- Знаете, как мы поступали в таких случаях, - сказал я, - во время подавления Тамбовского мятежа, в двадцать первом. Я имею ввиду тысяча девятьсот двадцать первый, - добавил я, чтобы не возникло путаницы в летоисчислении.
- Ты и там успел отметиться? - удивилась Марина, на мгновение позабыв о высоком собрании генералов и чиновников.
- Почти сразу после Кронштадского мятежа, - больше для всех, чем лично Марине, начал рассказ я, - Тухачевского-гэнсуй отправили командовать войсками против мятежников Тамбовской губернии. Гэнсуй хотел снова доказать преимущество новейшей техники, а именно БМА. Поэтому потащил и наш отряд за собой. Ведь, по сути, мы были единственными более-менее опытными пилотами БМА во всей Советской России.
Май 1921 года, Тамбовская губерния
Те дни я запомнил слишком хорошо. Даже чересчур хорошо для человека, который, как говорится, не просыхал все несколько месяцев кряду. Пилотам БМА, не смотря на суровую дисциплину, которую начали насаждать в Красной Армии после Польской войны, прощали всё. Наверное, как и артиллеристам. Ибо и нам, и им приходилось видеть настолько кошмарные вещи, что кровь стыла в жилах. И это ничуть не преувеличение. Гаубицы зашвыривали леса, деревни и хутора химическими снарядами. А потом приходили мы.
Во взводах были преимущественно БМА "Пламя Революции" и "Могильщики капитала" - это странное название получила огнемётная модификация немецких БМА "Кампфпанцер". Но это было ещё не так страшно, ведь в лагерях восставших крестьян, их деревнях и на хуторах, ещё затянутых противным дымком от газовых снарядов, мы находили только трупы. А если попадались живые, то он имели такой кошмарный вид, что сжечь их струёй пламени было простым милосердием.
Хуже было, когда приходили в деревни, которые не "обрабатывала" наша артиллерия. И таких было всё больше с каждым днём.
Война - это более-менее упорядоченный бардак. И чем дольше она длится, тем больше бардака - и меньше порядка. Но самым вопиющим был случай с безымянной деревенькой. Почти в самом конце той кампании против озверевших повстанцев.
- Как хоть зовётся эта дыра, товарищи средний комсостав? - поинтересовался Макаров.
- Сто раз она мне сдалась, товарищ Макаров, - ответил Костиков.
Воевали мы прежней тройкой, той же, что штурмовала не так давно мятежный Кронштадт. Правда, Макаров и я сменили БМА. Я теперь сражался на новеньком "Могильщике капитала", бывшем немецком "Кампфпанцере", со спаренными пулемётами на руках; а получивший новое звание помкомроты Макаров пересел на новую модификацию "Кавалера". Откуда КБ получил эти модели для обкатки, я слабо себе представлял, если честно. Да и думать сейчас об этом не стоило. И лишь Костиков дрался на том же самого "Пламени Революции".
- Верно, - поддержал я Костикова, - тем более, что скоро от неё ничего не останется. За что, кстати, мы её палим, товарищ помкомбат? - обратился я к нему.
- Чоновцев местные вырезали, - ответил тот. - Зашёл отряд в четверть сотни штыков в эту дыру, а поутру никто не вышел. Значит, товарищи краскомы, не должно остаться этой дыры. Товарищ Руднев, колокольня!
Я поднял правую руку меха, навёл спаренные пулемёты на колокольню. Даже не знал, есть ли там кто, и поднимет ли он тревогу при нашем появлении. Я просто нажал на гашетку. Спаренные пулемёты выплюнули длинную очередь, почти на четверть ленты. Мы находились далековато, и более короткой у меня было мало шансов уничтожить засевшего на колокольне врага. Верх колокольни окутался серо-коричневым облаком. Пули ударили в колокол - тот зазвенел как-то протяжно и тоскливо, как будто пропевая последнюю песню обречённой деревеньке. Завершилась последняя песня его протяжным громом, когда он упал на землю вместе с перебитыми балками и телом часового.
А следом раздался знакомый до боли зубовной свист. На деревню и её окрестности падали снаряды.
- Назад! - закричал Костиков. - Назад! Надеть маски!
В специальном креплении у каждого из нас в кабине БМА находился противогаз. Ведь мы часто входили в деревни, над которыми ещё не рассеялись облака ядовитого дыма, а герметичными наши БМА, конечно же, не были. В отличие от созданных на основе водолазных скафандров американских "Биг папасов". А уж попадать под обстрел химическими снарядами было и вовсе смерти подобно.
Я рванул рычаги меха, перекидывая передачи на задний ход, и начал быстро, как на учениях, вытаскивать из сумки противогаз. Начни я суетиться и рвать его судорожными движениями, задохнулся бы в кабине в считанные мгновения. Сбросив шлемофон, надел противогаз, сверху не без труда натянул шлемофон обратно, застегнул под горлом. Всё в норме.
Снаряды впереди нас падали, в основном, химические, лишь изредка гремели взрывы, разворачивающие землю или подбрасывающие к небу брёвна. Тяжёлые газы стелились по-над землёй, их щупальца потянулись к нам. И мы повели БМА от них. Несмотря на противогазы, попадать под снаряды не хотелось никому.
Артобстрел был коротким, но удивительно интенсивным. Похоже, в штабе что-то напутали и позабыли о том, что отправляли ещё и наш отряд на зачистку территории. Фронтовая артиллерия закидала деревеньку снарядами, буквально, сровняв с землёй.
Мы вошли в неё только спустя четверть часа после окончания артобстрела. Над землёй ещё клубился тошнотворный дымок. Мы были почти слепы, через стёкла противогазов и визиры БМА да ещё в жёлто-зелёной дымке почти не видели. Шагали, то и дело натыкаясь на остатки домов и просто кучи брёвен.
Нужды в наших с Макаровым БМА особенной не было. Не по кому было стрелять в этой деревне. Никто даже не шевелился в руинах. А вот для Костикова работы хоть отбавляй. Его БМА раз за разом выплёвывал длинные струи пламени, заливая им всю округу. Дерево разбитых изб и успевшие раздуться от газов тела крестьян вспыхивали факелами. Вокруг нас запылали десятки костров, то сливающиеся в в один большой, то распадающиеся на меньшие.
Мы поспешили покинуть мёртвую деревню. По дороге мой БМА зацепил что-то ногой. Это был пробитый пулями и помятый колокол.
Январь 10 года эпохи Сёва (1936 г.), Токио.
- Смысл вашего рассказа несколько ускользнул от нас, - заметил Такэо. - Поясните его в менее аллегорической форме.
- Видимо, долгое общение с монахами наложило на вас отпечаток, Руднев-сан, - не преминул съехидничать Садао.
- Деревянные дома всегда можно выжечь дотла, - жёстко ответил я, - сровнять с землёй усилиями всего нескольких отделений мехов.
- Сровнять с землёй Акихабару? - тихо спросил Мадзаки. - Ведь именно там больше всего тех самых складов и пакгаузов.
- И порт, - добавил Корэкиё. - Тем более, у нас была масштабная программа реконструкции… - Он тут же оборвал себя, понимая, что сказал явную глупость.
- Там же полно народу, - сказал кто-то из чиновников, придерживающий увесистый кожаный портфель.
- Известим всех, - жёстко отрезал Такэо, - а кто останется и не скроется в пригородах - сам виноват. Глупцы пускай сетуют на судьбу.
- Готовьте доспехи к этой операции, - поддержал его прямым приказом военный министр.
Глава 3
Январь 10 года эпохи Сёва (1936 г.), Токио.
Офицер полиции осмотрел небольшое внутреннее помещение домика, откуда только что выставил женщину и троих её детей. Несмотря на неоднократные предупреждения об очистке Акихабары и кварталов, непосредственно примыкающих к портовым складам, городская беднота и докеры с семьями не спешили покидать свои жилища. Им просто некуда было податься. Но это уже никого не интересовало. Приказ очистить был - его надо выполнить. Тем более, что в ходе очистки вскрылись крайне неприятные факты. В подвалах домов скрывались небольшие прорывы, порождающие - медленно, но верно - тварей тьмы. Выбирающиеся из них каии не спешили, как будто ждали чего-то. Как бы то ни было, часть планов Юримару удалось сорвать, пусть и неумышленно.
Выйдя из помещения, полицейский офицер вынул из планшета листок с надписью "Осмотрено" и быстро приколотил его к стене дома. Оборванная женщина и её почти голые дети дрожали на пронизывающем январском ветру. Офицер покосился на них и снял тёплый мундир, закутав в него всех детишек разом. В конце концов, его дежурство заканчивалось, а списать мундир не так уж сложно, особенно в столь непростое время.
- И не вздумайте возвращаться, - строго сказал офицер женщине, - скоро сюда придут воины духа и сожгут ваш дом. И вас, если вы в нём будете.
- Так мы хотя бы согреемся, - резко ответила ему та. - Лучше, чем умирать на морозе.
Офицер вздохнул. Женщина даже не поблагодарила его за мундир, который, быть может, спасёт хотя бы её детей. Он махнул трём полицейским, сопровождавшим его, и направился к следующему дому. Собственно, именно этот наряд занимался тем, что выставлял людей из их домов, ведь многие сопротивлялись, не желая расставаться посреди зимы с единственным жильём. И далеко не всегда обитателями домов были женщины и дети, а мужчины готовы были защищать своё жильё с кулаками. Их усмиряли дубинками, но не особенно усердствовали, понимая, в каком положении находятся выселяемые бедняки и докеры.