- Но нашелся среди революционеров предатель. Сообщил он буржуям и империалистам, что все готово к революции, что идут уже по тайным тропам могучие отряды борцов, что в секретных местах встали уже засады, что по сигналу вся страна поднимется на борьбу. И испугались буржуи. И стали они просить помощи у врагов за океаном, чтобы уничтожили они наш вольный и свободный народ, чтобы снова не взвилось над землей знамя победы рабочих и крестьян. А в уплату обещали все наши леса, поля, заводы и недра. И заокеанские буржуи решили: смерть восставшим!
Хорошо, что тогда узнал об этом сам Дед Афган и велел срочно вывезти из крупных городов всех детей. А охранять их назначил своих самых верных соратников. Вот мы сюда и приехали, а родители ваши - революционеры - приняли смертный, неравный бой с черной вражеской силой. Заокеанских империалистов уничтожили, но и сами полегли в неравной борьбе… - Старик замолкает и смотрит куда-то вдаль, за горизонт…
- А дальше, ребята, вам лучше, - он подслеповато прищуривается, - вон, товарищ звеньевой расскажет. Он помоложе, да и память у него получше…
С этими словами старик машет рукой в мою сторону, а сам, тяжело опираясь на палку, медленно идет к машине. Двое тимуровцев заботливо поддерживают его под руки, а меня уже окружила толпа - да что "толпа"! - орда мальков:
- Товарищ звеньевой, а шведы - люди?.. Товарищ звеньевой, а на Зарнице страшно?.. Товарищ звеньевой, а вы диких бредунов живьем видали?.. Товарищ звеньевой, а золотая нашивка у вас за что?.. Товарищ старший звеньевой, а правда, что у финнов рога растут?..
И я отвечаю на весь этот водопад вопросов, который обрушивается на меня со скоростью пулеметной очереди. Шведы - люди, только плохие; на Зарнице страшно, но страх можно преодолеть, диких бредунов живьем видел, но недолго - не могут они пережить нашей встречи; золотая нашивка у меня за вторую Зарницу, где мы со звеном отбили атаку целой роты шюцкора, а то, что из всего звена выжил один я, мелким знать не обязательно; рога у финнов не растут.
Я отвечаю еще на добрую сотню вопросов, получаю приглашение на торжественный сбор, и, наконец, меня оставляют в покое, наедине с моими мыслями. А мысли все те же: зачем? Зачем меня вызвали в Главное Управление Тимуровского Комитета?
Впрочем, выяснилось это довольно быстро.
Хмурый тимуровец у входа в здание ГУТК тщательно проверил мои документы, на всякий случай уточнив:
- Волков Борис?
Кивком подтверждаю: да, мол, это я и есть.
- Проходите, вас ждут.
Лестница, ведущая на второй этаж, в конце которой уже трое тимуровцев - один другого здоровее. Увидев мои нашивки за двенадцать поисков, девять рейдов и аж за четыре Зарницы, они салютуют мне первыми. Но тут же тот, что посередине, протягивает руку:
- Оружие, товарищ звеньевой.
Снимаю с ремня кобуру и протягиваю тимуровцам. Лязгает дверь несгораемого шкафа…
- Проходите. По коридору направо.
Я зашагал по коридору мимо ТОГО САМОГО МЕСТА. Дверь в кабинет Деда Афгана, как обычно, охраняли двое пионеров-первоотрядников: мальчишка и девчонка. Юнармейцы. Оба - в синей с белым парадной форме, в красных пилотках. Девчонка еще и в белоснежных бантиках. У паренька на груди - обычный "калаш", у девчонки - "ксюха"…
Я поворачиваюсь четко, как на параде, и беру "под салют". Кабинет Деда Афгана - святыня святынь! А паренек-то мои нашивки разглядывает. Ну-ну. Посмотри, малек, поучись. А девчонка… Ой! Вот это да!..
Лицо пионерки обезображено длинным шрамом. Просто он - слева, вот я его сразу и не заметил. Это кто ж тебя так? Наверное, бредуны, потому как у девчонки - три нашивки за поисковые рейды в зоны высокой опасности. Одна к тому ж серебряная… Молодец, мелкая! Хорошо дралась!
А теперь вперед, туда, где Алексей Бугров, председатель Тимуровского комитета, обустроил свой кабинет. У входа снова караул. Но теперь уже не тимуровцы, а юнармейцы. Правда, отряд минус шестой, не меньше…
Я салютую часовым, они отвечают. Один из них распахивает передо мной дверь.
- Разрешите?
- Проходи, товарищ Волков, проходи…
За большим письменным столом сидит… нет, не Бугров. Это Верховный пионервожатый республики, Иван Евграшин, а Бугров стоит рядом.
- Как добрался, товарищ Волков? - интересуется Евграшин. - Где устроился? Обедал?
Я отвечаю, что добрался хорошо, устроился у юнармейцев и вместе с ними пообедал в столовой, а в голове назойливо стучит: "Зачем вызвали? Зачем? ЗАЧЕМ?!"
- Ну, раз ты сыт и разместился, я думаю, что нет смысла тянуть. Верно, Алексей?
- Так точно, - подтверждает Бугров и, глядя мне прямо в глаза тяжелым, каким-то мертвым взглядом, не то приказывает, не то предлагает: - Ты сядь, Волков, сядь. В ногах правды нет.
Я усаживаюсь в удобное, обитое вытертым плюшем старинное кресло еще из старых, дотемных времен…
- Разговор у нас с тобой будет долгий, серьезный ну и, сам понимаешь, секретный…
Ого! Они что, задумали что-то? То-то я слыхал, что нынешний председатель Совета Дружин "не тянет"… Дела…
Евграшин откашливается, но говорить начинает Бугров:
- Вот что, Борис. Ты парень неглупый, грамотный, все о тебе хорошо отзываются… А вот скажи: ты когда-нибудь задумывался, что дальше?
- То есть как это? - Точно! Переворот затевают… Вот это влип…
- Подожди, Алеша, - в разговор вступает Евграшин, - дай-ка я проще поясню. Борис, как ты думаешь: через десять лет в нашей республике жить станет лучше?
- Ясно, лучше!
- А почему?
- Ну… Мы много строим, много делаем… Вот завод в Ухте на полную вывели… Даже птицефабрику собираемся… Детей много! А раз много детей - значит, будут рабочие руки, так? Значит, точно - жить станем лучше!
Закончив свои рассуждения, я гордо взглянул на них. Ну, разве я не прав? Но ни Евграшин, ни Бугров что-то не торопятся подтверждать мои выводы…
- Видишь ли, Борис, - Евграшин озабоченно чешет нос, - все было бы так, как ты говоришь, если бы не одно "но".
Что еще за "но"?..
- Скажи, ты в деревне бывал? - низким, без интонаций голосом интересуется Бугров.
- Ну, бывал…
- Поля, луга видел?
- Да видел я, товарищ председатель Тимуровского комитета. И поля, видел, и луга…
- Их больше стало? - и опять давит своим мертвым взглядом. - Вспоминай, звеньевой.
Да вроде нет. Там, где наш первый лагерь стоял, полей вроде даже меньше стало. Ну, точно. Я помню, что, когда совсем маленький был, у реки поле было овсяное. Я еще тогда говорил, что оно - геркулесовое. Нас туда на полевые работы посылали, в пионерский десант. Типа прогулки на свежем воздухе. А потом, когда уже постарше стал, пару раз по делам в этот же колхоз попадал. Так не было уже этого поля. Деревенские говорили - болото съело. И осушить не смогли. Вроде кто-то приезжал из Дворца пионеров - юный мелиоратор, что ли? - так он сказал местным юннатам, что сделать ничего не может… Да еще Ирка рассказывала, что будто бы дед ее подружки - старый большевик, ему уже пятьдесят шесть! - жаловался, что в деревнях у Двины посевные площади втрое сократились…
- Нет, товарищ председатель Тимуровского комитета, больше их не стало. Вроде бы даже меньше стало…
- А есть мы что будем, если полей уже сейчас - нехватка? А ну-ка, вспоминай, Волков: сколько раз только за этот год гарниры отменяли?
Бли-и-ин! А ведь и верно: чуть не раз в неделю мы мясо или рыбу без гарнира рубали. Раньше-то, как сейчас помню: и каша на завтрак, и макароны, и капустка там, свеколка… А сейчас - только хлеба в обрез, картошка и морковка, которая после Тьмы чуть не самая урожайная культура. Иная морковочка на полпуда потянуть может… А все остальное - грибы, мясо да рыба…
Я молчу. А чего говорить-то? Хотя… Это что же получается? Мы, значит, с голоду подыхай, сухари вместо конфеток малькам отдавать станем, а буржуи разные будут сидеть, обжираться, руки потирать и ждать, пока мы от голода загнемся?
- Я, товарищ председатель Тимуровского комитета, так думаю: раз у нас еды мало - надо ее у скандинавов забрать! - Я непроизвольно сжимаю кулаки. - Зарницу им объявить и вырезать до последнего. Там земля есть, и поля можно…
Я собираюсь развить свою мысль дальше, но меня останавливает Евграшин. Мягким движением он, словно бы по-дружески, толкает меня в плечо и поворачивается к Бугрову:
- Вот, Алеша, именно об этой реакции я тебя и предупреждал. Смотри: глаза горят, кулаки сжаты, аж костяшки побелели. Четыре зарницы прошел, пятая ему - нипочем! Э-эх, Борис, - это уже ко мне, - да было б у нас таких, как ты, хоть двадцать тысяч - так бы и сделали. А как прикажешь поступать, если ребята вроде тебя - на вес золота?
Доброе слово и кошке приятно! Я расслабляюсь, и тут вдруг Бугров, совершенно не меняя своего мертвого выражения лица и не отводя своего мертвого взгляда, нагибается к столу и вытаскивает из него бутылку:
- Давайте-ка, мужики, выпьем по сто боевых. За то, чтобы на будущий год - в Артеке!
Если бы этот новогодний, хотя, в общем-то, вполне обычный тост произнес кто-нибудь другой, а не Бугров, которого скандинавские солдаты уже в пятнадцать лет прозвали "Вита дёден", когда он, командуя летучим звеном лыжников, наводил ужас на маатилы, кили, утпосты и прочие стады, я бы окончательно расслабился и выпил бы свои сто грамм без задней мысли. Но тут…
- И верно, - присоединяется Евграшин. - Давайте-ка мы с вами, ребята, выпьем за то, чтобы древняя столица пионеров всего мира снова зазвенела пионерскими голосами!