Эх, Панфил, Олексаха… друзья. Удастся ли еще свидеться, винца попить, попеть песен? Удастся! Обязательно удастся, стопудово! Карта есть, желание тоже - да и финансы в экспедицию немалые вложены и Софийским Домом и, так сказать, частными инвесторами, боярином Епифаном Власьевичем, к примеру. Хоть и нельзя сказать, чтоб шибко умен был боярин, однако честен и, несмотря на годы свои, в боях за чужие спины не прятался, за то чуть было не казнил его Иван, князь московский, после битвы у Шелони-реки. Боярину Епифану, кстати сказать, и принадлежала недавно выстроенная неподалеку от монастыря верфь. Правда, не лично ему одному, а на паях с хитроватым боярином Симеоном Яковлевичем Заовражским. Хитер был Симеон Яковлевич, себе на уме. По-английски да по-голландски болтал как по-русски, всех старых английских пиратов, включая самого короля Эдуарда, знал лично, и Олег Иваныч подозревал - откуда. Не иначе, провел боярин свои молодые годы не в ушкуйниках, как он всем говорил, а на палубе крутобокой каравеллы с абордажной саблей в руках. Вот этот ушлый Симеон Яковлевич и переманил с государственных хлебов португальского мастера Жоакина Марейру. Не сам лично переманил, через Жоакинову подружку Машу - та больше не на русскую, на испанку обликом была похожа, хоть и роду простого да небогатого. Уж как не хотелось Жоакину покидать обжитые ладожские берега, да уговорили-таки. Кабы не работа да не жена - совсем бы заскучал привыкший к веселому многолюдству португалец, потому, как увидал спускавшегося по сходням на берег Олега Иваныча, старого своего знакомца, так сам не свой сделался. Бросился с объятиями, словно брата родного увидел.
- Здрав будь, сеньор боярин, por favor, приходи в гости. С супругой приходи и вот, с Гришей.
Олега Иваныча долго упрашивать было не надо. Чего б не проведать хорошего человека? Посидеть за кувшинчиком хмельного напитка, вспомнить былое… Заодно обговорить ход строительства. Собственно, корабли уже были почти готовы, оставались мелкие недоделки, что можно было бы произвести и на плаву. Вернее, так Олег Иваныч думал, но, прежде чем приказывать, решил посоветоваться с мастером, четко все вызнать - с чем можно в море выйти, а с чем лучше погодить. Странные суда строил Жоакин на северной верфи. По оснастке вроде бы - каравеллы, да вот только корпус странный - округлый, с "шубой" - второй обшивкой ниже ватерлинии, сработанной из прочной, в воде не гниющей лиственницы. Такая обшивка - против льда - кто его знает, как там, в морях северных сладится? Пусть меньше скорость будет, зато надежней, мало ли. Не шибко осадистые получились каравеллы, больше на местные суда - кочи - похожи, Олег Иваныч даже засомневался - не перевернутся ли? Жоакин рассмеялся - не один корабли такие строил, с мастерами поморскими - а уж те дело свое дюже знали, лет пятьсот поморы по морям студеным хаживали. А что не осадистые каравеллы вышли - так то специально: хоть и не собирался адмирал-воевода Завойский волоками пользоваться, однако на зимовку суда все ж таки решил на берег вытащить. Обычные кочи таскать - плевое дело, у них и дно для того приспособлено, и форштевень наклонный, почти так же и на европейского типа кораблях сделали - красивые получились суда, северные каравеллы.
На обеде немного народу было, только самые близкие Жоакину люди: Олег Иваныч да Гриша с женами, да лекарь Геронтий. Геронтий в экспедицию согласился сразу, как только предложили - доверял новоиспеченному воеводе Завойскому, да и, видно, приелась ему размеренная спокойная жизнь городского эскулапа. По-прежнему вид имел Геронтий самый скромный: бархатный черный кафтан безо всяких украшений, коричневый пояс с большим широким кинжалом, больше напоминающим итальянский меч чинкведей, - вполне можно было таким кинжалом и от меча отбиться, а уж владел оружием Геронтий не хуже Олега Иваныча.
- Кушайте, гости дорогие! - Супруга Жоакина Маша - смуглая, черноокая, красивая - с поклоном поставила на стол серебряное блюдо с печеной рыбой, улыбнулась застенчиво, пряча под летником заметный живот - ждала ребенка.
- Рыбка! - обрадованно потер руки русоволосый отрок в красной шелковой рубахе, вышитой по вороту золотыми медведями - Ваня, старший Епифана Власьевича сынок.
- Куда?! - строго посмотрела на него Маша. - Сначала уха, потом каша, а уж потом - рыбка. На вот тебе ложку, да смотри, как бы в лоб ею не получить!
- Да ладно тебе, Маша, - Ваня хитро склонил голову набок. - Знаю, что сперва каша, да уж больно рыбки хочется! - Отрок вздохнул, пожаловался: - Вот, всегда так. Рыбки хочется - Маша не велит, с вами в поход - батюшка не пускает, мал, говорит. А какое мал? Двенадцать годков уже. На верфи у Жоакина учиться - так не мал.
- Что поделать, отроче, - усмехнулся Олег Иваныч. - Не всегда наши желания совпадают с нашими возможностями. Вот за это и выпьем. Чтоб совпали!
Пили березовицу пьяную да ставленый мед - с вином тут, на краю света, проблемы были: не часто привозили, а виноград, естественно, в тайге не рос.
Пользуясь благорасположением гостей, боярский сынок Ваня снова принялся напрашиваться в экспедицию, расписывал свою полезность: и что такое астролябия - знает, и как паруса называются, и кораблем управлять умеет, и из самострела метко бьет, правда, если сперва кто-нибудь этот самострел настрожит, и…
- А к торговле способен ли? - в шутку спросил Олег Иваныч.
Лучше б не спрашивал, черт запьянелый.
Отрок аж подпрыгнул.
- А как же, батюшка! Все монеты заморские знаю. В одном рейнском гроше - два цесарских крайцара, или три шиллинга. Сорок восемь грошей - одна марка, двенадцать - кварта. Три десятка грошей - один таможенный гульден, три десятка без двух - один немецкий гульден, сорок и пять - мустьянский гульден, еще дукаты знаю и флорины. Знаю, и сколько корабельным платят - десять шиллингов в день, на что можно прикупить сто куриных яиц, или одну треску рыбу, или полтора локтя серого вестфальского сукна, или…
- Хватит, хватит, - поперхнулся березовицей Олег Иваныч.
- Так берете?
- А как же благословение батюшкино?
- Благословение… Да куда им, старым-то людям, нас, молодых, понять?
- Никак нельзя без благословения, Ваня. - Олег Иваныч назидательно поднял палец. - Вот подрастешь немного, уж в следующий-то поход обязательно тебя батюшка отпустит, к бабке не ходи.
- Эх, - расстроенно протянул отрок. - Следующий-то когда еще будет, а мне сейчас хочется.
- А еще что тебе хочется? - подначила Софья.
- Из аркебуза-ружья стрельнуть! - без раздумий выпалил Ваня и просительно заглянул в глаза Олегу Иванычу.
- А что, на верфи не настрелялся?
- Так там одни ручницы, с них и не интересно, и не попадешь никуда.
- Такой, видать, стрелок.
- Ладно, - усмехнулся Олег Иваныч. - Уж аркебузу мы тебе устроим, тятеньки твоего Епифана Власьевича уважения ради.
- Прям вот сейчас?!
- Гм… Знаешь, какой самый большой корабль на верфи?
- Ха! "Святая София", вчера спускали. Там конопатить еще завтра надо…
- Вот тебе перстень. - Олег Иваныч снял с указательного пальца личную золотую печатку. - Покажешь матросам… Аркебуза там, в кормовой каюте, и припасы для огненного боя там же. Найдешь?
- Враз сыщу, Олег Иваныч, дай те Бог здоровьица!
Отрока из-за стола - словно волной смыло.
Сквозь редкие облака пробивалось неяркое солнце, освещая верфь, покачивающиеся на воде корабли и серые стены обители. Частокол, ворота с украшенными крестами деревянными луковками, избы-кельи да небольшая церковь с колоколенкой - вот и весь монастырь Михаила Архангела. Подле монастыря, ближе к лесу, табором встали ушкуйники, многие не одни - с женами да ребятами. Кто ловил в реке рыбу, а кто уже и уху варил, вполголоса напевая протяжные поморские песни. Пелось в них о Белом море - Гандвик - да о бесстрашных мореходах, что не боятся ни льдов, ни волн, ни ветра. Вечерело - готовились ко сну. Некоторые - в трюмах или на палубе, а большинство - на берегу, в шалашах, подстелив под себя здесь же нарубленный лапник. Не жарко было, да и не сказать, чтоб холодно - май все-таки, да и сухо, слава Господу, не дождило пока. Все бы хорошо, кабы не комары да гнус окаянный, многие, правда, уже с ним свыклись, впрочем, далеко не все.
В дальнем шалаше, что у самого леса, ворочался молодой парень, наглый, упитанный, краснорожий. Приятели его, с кем в пути сошелся, тоже в шалаше спали, квасу неисполненного нахлебавшись. Погибельным еще тот квас называли - мутный, перегнан плохо, а уж запах - хоть нос затыкай, что некоторые и делали, когда пили. Ну, чего уж достали - то и употребили, не пропадать же зазря добру. Теперь храпели все, кроме этого молодого красномордого парня. Тот поворочался немного, потолкал упившихся - спят ли? - потом осторожно выбрался из шалаша. Отломил от дерева ветку - комаров отгонять да неспешной походкой направился к реке. Вернее, к обители.
- Мир вам, отцы, - поклонился монахам, несущим воду в большой деревянной кадке. - Не подсобить ли?
- Спаси тя Господи, добрый человек. Уж мы и сами управимся.
- А не скажете, где найти конопатчика Игната?
- На верфях, где ж еще-то? - Монахи переглянулись. - Стой, добрый человек. Тебя ж так просто туда не пустят. Этот Игнат тебе кто?
- Да дядька.
- Там Савва у ворот сторожит. Скажешь, что от чернеца Феодора. Да осторожен будь, пока идешь.
- А что такое?
- Медведица подраненная вкруговерть ходит. Кабы не вышло чего.
- Благодарствую, Божий человек!
Еще раз поклонившись монахам, красномордый оглянулся по сторонам и деловито зашагал к верфи, недоверчиво ухмыляясь своему везению. Ишь, как ловко все получилось! Прав был ганзейский староста Якоб: "Чаще улыбайся да кланяйся, спина от того не скрючится, а люди уважению рады".