Майор отвернулся, бездумно глядя на равнодушную серую гладь реки. Вот он и узнал – даже больше, чем надеялся. Никакой он не Павленко, и напрасно он запоминал свою фамилию, которую и сочинили-то, похоже, второпях. Он Пустельга Сергей Павлович, бывший работник НКВД, с которым что-то случилось в ноябре прошлого, от рождества Христова 1937 года. Он не был арестован, иначе не объявили бы всесоюзный розыск, но и не бежал, а почему-то оказался в ленинградском госпитале, где очнулся только в январе следующего, 1938 года. Первая пришедшая на ум версия казалась самой правдоподобной: "лазоревые" – бравые парни из госбезопасности – каким-то образом позаботились о том, чтобы старший лейтенант Пустельга потерял память, но не свои уникальные и столь нужные способности. Наверно, его группа вышла на что-то важное, и "лазоревые" конкуренты поспешили подставить "малиновым" коллегам подножку. А может, все было как-то иначе еще проще и страшнее…
"Не раскисать!" – он повторил эту фразу, наверно, в тысячу первый раз. В любом случае он жив, не потерял разум, а значит, способен не просто выполнять очередные приказы руководства. Теперь ему известно, кто он и кем был. Значит… Значит, следовало подумать, подумать не спеша и не увлекаясь. Многое должно проясниться, ведь его зачем-то вызвали в Столицу…
Майор вдруг представил, что он входит в Большой Дом на Лубянке, предъявляет удостоверение и направляется прямо… ну, хотя бы в кабинет Николая, то есть народного комиссара внудел Николая Ивановича Ежова. Интересно, что будет в этом случае? Как отреагируют "малиновые"? Он подумал и понял – никак. Скорее всего, внимательно изучат удостоверение, попросят немного подождать и перезвонят в НКГБ, после чего отпустят подобру-поздорову. А может, и звонить никуда не станут. К майору Павленко у НКВД не было претензий, а то, что он немного похож на сгинувшего врага народа Пустельгу, – невелика беда! В Ленинграде майор много раз заходил в Управление НКВД, и никто даже глазом не моргнул, хотя объявления о розыске туда поступали регулярно. Пустельга исчез, остался не помнящий родства Сергей Павленко, незаменимый специалист, живой детектор лжи, которого никто не даст в обиду.
Майор бросил последний взгляд на реку и не спеша направился дальше, по направлению к ЦПКиО. Надо было поглядеть, подышать воздухом: вечером предстояла работа, из-за которой его и вызвали в Столицу. Кому-то на самом верху понадобился автомат, умело сортирующий правду и ложь, чувствующий любые колебания подследственных и даже способный определить, далеко ли находится сбежавший из ГУЛАГа враг народа…
Теперь, после разговора с недоверчивым парнем Карабаевым, майор понял еще одну важную вещь. Его никто не станет лечить, это не нужно тем, кто распоряжается судьбою бывшего старшего лейтенанта Пустельги. Да, он постоянно бывал в госпитале, его осматривали, кололи лекарства и даже переливали кровь, после чего становилось немного легче. Что ж, автомат надо поддерживать в должной форме, для чего необходима профилактика. В автомобиле меняли масло – ему переливали кровь. Сергей был нужен таким, каким он стал.
Этим вечеров он вновь будет решать чью-то судьбу – безошибочный детектор, способный разоблачить самого великого актера. И это все, что осталось ему, Сергею Пустельге? Даже те, кто сгинул в лагерях, перед смертью имели возможность вспомнить свою жизнь, друзей, близких. Он был лишен и этого. Что ж, кое-что ему все же оставалось. Он должен узнать, что сделали с ним – и с другими тоже. Карабаев назвал странную фамилию – Ахилло. Капитан Михаил Ахилло, его сослуживец, исчезнувший почти одновременно. Что стало с ним? Пусть Сергей не помнит его, но долг все равно остался. Значит, их было трое: лишившийся памяти Сергей Пустельга, сгинувший без вести Михаил Ахилло и чернявый Прохор, который не верит сотруднику НКГБ Павленко. Пока не верит. Интересно, сообщит ли он своему начальству о странной встрече на набережной? Вопрос был излишним, майор знал, что Карабаев ничего не скажет. Что ж, остается ждать следующей встречи и как следует к ней подготовиться…
А пока надо было гулять, вдыхая теплый весенний воздух, не спеша осматривать забытый им город и собираться с силами: вечером предстояло нечто важное. Майор достал папиросы, привычным движением смял картонный мундштук и вдруг вспомнил слова Карабаева, Старший лейтенант Сергей Пустельга не курил. Ну и правильно! Сергей усмехнулся и швырнул пачку прямо в реку…
Майор ошибся. Вечером его никто не потревожил, и он успел прочитать половину купленного на толкучке томика Уоллеса, прежде чем в дверь номера постучали. Была уже глухая ночь – часы показывали половину второго. Это не очень смутило, допросы часто проводились в эту пору. Удивило другое: машина с опущенными шторками на окнах ехала очень долго. Значит, его везут не на Лубянку и не в наркомат госбезопасности! Интересно, куда? Впрочем, вопросы задавать не следовало, да и сопровождавшие, крепкие ребята в штатском, в любом случае не собирались удовлетворять его любопытство…
Дверца открылась, и он оказался в полутемном подземном гараже. Тут уж стало совсем любопытно:
такого гаража не было даже в Центральном Управлении НКГБ, куда он заезжал утром по приезде. Где это может быть? Штаб округа? Но встречавшие его были в штатском – вежливые, молчаливые, похожие друг на друга словно близнецы.
И наконец – маленькая комнатка, стол, два стула. Еще одна странность здесь не было света. Темнота не смущала Сергея, напротив, ночью он ощущал себя бодрее, чем днем. Но почему здесь нет ни одной лампочки? Или тот, с кем придется говорить майору, имеет совиные глаза?
Ждать почти не пришлось. Дверь бесшумно растворилась, пропуская высокую, чуть сутулую фигуру. Темнота не позволяла увидеть детали, но Сергею показалось, что на незнакомце надет широкий плащ. Майор поспешил встать.
– Здравствуйте, Сергей Павлович! – Неизвестный задержался у порога, словно пытаясь рассмотреть в темноте своего гостя.
– Здравия желаю!
Человек в плаще кивнул, подошел ближе и представился:
– Иванов. Садитесь, Сергей Павлович. Теперь они оказались почти рядом, и майор понял, что не ошибся: Иванов был в плаще, более того, голову покрывал капюшон, мешавший разглядеть лицо даже в полутьме. Впрочем, голос неизвестного показался приятным – спокойным и доброжелательным.
– Да, – проговорил человек в плаще после минутного молчания. – Здорово они вас… Как сейчас себя чувствуете?
– Нормально, товарищ Иванов! – Уставная бодрость не скрыла растерянности. Выходит, они уже были знакомы? Похоже, Иванов понял.
– Да, вы сильно изменились, Сергей Павлович… Что такое "нормально" в вашем положении, могу догадаться. Постоянный холод, светобоязнь, сильная слабость на рассвете…
– Н-ничего, товарищ Иванов. Мне сказали, что это пройдет…
– Будем надеяться, Сергей Павлович. Чтобы снять лишние вопросы, скажу сразу. Мы были знакомы с вами до вашей болезни. Более того, ваши способности позволили установить одну важную деталь… Очень важную… Я смог уговорить начальство повысить вас в звании, так сказать, минуя одну ступеньку: прошлой осенью вы были старшим лейтенантом. Да, еще одно: вам, наверно, небезразлично, от чьего имени я действую. Иванов – фамилия, как известно, популярная. Так вот, я помощник товарища Сталина. Как вы когда-то выразились – его псевдоним. И то, что я делаю, делаю по его поручению.
Сергей кивнул, рассчитывая, что Иванов неплохо видит в темноте. Что-либо ответить он пока не мог:
слишком много пришлось узнать за эти минуты. Все действительно становилось на свои места: Сергей Пустельга выполнял поручение товарища Сталина, и, конечно, нашлись те, кому это поручение оказалось поперек горла. Поэтому люди Иванова спасли Сергею жизнь и даже наградили двумя внеочередными "шпалами"… Оставалось одно – спросить товарища Иванова, под какой фамилией он знал нынешнего майора Павленко. Но делать это было нельзя…
– Насколько я знаю, Сергей Павлович, ваши способности, несмотря на болезнь, нисколько не уменьшились. Ленинградские товарищи готовы носить вас на руках. Но вы нужны здесь. Для начала вы поможете мне в одном простом деле. Сейчас я буду разговаривать с очень любопытным человеком. Вы будете присутствовать – незаметно. Вам нет необходимости видеть того, кого вы, так сказать, рентгенируете?
– Нет, мне главное слышать голос. – Слова давались с трудом. Все-таки подобного Сергей не ожидал, В таких верхах парить было опасно. Похоже, Тот, исчезнувший, Пустельга ощутил это на собственной шкуре.
– Хорошо. Записывать разговор не надо, его зафиксируют на магнитофонной пленке. Если что – воспроизведем запись. Ваша задача – слушать и следить, когда этот человек начнет лгать. И еще – мне важно его общее состояние: волнуется ли он, боится, – в общем, постарайтесь. Не буду напоминать о том, что все содержание разговора является государственной тайной.
– Да. Конечно, товарищ Иванов. Я постараюсь.
– Не сомневаюсь. А потом мы с вами побеседуем… Ну, пора.
Иванов кивнул и быстро вышел из комнаты. Сергей встал, не зная, что ему делать дальше, но почти тут же на пороге показался чей-то темный силуэт. Майор понял и вышел в коридор, жмурясь от электрического света. Провожающий – снова в штатском, но с револьвером на поясе – молча указал дорогу.
Через минуту он вновь был в комнате, значительно большей, но столь же темной. Похоже, товарищ Иванов не любил" беседовать при свете. Это было, конечно, странной привычкой, но все же более гуманной, чем двухсотсвечовая лампа, направленная в глаза собеседнику, – любимая забава многих следователей. Да и самому Сергею в темноте легче работать: свет не отвлекал, можно было закрыть глаза, вслушиваясь в эмоции тех, кто ведет разговор.