– Повод есть, – кивнул тот. – Только что сообщили – пал Иркутск…
– Так точно, – поддержал Ревяко. – Помянем нас, рабов Божьих. Любшин, плесните еще!
Остатки коньяка были честно разлиты по трем стопкам. Мирно спящий капитан с орденом Св. Владимира остался таким образом без своей законной доли.
– Что же теперь? – осторожно поинтересовался Арцеулов, присаживаясь рядом с Любшиным. – Ведь вчера сообщали, что в Иркутск вошли войска Семенова.
– Чехи, – полковник махнул рукой и залпом допил коньяк. – Их Национальный Совет потребовал вывода всех забайкальских частей. Теперь там какой-то Политцентр. Эсеришки!
– В Красноярске уже краснопузые, – добавил Ревяко. – А мы тут ждем, покуда господа чехословаки чохом отдадут нас Совдепам. Сволочи! Всех бы их, союзничков!..
Никто не возразил – союзников здесь ненавидели почти так же, как и красных.
– Нижние чины дезертируют, – тихо проговорил Любшин. – Сегодня ушло два десятка. Если будут бои – сдадутся все.
Ростислав кивнул, вспомнив унтер-офицера, с которым стоял в карауле.
– А Верховный?
– По-моему, он занят тем же, что и мы, – пожал плечами полковник. – По виду не скажешь, но если судить по господину Трубчанинову…
Ростислав усмехнулся. Лейтенанта Трубчанинова – личного адъютанта Верховного – офицеры недолюбливали.
– Говорят, надо прорываться в Монголию, – подал голос Ревяко. – Как, Ростислав, дойдем? Водки там нет, зато кумысу полно.
– Дойдем, – коротко ответил Арцеулов. – Лучше замерзнуть, чем…
Он не договорил, но собеседники поняли.
– Чуток бы теплее, – заметил полковник. – Назавтра обещали похолодание, этак и до минус сорока доползет.
– Все равно, – мотнул головою Ростислав. – Не в плен же сдаваться этим… рачьим и собачьим.
– Зачем в плен? – отозвался Ревяко. – Двадцать червонцев чехам в зубы – и довезут до Читы. А то и попросту – погоны долой, армяк на плечи и ходу… Как полковник Белоногов.
– Господа, что случилось с Белоноговым? – встрепенулся Арцеулов. – Я слышал какую-то чушь, будто бы волки…
– Это не чушь, Ростислав Александрович, – покачал головой Любшин. – Вчера Белоногов переоделся в штатское и попытался уйти на лыжах. Нашли его утром – все, что осталось. Беднягу велено считать дезертиром, да мне что-то не верится.
– Мне тоже, – согласился Ростислав.
Внезапно уснувший капитан, о котором все успели позабыть, качнулся и мягко повалился на пол. Пришлось водружать павшего кавалера Св. Владимира на место.
– Вот-с, – констатировал Ревяко. – Молодежь пошла… Вы, Ростислав, лишились редкого удовольствия. Наш гость весь вечер тешил нас, так сказать, прибаутками. И знаете, о чем? Об упырях. Точнее, краснопузых упырях.
– Бред, – равнодушно отреагировал Арцеулов.
– Но излагал знатно, – вступился за капитана Любшин. – Вы ведь на Каме были, Ростислав Александрович?
Арцеулов кивнул. Страшные бои на Каме он забыть не мог.
– Он служил, как и вы, у Каппеля, – продолжал полковник. – Ну и оказался на реке Белой, там, где ударил Фрунзе. Так вот, он утверждает, что прорыв осуществлял полк вампиров, именуемый полком Бессмертных Красных Героев. Пули их, естественно, не берут…
– А пленных они пожирают на месте, – добавил Ревяко. – Жаль, Каппель не догадался вооружить вас осиновыми колами!
– Что за ерунда! – не принял шутки Арцеулов. – Такой полк у краснопузых действительно есть. Но причем тут упыри?
– А упыри при том, что драпанули господа служивые, как зайцы, а после придумали сказочку, чтобы оправдаться, – предположил Ревяко. – Пойди проверь! Морды у краснопузых багровые – от спирта, взгляд, само собой, мутный…
– Я слыхал про этот полк, – заговорил Любшин. – Туда, как говорят, направляют лучших красноармейцев из всех частей, а потом посылают в самые опасные места.
– Я тоже слыхал, – вспомнил Ростислав. – И впрямь тогда, на Белой, болтали, будто красных пули не берут, но мало ли чего болтают!..
– Пули-то их берут, – согласился полковник. – Но вот что любопытно, Ростислав Александрович… Вы не задумывались, каким образом красные умудряются побеждать? Я не про общую политику и стратегию. Тут и они, и мы наделали глупостей приблизительно одинаково. Я про их умение побеждать в нужный момент в нужном месте, выигрывать, так сказать, ключевые операции. Обратили внимание? Как раз к решающему бою у них и войска дисциплинированные, и население поддерживает, а наши чудо-богатыри, как на грех, в зайцев превращаются.
– А это все упыри, – вставил Ревяко. – Своих вдохновляют, а на наших ужас наводят.
– Может быть, – спокойно отреагировал полковник. – А может, все проще. И одновременно – сложнее. Один мой хороший приятель предположил, что у красных есть нечто вроде психического оружия.
– Лучи Смерти, – с пафосом заметил Ревяко. – Пещера Лейхтвейса и человек-невидимка!
– Принцип Оккама, – пожал плечами Любшин. – Самое простое объяснение может оказаться самым верным. Технически это, конечно, сложно… Хотя, господа, кто знает?
– Не думаю, господин полковник, – недоверчиво заметил Арцеулов. – Вся беда в нашей мобилизованной сволочи – разбегается при первой же опасности. Поставить по пулемету позади каждой роты – и красным никакие упыри не помогут!
С этим не спорили.
Наутро поезд было не узнать. Известие о падении Иркутска враз разрушило подобие дисциплины, которое еще сохранялось в последние дни. На поверке недосчитались больше половины нижних чинов; многие из офицеров тоже сгинули, даже не попрощавшись. Остальные тревожно перешептывались, а ближе к полудню стали говорить в полный голос. Положение и в самом деле становилось безнадежным: с запада наступала Пятая армия красных, окрестные сопки оседлали повстанцы, а путь в спасительное Забайкалье был отныне намертво перекрыт иркутской пробкой. Вдобавок ненавидимые всеми чехи усилили охрану станции, выведя прямо к семафору свой бронепоезд. Поговаривали, что легионеры получили строгий приказ своего Национального Совета не брать в поезда офицеров, отчего цены на такие поездки сразу стали поистине астрономическими.