- Так что же будем делать, босс? - нудным тоном переспросил Григорий Шустов, второй пилот.
Эдвин взглянул на экран радара.
- Поток встречно-боковой. Ширина неизвестна. Торможение увеличит время его пересечения. Из-за этого опасность нового удара увеличится.
- Следовательно, тормозиться не будем?
Эдвин взглянул на курсовой экран. Там красовался большой оранжевый диск. Как говорится, "в полный рост". До него оставалось меньше недели инерционного полета. По космическим меркам - рукой подать.
Марс был повернут своим западным полушарием. Невооруженным глазом прекрасно различались и обе полярные шапки, и области со звучными названиями Аргир, Тарсис, долина Маринера, Эллас, Ниргал, другие характерные образования марсианской поверхности. Детали, завораживающие, загадочные и необъяснимо притягательные для землян. Сотни лет люди изучали их сначала при помощи телескопов, затем - посредством автоматических зондов. И наконец пришла пора прямого знакомства с красной планетой. Для этого на орбите Земли собрали, снарядили огромный, баснословно дорогой корабль, все рассчитали, почти прилетели, и вдруг, под самый занавес, - этакий сюрприз.
Эдвин качнул головой.
- Следовательно, тормозиться не будем. Отправляйте робота-сварщика для ремонта обшивки.
- Ну а дальше-то что? Какой частью корабля будем рисковать? - спросил Большой Джо.
Он задал еще один вопрос, который вертелся на языке у всех. Вопрос весьма непростой, поскольку лишних частей у космического корабля нет, а отвечать на этот вопрос предстояло самостоятельно, поскольку из-за большого расстояния обмен радиограммами с Землей отнял бы слишком много времени.
Международный межпланетный корабль "Одиссей" представлял собой диск, насаженный на длинную трубу. В диске, который русские именовали смешным словечком blin, находились жилые помещения, пост управления, научные приборы, оранжерея и основные запасы. А на дальнем конце трубы располагался ядерный реактор главного двигателя. Для защиты от его излучений поперек трубы проходила толстая антирадиационная плита. Напрашивалось решение лететь хвостом вперед, прикрывшись этим щитом. Однако в таком случае "Одиссею" предстояло резать пылевой поток своими маршевыми дюзами. И, что особенно волнительно, - шарообразным корпусом уранового "котла". Между тем, даже малое повреждение реактора или контролирующих систем могло породить весьма серьезные проблемы. Про большое повреждение и думать не хотелось.
- Джентльмены, - сказал Эдвин, - мы все заинтересованы в относительно благополучном возвращении. Поэтому пусть поток пересекает blin.
- А как же наш отель? - спросил Григорий. - Он может пострадать.
Отелем "Калифорния" все те же лингвистически одаренные русские называли большой посадочный модуль, прикрепленный к передней поверхности диска. Этот модуль являлся базой для тех, кому предстояло несколько месяцев жить и работать на Марсе. Повреждение "Калифорнии" ставило под угрозу сразу шестьдесят процентов исследований.
Эдвин пожал плечами.
- Чем-то же придется рискнуть. Даже если случится худшее, потеря "Калифорнии" - это еще не гибель экспедиции.
На это никто не возразил.
* * *
Коротко сработали двигатели маневра. "Одиссей" развернулся. Через полчаса из Хьюстона пришел совет сделать то же самое.
На экране связи возник сам Джеф К. Пристли, директор центра пилотируемых полетов NASA. По обыкновению, был он и суров, и немногословен.
- Хелло, Эдди. Ваше сообщение получили. Земля одобряет маневр. Но предстоят дополнительные проверки "Калифорнии" перед спуском. Наши инженеры готовят страшные инструкции. Скучно вам не будет! Бай.
- Бай, - по привычке отозвался Эдди, хотя Хьюстон мог услышать его не ранее, чем через шесть минут. Шестьдесят миллионов миль - это вам не джоджинг по лужайкам Белого дома.
Экран погас. Эдвин еще с минуту смотрел на него, задумчиво посасывая через трубочку фруктовый коктейль. Он испытывал странные чувства, виной которым был вовсе не этот щекочущий нервы метеорный поток. Виной тому был сам рыжий, таинственный Марс, до которого оставались считанные сутки полета.
С юности Эда Стаффорда влекла к себе эта планета. С тех самых пор, когда через слабенький школьный телескоп он впервые принялся рассматривать оранжевый кружок в мерцающем ночном небе.
Эдвин перечитал массу книг. О загадочных каналах, которые якобы видел итальянский астроном Джованни Скиапарелли в девятнадцатом столетии. Про исполинскую гору Олимп высотой в три земных Эвереста. Про несусветные пылевые бури, про водяной лед под слоями замерзшего углекислого газа. Про то, что лето в южном полушарии короче и жарче, а в северном - прохладнее, но длиннее. И про то, что в далеком прошлом по Марсу текли настоящие реки, а его атмосфера была гораздо плотнее нынешней.
Но больше всего юного Стаффорда заинтересовали частые катастрофы межпланетных автоматических станций, пытавшихся исследовать Марс. Эдвин помнил своего деда-астрофизика, сердито стучавшего пальцем по фотографиям Фобоса и Деймоса.
- Помяни мое слово, парень, есть там какая-то чертовщина, есть!
- Что ты имеешь в виду?
- Да кое-что имею, - загадочно ответил дед.
И выложил кучу пожелтевших вырезок из разных старых журналов.
Эдвин узнал, что первая автоматическая межпланетная станция к Марсу была запущена Советским Союзом в 1962 году. Когда до цели оставалось еще три месяца полета, связь с ней прервалась. Причина осталась неизвестной. Станция навсегда затерялась в пространстве.
"Что ж, бывает, - написал на этой вырезке Стаффорд-самый-старший. - Космическая техника еще не отличалась совершенством".
Но шло время, техника улучшалась. Русским удалось посадить свои автоматы на Луну, а затем - даже на крайне негостеприимную Венеру. Один лишь Марс упорно отбивался от коммунистов. Впрочем, не только от коммунистов. В 1971 году произошел настоящий штурм Красной планеты. Точнее, его пытались организовать. В этот период между СССР и США развернулась настоящая космическая гонка, на кону стоял престиж сверхдержав. Денег не жалели.
Первым стартовал советский зонд. Но русские слишком спешили. Грубейшая ошибка в программировании не позволила их станции выйти на нужную траекторию, и она навсегда затерялась в пространстве. Победителем забега оказался американский "Маринер-9". Его телекамера передала потрясающие кадры. Вот только не сразу. На многие недели Марс оказался затянутым глобальной пылевой бурей. От полюса до полюса. Ни чуть раньше, ни чуть позже.
- Словно с поверхности планеты спешно убирали нечто, не предназначенное для чужих глаз, - усмехнулся Стаффорд-старший.
- Ну, дед, что за фантазии!
- Фантазии? Так считаешь? Велл, тогда слушай дальше. Вслед за "Маринером" к цели подошли советские спутники "Марс-2" и "Марс-3". Оба - со спускаемыми капсулами. "Марсу-3" свой аппарат даже удалось посадить. Догадываешься, что случилось потом?
- Судя по тону, ничего хорошего.
- Райт. Спускаемый аппарат не успел передать ни одной "картинки". Каково?
- Разные могли быть причины, - солидно возразил Стаффорд-младший. - Ветер, например.
- Вот именно, вот именно, молодой человек! - С неожиданной горячностью подтвердил дед. - Но если могут быть разные причины, разумно ли замыкаться только на одной?
Этот вывод казался бесспорным. Эдвин его запомнил.
Потом случилось много успехов. На Марс опустились "Викинги", по нему в разное время каталось больше дюжины автоматических марсоходов. Только все это случилось потом. А вот что творилось на планете именно в 1971 году? Осталось неизвестным.
Зато было совершенно точно известно, что когда Марс вроде бы покорился, начали сопротивляться его спутники. Особо загадочной выглядела неудача русского проекта "Фобос", предпринятого на исходе двадцатого века. В ходе миссии планировалось высадить на Фобос прыгающие автоматы-исследователи. Но когда станция-носитель приблизилась к спутнику, она по непонятной причине начала беспорядочно вращаться и ее остронаправленная антенна "потеряла" Землю. Связь оборвалась. Что ж, бывает, конечно. Однако через очень короткое время потерпела неудачу еще одна миссия, "Фобос-2". Потом провалилась миссия "Фобос-Грунт". А вот это уже…
- Есть там чертовщина, Эдди. Есть!
- Я проверю, - серьезно сказал Эдди.
- Как?
- Надо туда слетать.
Дед расхохотался и взъерошил его волосы.
- Обязательно. Если мэмми разрешит.
Мэмми разрешила через четверть века, когда деда уже не было в живых.