- Через час примерно. А ты уже есть хочешь?
Маша стояла неподалёку, в разговор не вмешивалась и слегка улыбалась.
- Нет. Я конфет хочу, а мама говорит, что до обеда нельзя, - ответила Лика и спросила: - А час - это долго?
- Нет, пожалуй. Погуляешь с мамой, и час как раз пройдёт. Договорились?
Она с серьёзным видом кивнула. Ну что же, я молодец, и конфетный кризис разрулил. Прирождённый политик, Бриан, который голова.
Александр Бурко
30 марта, пятница, день
- Александр Владимирович! Вы зачем так поступаете? Как вы смеете?
Седоватый, упитанный мужчина лет пятидесяти, с красным от злости лицом, в рубашке без галстука и ботинках без шнурков, стоял по ту сторону решётчатой двери, отделявшей его от собеседника. Решётка была совсем новая, покрашенная белой краской, но от этого не ставшая более привлекательной - всё же она отделяла тесную бетонную коробку тюремной камеры, в которой стены даже и не красил никто, давая возможность рассмотреть плотно пригнанные фундаментные блоки с цементными швами между ними, от столь же мрачного коридора. Откидная деревянная полка без матраса, металлический унитаз и раковина в углу. С каждым словом мужчина постукивал мясистой ладонью по толстым вертикальным стальным прутьям, отчего те тихо гудели.
В конце коридора стоял стол, за которым, читая книгу, разложенную под настольной лампой, сидел охранник в чёрной форме, какую теперь носили подчинённые Пасечника. На поясе дубинка, электрошокер, баллончик с экстрактом красного перца. Без оружия, естественно. Стук по двери привлёк его внимание, он поднял голову, но, убедившись, что ничего внештатного не происходит, снова уткнулся в книгу.
- А что вас так удивляет, Пётр Витальевич? - вежливо спросил Бурко, улыбнувшись арестанту. - Чего вы ожидали, приехав сюда за убежищем?
Бурко стоял напротив решётчатой двери, прислонившись к холодной бетонной стене и сложив руки на груди. Он откровенно забавлялся происходящим, и это явно злило человека в камере, который видел насмешку.
- Я ожидал человеческого обращения, прежде всего! И уважения! - выкрикнул человек за решёткой. - В конце концов, я ваш партнёр!
- Вот только о партнёрстве не надо! - даже засмеялся Бурко, в притворно-защитном жесте подняв ладони перед собой. - Как вы стали моим, с позволения сказать, партнёром, это вообще печальная история. Для меня печальная, для вас, скорее всего, радостная. Странно другое… А почему вы решили искать спасения здесь?
Вопрос явно озадачил того, кого называли Петром Витальевичем. Судя по всему, он до сих пор не дал себе труда задуматься об этом, хоть и просидел в камере со вчерашнего дня. Пётр Витальевич принадлежал к тому типу государственных людей, которые считали всё в стране своей собственностью. Когда он вдруг "входил в долю" в какую-нибудь компанию, он искренне полагал, что так и надо. Иначе для чего тогда все эти компании нужны и для чего тогда он занимает своё кресло в своём кабинете? И сейчас элементарный вопрос Бурко поставил его в тупик. На красном широком лице отразилась напряжённая работа мысли, затем мысль явно зашла в тупик и в результате вылилась в очередную вспышку праведного гнева.
- Да как вы вообще смеете? - крикнул Братский.
Короткое эхо быстро стихло в коридоре, а сам узник даже попытался потрясти толстые стальные прутья решётки.
- М-м-м… это всё, что вы имеете сказать? - даже удивился Бурко. - Вы действительно искренне полагали, что приедете сюда и сможете, как и раньше, требовать, чего угодно? И все вокруг снова забегают, засуетятся, чайку принесут? Серьёзно? Вы и вправду так думали?
Пётр Витальевич ничего не ответил, но запыхтел громче. Судя по всему, именно так он и думал. Бурко даже задумался, не хватит ли Петра Витальевича кондрашка от возмущения. Не то чтобы он о нём беспокоился, но у него были определённые планы на узника.
- Где моя жена и мои сотрудники? - спросил Пётр Витальевич, чуть сбавив тон.
- Жена… Жена в соседнем, женском отделении. Устроена немного лучше, чем вы. Сотрудники тоже неподалёку, в общей камере, вон за той дверью.
Бурко показал рукой на металлическую и звукоизолированную дверь в конце короткого коридора. Пётр Витальевич сидел в отдельном отсеке для особо важных лиц, чьи контакты с остальными арестантами, буде такие появятся, были бы нежелательными. Прямо из этого коридора была дверь в ещё одно помещение, на обзаведении которым настоял Пасечник. В нём не было ничего, кроме свисающих с потолка наручников и длинного металлического стола с кандалами для рук и ног. Впрочем, Петру Витальевичу посещение этой комнаты не грозило, потому как никакой ценной информации он не скрывал, да и не имел таковой. Бурко скорее развлекался.
- И всё же, Пётр Витальевич, вы не ответили на мой вопрос. Почему вы решили искать спасения здесь?
- Потому что полагал вас человеком чести! - вдруг выкрикнул Пётр Валерьевич. - Что если вы дали слово вести себя порядочно по отношению к партнёру, то так и будет впредь!
Эта гневная филиппика явно озадачила Бурко. Он даже не сразу нашёлся что сказать.
- Ну, Пётр Витальевич… встречал я дураков, но таких самодовольных, как вы - никогда в жизни. - Бурко даже сделал глубокий вдох и помотал головой, как будто отгоняя видение. - Вы вымогательством отторгли долю в компании, палец о палец не ударили, чтобы предприятию хоть чем-нибудь помочь, тянули из меня деньги, причём подставляя меня же под обвинение в финансовых преступлениях, потому что я ещё и вынужден был перегонять их туда, куда гонять нельзя, и теперь, когда у вас даже не хватило ума вовремя позаботиться о самом себе, вы приезжаете сюда и требуете почёта и уважения? Нет, это даже не лечится…
На лице Петра Витальевича застыло выражение, как будто он и вправду пытается понять собеседника, но не может постичь его логику. Он искренне не мог понять, в чём же проблема.
Дверь в коридор открылась, вошёл Пасечник.
- Здравствуйте, Пётр Витальевич! Как сидится? - вполне дружелюбно поприветствовал он арестанта.
- Как вы смеете, Пасечник? - снова взъярился пленный и снова стукнул толстой ладонью по прутьям решётки.
- Ой, осторожно, ладошку зашибёте! - со слегка глумливой улыбкой предостерёг Пасечник.
Пётр Витальевич Братский в прошлом был главной и единственной неудачей Пасечника как начальника службы безопасности, отвечающего за сохранность и безопасность активов компании. Когда на горизонте чёрной тучей появился Пётр Витальевич, чиновник олимпийского масштаба, из когорты "непотопляемых", тех, которых переводят с места на место за неумеренную вороватость, но при этом каждое следующее место оказывается выше и "хлебней" предыдущего, Пасечник попытался отбить наезд. Но не сумел. Пётр Витальевич проехал по нему, как дорожный каток по пустому молочному пакету. Пётр Витальевич мог так ездить по кому угодно в стране, и затем он с той же грацией прокатился по Александру Бурко, к вящему унижению Пасечника.
- Александр Васильевич, с охраной побеседовали? - обратился к нему Бурко.
- Поговорил. Нормальные ребята, этого… - он указал пальцем на Братского, - они терпеть не могут. Двоим есть о ком позаботиться, ещё один хочет остаться.
- Что решили?
- А что тут решать? - пожал плечами безопасник. - Пусть уезжают все трое, оставлять никого не будем. К ним у нас претензий нет, но и рисковать не хочется, мало ли как обернётся?
Братский замер, приоткрыв рот и тяжело дыша. Он вдруг понял, что сейчас всерьёз решается его судьба.
- Что с женой будем делать? - спросил Бурко.
- С супругой… семьи грех разлучать, верно? - снова хищно улыбнулся Пасечник.
Супруга Петра Витальевича, Елена Алексеевна Братская, была знаменита не меньше своего мужа. Крупная вульгарная и алчная тётка, любительница гигантских бриллиантов и вычурных платьев, с причёской того типа, что в народе называют "вшивый домик", являлась настоящим вдохновителем вымогательских рейдов Братского, а заодно и главным потребителем добываемых в этих налётах материальных благ. Она же выступала в роли "удачливой бизнес-леди", которая якобы и зарабатывала на образ жизни этого семейства.
- Думаю, что вы правы, - кивнул Бурко. - Штрафная бригада?
- Именно. Штрафников у нас пока нет, и вроде бы даже не предвидится, надо же и начинать когда-то? Вот их и пристроим. Как раз женская и мужская бригады создадутся, численностью в один человек каждая.
Пётр Витальевич издал протяжный хрипящий звук. Он понял всё, но был возмущён настолько, что сказать хотя бы одно слово не мог. Всё сказал за него Бурко, обернувшись к Братскому перед тем, как покинуть его:
- Придётся работать, Пётр Витальевич. Выгребные ямы убирать и всё такое. - Помолчал, затем добавил: - Старайтесь, не то я вас пристрелю. Лично.
Сергей Крамцов
30 марта, пятница, вечер
Сколько ещё придётся здесь сидеть? Это была главная мысль, которая крутилась у меня в голове, когда я шёл в сторону учебного корпуса, стоящего рядом со штабом учебного центра "Пламя". Не то чтобы я рвался покинуть безопасность большой воинской части и рвался как можно быстрее ехать в неизвестность, скорее даже наоборот. Здесь нас охраняют, здесь нам хорошо, насколько может быть хорошо при таких обстоятельствах, но рупь за сто - сейчас мало кому лучше нас. И сыты, и одеты, и вооружены. Пусть простенькая офицерская гостиница далеко не хоромы, система коридорная с санузлами в конце и всё такое, но то, что они сейчас одни из самых безопасных - это наверняка.