Бурхарл Вальлис
Двухмачтовый когг "Благословенная Марта", принадлежащий почтенному ливонскому негоцианту Иоганну Штюрмеру, вышел из Нарвского порта в конце апреля и взял курс на восток. В трюмах корабля находились бочки с сельдью, несколько десятков штук доброго фламандского сукна и кипрская медь в крицах. Все эти товары хитрый купец, пользуясь ганзейским запретом, надеялся выгодно сбыть в Новгороде, взамен на мед, воск и "мягкую рухлядь", как русские называли меха. Если бы попался "рыбий зуб" - моржовые клыки - герр Штюрмер охотно взял бы и его, правда, не очень на это рассчитывал - вряд ли к маю в Новгород возвратятся лихие ватаги ушкуйников, что промышляли моржа за Мезенскими землями. Кроме груза, на судне находилось четверо пассажиров: добрый знакомец капитана новгородец Олег с друзьями, в числе коих был и один очень красивый юноша с большими золотисто-карими глазами - младший сын одного из немецких баронов, ехавший в Новгород по делам. О том, что на самом деле это была знатная новгородская дама, боярыня, знал только один капитан герр Иоганн Штюрмер. Штюрмер взял Софью на судно, не очень-то считаясь с дурными приметами - женщина на корабле, - но не потому, что в приметы не верил, а по личной просьбе Олега и рыцаря Куно фон Вейтлингера, волею магистра Вольтуса фон Герзе занимавшего не последнюю должность в Ордене. Фон Вейтлингер был членом капитула - высшего Орденского правительства, и ссориться с ним хозяину "Благословенной Марты" было никак не с руки. Впрочем, он и не собирался ссориться, наоборот - рад был угодить.
Кроме самой "Благословенной Марты", вышедший из Нарвы караван насчитывал еще с десяток судов, включая большой трехмачтовый когг новейшей постройки, с высокими узкими надстройками на корме и носу, не выступающими за борта, как обычно, а скорее даже чуть заваленными внутрь. Когг этот - боцман "Благословенной Марты" называл его шведским словом "хольк" - отличался быстротой и маневренностью, правда, вот остойчивостью на волне с судном Иоганна Штюрмера он вряд ли смог бы поспорить. Да и насчет скорости - хоть и две мачты у "Марты", а идет под ветром - любо-дорого взглянуть - обшивка днища вгладь сделана, не внакрой, как принято было. Оттого и брызг меньше, и скорость выше. Хоть и ненадежной считалась такая постройка - да ведь все чаще именно так и строили теперь корабли, что в Любеке, что в Лондоне. Именно так, как недавно рассказывал Иоганну приятель, Пауль Бедеке, был перестроен недавно на Данцигской верфи грузный парусник "Петер фон Россель". И не корабль получился - сказка! Быстрый, как ветер, на любой волне ловок - последняя мачта, бизань, латынский косой парус несла, что ловил любой ветер…
Вот на такой-то кораблик и походил тот трехмачтовый хольк, что шел теперь впереди каравана.
Попутный ветер выгибал дугой паруса, и корабли ходко шли вперед, зарываясь в волны так, что тучи белых брызг достигали форштевня. По правому борту тянулась узкая полоска низкого болотистого берега. Небо у горизонта сливалось с морем.
Большую часть времени Олег Иваныч проводил в каюте, со сказавшейся больной Софьей. Та старалась крайне редко показываться на палубе, что было вполне понятно - опытный матросский глаз вполне мог распознать женщину под мужским платьем. Поэтому и не шастала по палубе Софья, терпеливо сидела в каюте, не раздражая суеверных матросов, коих на судне насчитывалось полсорока человек. Бедный Олексаха тоже выбирался наружу редко, правда, по иной причине - лежал в лежку - маялся, сердечный, морской болезнью - как только ступил на палубу, в Нарве еще, так сразу же и выворотило его наизнанку. Так и не отпускало.
А вот Гришаня с удовольствием болтался по всему кораблю, от бака до юта. Помогал матросам ставить паруса, травил с ними байки - познаний в немецком на это хватало - один раз даже, с разрешения капитана, залез в "сорочье гнездо" - смотровую площадку на грот-мачте, заполненную каменьями да запасом стрел - на случай нападений пиратов, коих на Балтике было - каждый второй, не считая каждого первого. И ста лет не прошло, как прогремела на все поморские города жуткая слава витальеров и ликеделлеров, "друзей Бога и врагов всего мира". Эти пиратские братства наводили ужас на всех, об их вождях - Клаусе Штертебеккере и Годеке Мехеле - ходили жутковатые легенды. Наряду с жестокостью пиратам приписывалась и некая порядочность - так, говорили, что, прежде чем напасть на несчастное судно ликеделлеры предлагали договориться - оставляли сдавшемуся купцу восьмую часть товара, остальное же доставляли по месту назначения. Кроме обычного морского разбоя, пираты периодически грабили все прибрежные города, до которых только могли добраться, - а не разграбленные облагали данью. Помощью пиратов в те времена не брезговали пользоваться и короли - сами понемногу промышлявшие разбоем, - и Ганза, объявившая войну пиратам. Датская королева Маргарита - особа, не страдавшая излишком гуманности, - для борьбы с пиратами призвала крестоносцев, в начале 1401 года, после упорных морских сражений, пиратские базы были разгромлены, а их вожди - казнены. Очевидцы рассказывали, что когда казнили Клауса Штертебеккера, он попросил исполнить свою последнюю просьбу - сохранить жизнь тем пиратам, мимо которых он сможет пробежать с отрубленной головой… Обдавая окружающих хлещущей из шеи кровью, он пробежал мимо одиннадцати и упал только тогда, когда, несколько озадаченный подобной нечеловеческой прытью, палач сообразил подставить обезглавленному пирату подножку…
- Вот ведь сволочь, палач-то! - выслушав историю, всплеснул руками Гришаня. - Нет, наши, новгородские, палачи - не такие, взять хоть вот Геронтия… Впрочем, ты, Михель, его все равно не знаешь.
Михель - темноволосый паренек чуть помладше Гришани - не так давно был взят на "Благословенную Марту" юнгой, с оплатой в двенадцать шиллингов в день, что составляло ровно на два шиллинга больше обычного жалованья. К тому же на судне еще и кормили. Двенадцать шиллингов составляли около шести грошей, или одну кельнскую марку, или чуть меньше марки любекской. Два шиллинга равнялись одному альбусу. Почти все они, кроме серебряного гроша, представляли собой исключительно счетные, весовые единицы (так же как, к примеру, московский рубль) и использовались при расчетах для удобства.
Олегу Иванычу такая громоздкая система почему-то удобной не казалась, хотя при здешней чеканке монеты - как Бог на душу положит - была вполне оправданной. Даже, казалось бы, одинаковые серебряные монеты - гроши - чеканясь в разных городах, различались по весу довольно сильно. Меньше были распространены золотые рейнские гульдены, существовавшие почему-то в двух видах: легкий гульден (двадцать шиллингов) и тяжелый - двадцать один.
- В общем, без стакана не разберешься! - покачав головой, заметил Олег Иваныч и, потянувшись в небольшой деревянный шкафчик за кувшином, не удержался на ногах - какая-то особенно коварная волна как раз в этот момент сильно качнула судно - повалился на пол вместе с кувшином. Белое рейнское, естественно, вылилось… Хорошо, хоть пол был застелен толстой медвежьей шкурой…
Удобно устроившаяся в уютном небольшом кресле, боярыня Софья, объяснявшая Олегу Иванычу финансовую премудрость, не выдержав, засмеялась.
- Смейся, смейся, Софьюшка. Нет, чтоб руку подать!
Боярыня поднялась с кресла. Пышные светлые волосы - косы, в целях конспирации, пришлось обстричь, - карие, отливавшие золотом глаза, тонко очерченный подбородок, маленький рот, с розовыми, чуть припухлыми, губами. Тонкий стан обтягивала короткая красно-голубая куртка - котта - тонкого Фламандского сукна, разноцветные, по бургундской моде - одна штанина черная, другая синяя - штаны-чулки соблазнительно обтягивали бедра. Небрежно отбросив в кресло длинный темно-зеленый плащ, Софья с хохотом протянула руку валявшемуся на медвежьей шкуре Олегу. И снова хищная волна резко подбросила судно. Так, что боярыня, ойкнув, упала прямо в руки Олегу. Тот, естественно, поймал, изловчился. Обхватил, обнял Софью за талию, чувствуя, как тяжело поднимается под коттой горячая женская грудь. Глаза боярыни приблизились близко-близко, волосы растрепались… на кого же она была похожа сейчас, с этой мальчишеской прической? Кажется, на Милу Йовович в роли Жанны д'Арк… Да, действительно, похожа… только…
Прижавшись к Олегу всем телом, Софья провела рукой по его волосам, улыбнулась и жарко поцеловала в губы. Поцелуй был долог…
Руки Олега словно сами собой развязывали тесьму застежек. Полетела в сторону куртка, затем нижняя рубаха… за ними штаны… Изогнулось дугой стройное тело. Потом они просто лежали на шкуре, укрытые Софьиным плащом, тесно прижимаясь друг к другу. Олег Иваныч ласково гладил боярыню по спине, Софьины руки тоже не теряли времени даром. Миг - и влюбленные снова слились в жарком порыве… новгородская боярыня и скромный старший дознаватель Н-ского РОВД.
Упал со стола кошель с серебром, покатились по полу монеты… Софья схватила одну:
- Видишь, это альбус, в нем двенадцать серебряных геллеров.
- О, Боже! - выдохнув, притворно застонал Олег Иваныч. - Теперь понятно, откуда столько фальшивомонетчиков - столько разной монеты - ленивый не подделает! Как и в Новгороде…
- Что - в Новгороде? - насторожилась Софья. - Обманные монеты чеканят?
- Если б… - вздохнул Олег. - В смысле, ежели б в самом Новгороде чеканили - мы б узнали, рано иль поздно. А так… Чеканят ведь где-то, нехорошие люди. Говорят, напал было на их след один ушкуйник, Ионой покойным посланный. Только нам от того ушкуйника ни жарко, ни холодно - сгинул он… теперь ищи-свищи, что там раздобыл да разведал этот Олекса…
- Как ты сказал? - вздрогнула под плащом боярыня. - А ну, повтори имя!
- Олекса, - недоуменно пожал плечами Олег. - Ушкуйник Олекса… Говорят, из знатных, но не богат был…