Ночью в городе опять бесчинствовали ворошители. И мусорщики убирали со ступеней домов тела девочек. Они, мусорщики, уже привыкли ко всему. Они привыкли забирать из судебных подземелий еще живых преступников с раздробленными суставами и вспоротыми животами, они привыкли забирать из бардаков девиц, либо повесившихся от такой жизни, либо убитых спьяну… Они привыкли .вытаскивать из солдатских притонов трупы моряков с выдавленными глазницами и выломанными ребрами. Рано или поздно ко всему привыкаешь, и тогда стоит ли обращать внимание на каких–то девчонок, которым от роду–то было, не больше четырнадцати дождей?.. Вон сколько их валяется, кроваво обесчещенных, с неестественно вывернутыми руками, обожженным животом и четырнадцатью звездами, вырезанными на груди… Видно ворошители хотят, чтобы все жители Ольены исчезли, горой трупов остались лежать в прошлом. Пусть…
Войска королевы Ели окружили город.
Еленка приказала поставить свою палатку на вершину Грибной горы. Каменная макушка заросла корявыми соснами. Многие из них были повалены, и под выворотнями проглядывал желтоватый обветренный камень.
Королева Ель спешилась. Она воткнула копье клевцом в землю и, опершись руками на кончик древка, положила голову подбородком на сплетенные кисти. Еленка улыбнулась. Внизу, за громадной крепостной стеной, в свете встающего солнца, алели черепичные крыши, приникшие к серым фронтонам домов. Тель. По всей Ольене нет больше и неприступнее стен. Хитроумные изобретения дастестских механиков оберегают город от лап врага. Город, у стен которого нашли себе вечное пристанище шестнадцать полководцев. Город, где в погребах золото оседает на вытянутую ладонь. Город - старая дева, гордая, холодная, богатая. Этот город должна покорить она, королева Ель.
Еленка еще раз улыбнулась: главнее и страшнее экзамена у нее не было. Невольно подрагивали руки, подергивались щеки, а тело сжималась от холодного прикосновения страха. Еленка поежилась под легким панцирем и перевела взгляд в сторону. Справа в сорока плевках катапульты розовели стены и вращающиеся башни Конрадора - городка–крепости, охранявшего долинный подход к стенам столицы Дастеста. Королева Ель нахмурилась. Она была возбуждена, словно играла в дох–доп. Что у противника в резерве? Три белых камня или простая полынь? Пламенеющая? Тогда игра будет долгой и сложной. А если… Еленка вздрогнула и в радости щелкнула пальцами. Лицо ее застыло во властной гримасе.
- Конвой, - медленно проговорила она, кусая губы, - передайте полководцам сейма: завтра обложить Конрадор. Пусть приготовят колеса Мелетема и каменовские стенобитные механизмы!..
Друг–телохранитель удивленно посмотрел на королеву. Конрадор? Почти неприступное укрепление, снаряженное винтовыми катапультами. Старая крепость - каменная кладка предтечей - в два локтя, ров на два воина с бронзовыми шипами длиной в голень. Над стенами поднимается рваный клочковатый дым костров, на которых варится завтрак для дежурного тысячного гарнизона. И еще - крепость мала, и колесам негде будет развернуться. Войска Дианеи спустились с гор, и совсем нет смысла нападать на долинную цитадель Дастеста. Может, королева просто… О, прости нас, Владыка, Великий и Щедрый, за богохульство!..
Еленка подозвала друга–телохранителя. Она сложила ладони в замок, потом сжала левую кисть в кулак и столь же резко расслабила. Друг–телохранитель едва заметно кивнул. Еленка снова повернулась в сторону Теля.
Город красовался перед бывшей ученицей. По маленькой площади полз отряд юношеского конвоя, блистая серебристыми панцирями. Побережье закипало утренним базаром. Иногда порыв ветра доносил до слуха королевы мелодичный гул медных флюгеров. Еленка обернулась: друга–телохранителя рядом не было.
Весть о том, что королева Ель решила штурмовать Конрадор, стекла с Грибной горы и заполнила солдатские умы. Зейгеры недоумевали, а комматоры карателей невозмутимо готовились к атаке - метили стрелы и смазывали упругие тела луков собачьим жиром.
Утренняя свежесть стекла в овраги, сменяясь горячими эманациями распаренного чернозема. Обозные суетились, расчищая второй колодец.
Возле повозки, крытой козьими шкурами, сидели пленные: крестьяне, ремесленники и сборщик налогов. Их взяли в предгорье, возле кладбища, где крестьяне пытались подкараулить сборщика. Пленных раздели и связали по двое, стянув руки у локтей ремнями. Двух женщин и девочку каратели забрали в повозки, а остальных бросили на солнцепеке.
Возле самого колеса, прислонясь к борту повозки, за которым плакала девочка, сидели двое: отец и сын. Они слышали, что Конрадор обречен и весь гарнизон крепости будет выдавлен латунными колесами Мелетема.
Отец плюнул и просипел:
- Давно пора их передушить. - Он двинул связанными руками, вспоминая свои счеты с горожанами. - Пааки! Только и могут что жрать наших коз…
Он опять сплюнул. Сын прикрыл тусклые глаза.
Из сада у колодца вышел солдат–горец и направился к пленникам. Он тупо оглянулся на вылезшего из повозки лучника. Тот потер шрам на плече. За лучником выползла девочка. Из носа у нее текла кровь, а на плече темнел след от удара плетью.
Горец постоял, покачиваясь, словно пьяный, и, махнув рукой, пошел своей дорогой. Каратель проводил его взглядом, привязал девочку к колесу и побрел к колодцу.
И тут глаза крестьянина блеснули: внизу, возле тощих девчоночьих ног валялся оброненный кем–то из воинов нож. Крестьянин вытянулся и подтолкнул нож ногой ближе к девчонке. Та всхлипнула и заработала пятками, подгребая песок. Она пискнула от резкого движения, но перехватила нож коленями за лезвие, изогнулась как кошка, и оружие заблестело у нее во рту, крепко схваченное зубами за рукоятку. Отец и сын подползли поближе. С третьей попытки они перепилили путы на руках.
Пока сын освобождал девчонку,отец подошел к повозке дианейского лучника, вытащил лук и со знанием дела истратил три стрелы. Сын перерезал веревки на односельчанах, и крестьяне, по очереди пнув труп сборщика, растворились в лесу.
Они шли недолго, пока тропа не раздвоилась. Здесь отец вложил в девчоночью ладонь нож и, хлопнув спутницу концом лука по поджарому заду, направил ее по левой дороге, а сам, закинув лук на плечо, пошел, подгоняя сына, направо, в деревню.
Неизвестно, в чью пользу бы скрипнуло колесо истории, если бы бывшая пленница была обычной деревенской девчонкой. Скорее всего план королевы Ели просто бы провалился: Еленка не знала законов ненависти гниющего мира. Но Эилинн - дочь колесованного медика Мерена - значилась в городской служебной канцелярии тайным деревенским соглядатаем. Она знала, что все, что она слышала, очень хотят знать полководцы ослепительного Бенъетела. И она пошла в город.
Она выждала, когда крестьяне, освободившие ее, скроются в чаще, привязала на грудь и на живот связки папоротника и, спрятав в них нож, побежала по кабаньей тропе в обход дианейского войска.
Эилинн бежала. Она вылетела из леса и сменила прямой размеренный бег на упругий и бесшумный. Она бежала меж двух полей пшеницы по дороге со взбитой розовой пылью. Раза два она падала лицом в пыль. Вскакивала и, бормоча черные проклятия, мчалась дальше.
Она бежала всю ночь. Перед глазами начали плыть цветные круги, голова кружилась и звенела от боли. Но огни Теля были уже близки. Эилинн устала. Грудь дрожала при дыхании, подошвы горели, звезды на небосводе превратились в ржавые размытые пятна. Она уже еле плелась по тропе. Но ей снилось, что она бежит.
Под утро ее поймали. На этот раз это были зейгеры. Ее грубо ухватили поперек пояса и взвалили на плечо. Она вяло взболтнула ногами и вцепилась в длинные космы солдата. Когда ее так же грубо швырнули спиной о деревянное днище повозки, она вскрикнула и незаметно откинула шнурок с ножом и папоротником в сторону. Грубые руки сорвали ее лесную повязку, рванули колени. И когда воин страстно задышал, вцепившись ей в грудь, она перерубила ему кадык.
Выбравшись из–под грузного липкого тела, Эилинн долго сидела, растирая щеки и запрокинув голову. Она качнула головой. Отпила несколько глотков из фляги. Эилинн взяла с собой самострел, заряженный десятком дротиков, и выбросила свое тело из повозки. Прижавшись к земле, она слушала. Утро еще не разгорелось. Было тихо. Лишь трещали дозорные костры да звякали удилами кони.
Эилинн выползла из лагеря и, оттолкнувшись от мокрой земли, вскочила на коня, чей силуэт маячил перед ней весь нелегкий путь ползком. Конь прянул ушами и беспокойно переступил копытами. Но девчонка не шевелилась. Она лежала на теплой спине коня, свесив руки и ноги вниз. Она чувствовала, как катятся мускулы под конской кожей. Как долинный ветер жжет холодом ее измученное тело. Живу! Живу! - думала она, сжимаясь от радости.
Эилинн махнула спутанной шевелюрой и стеганула коня хвостом узды. Конь послушно помчался в долину.
Она едва помнила крики и шум на стенах города. Потом - мост. А потом она стояла на холодном каменном полу, а главнокомандующий Диц в ночной рубашке, босой, держал ее за горло, бил по ребрам и по щекам и орал: Кто тебя подослал, сука!.. Пожилой солдат опрокинул на нее ведро воды, а когда Эилинн приоткрыла веки, шлепнул ее по лицу и сказал: А хороша …! Другой долго затягивал ноги ремнями и ворчал: Ворошители по ней плачут… Эилинн приподняла голову, но увидела вокруг только размытые тени и огонь. Из рук у нее почему–то росли гвозди, ног она не чувствовала. Вдруг ей стало трудно дышать, и весь мир заслонила красная слюнявая морда. В груди зажглось пламя, и чей–то голос прошептал: Кто тебя подослал, сука? Эилинн открыла глаза и увидела дианейского карателя с девичьим лицом. Он ей улыбнулся, дружески, но как–то невесело. И она поняла, что это не каратель, это девушка. Ну да, девушка, - подумала Эилинн и провалилась в небытие.