VII
По лесной тропинке Конан пробрался к протоке и переправился через нее - где вброд, где вплавь. Выбравшись на берег, варвар двинулся в глубь леса - туда, где, по донесению его разведчиков, находился лагерь пиктов. Небо было ясным, сквозь ветви деревьев просачивался призрачный лунный свет, и киммериец мог ориентироваться по луне и звездам - он предпочитал сделать большую петлю, лишь бы не натолкнуться на отступающее воинство дикарей.
Неожиданно ночную тишину опять прорезала барабанная дробь, что оказалось очень на руку киммерийцу. Теперь, определив направление, откуда доносился грохот, он мог идти напрямик. Довольно скоро сквозь ритмичные удары барабана он различил неясные еще людские голоса - значит, лагерь был уже близко. Вожди пиктов сейчас, скорее всего, готовят свои отряды к решающей схватке. А потому стоило удвоить осторожность - Конану совсем не улыбалось напороться на выставленных вокруг лагеря часовых.
Варвару повезло; он сумел подобраться к лагерю, не встретив ни одного пикта. Шатер колдуна стоял под двумя могучими деревьями, ветви которых не пропускали света луны. Несомненно, Сагайета находился в шатре - как подсказывало Конану его звериное чутье. Внимательно оглядевшись по сторонам, киммериец попытался оценить ситуацию.
К одному из деревьев прислонился охранявший шатер страж. Конан бесшумно скользнул к нему и, взмахнув топором, раскроил пикту череп. От страшного удара дикарь, не вскрикнув, рухнул на землю, а убийца его замер, пытаясь определить, был ли услышан кем-либо шум от падения тела. Однако, к его счастью, этот звук заглушили удары барабана. Приникнув к земле, Конан пополз к шатру и уже собрался пробраться внутрь, как вдруг наступила мертвая тишина - барабанная дробь смолкла. По спине киммерийца пробежал холодок; он вспомнил, что во время прошлого боя после такой паузы появились гигантские змеи.
Нужно было торопиться! Откинув полог шатра, Конан заглянул внутрь, и сразу же в ноздри ему ударил резкий смрад - запах змеиной кожи. В шатре было темно, только в почти угасшем очаге тускло отсвечивали красным угли. Рядом с очагом неподвижно сгорбилась фигура человека.
Это был шаман Сагайета. Глаза пикта были закрыты, и, вероятно, он пребывал сейчас в трансе после совершенного колдовского ритуала. Редкостная удача! Конан поднял свое оружие, собираясь одним ударом прервать жизнь отвратительного колдуна, как вдруг услышал шорох, и над ним взметнулась узкая тень.
Киммериец почувствовал, как в левое запястье, не защищенное кольчугой, впились чьи-то зубы. Он опустил глаза - на его руке, вцепившись в плоть, висела огромная, длиннее человеческого роста, пиктская гадюка. Не был ли то сам повелитель змей, в тело коего умел вселяться Сагайета?
Конан резко поднял руку, и тело змеи метнулось вслед за его движением; тогда, взмахнув зажатым в правой руке топором, он отсек голову огромной рептилии. Змея корчилась на полу в предсмертных судорогах, свиваясь в кольца, и в одном из бросков попала прямо на угли очага. Воздух наполнился вонью паленого мяса.
Тем временем Конан, похолодев, смотрел на свое запястье - на месте укуса выступили только две маленьких капли крови, но вокруг них быстро расползалось темное пятно, а рука онемела почти до плеча.
Нельзя было терять ни мгновения. Он бросил топор и выхватил из-за пояса нож, собираясь надрезать кожу в месте укуса и высосать смертоносный яд. Но в этот миг скорчившийся у очага и до сих пор неподвижный шаман поднял голову. Широко раскрытые глаза Сагайеты были холодными и лишенными всякого выражения. "Как у змеи", - мелькнула мысль в голове киммерийца.
- Варвар! Святотатец! - по-змеиному прошептал колдун. - Ты посмел убить великое существо, в которое временами переселялась моя душа… Но ты жестоко поплатишься за это!
Не отвечая, Конан метнул в Сагайету нож, но тот со змеиной ловкостью увернулся, и лезвие вспороло стенку шатра. Шаман вскочил и вытянул к киммерийцу костлявые руки.
Но убийственное заклинание колдуну произнести не удалось: Конан молниеносным движением подхватил с пола топор и, широко размахнувшись, вонзил его в тощую шею жертвы. Раздался глухой хруст разваливающихся шейных позвонков. Голова Сагайеты скатилась с плеч, его туловище бессильно осело на пол; багровый фонтан, ударивши из перерубленной шеи, брызнул в очаг. Зло зашипели политые кровью угли.
Перед глазами Конана плавали алые кольца. С трудом он отыскал свой нож и полоснул им по запястью. Брызнула кровь; киммериец прижался к ране губами и, сплевывая, стал отсасывать отраву. Но от потерял слишком много времени, и всю левую половину его тела уже пронизывала жгучая боль. Успеет ли он?.. Сможет ли?.. Конан стащил с себя ремень и крепко перетянул руку у плеча.
В это время до слуха его долетели отдаленные звуки начавшейся битвы. Суля по всему, дикари, так и не дождавшись появления змей, снова пошли в атаку - либо рассчитывая, что помощь придет попозже, либо надеясь на свое численное превосходство.
Конан вскочил на ноги. Забыв обо всем, он был готов бежать к полю боя, встать в строй вместе со своими солдатами… Но острая боль, словно молнией пронзившая тело, заставила его опомниться: он слишком хорошо знал, что любое физическое напряжение, разгонявшее отравленную кровь, обернется для него смертью. И он снова приник губами к разрезу на распухшей руке.
Наконец, его усилия увенчались успехом - через какое-то время киммериец почувствовал, что чудовищная боль понемногу начинает ослабевать. Опухоль больше не увеличивалась, и он даже мог согнуть посиневшую руку. Тогда Конан перевязал запястье клочком оторванной от рубашки ткани и, зажав в правой руке топор, а в левой, едва повиновавшейся ему, голову Сагайеты, вышел из шатра и направился в сторону протоки.
VIII
Призрачный лунный свет озарял несметное множество пиктов, переправляющихся через речной рукав. На другом берегу их встречал железный строй аквилонской пехоты - стена щитов и острия длинных пик. Кавалерия на правом фланге пока что бездействовала.
Капитан Лаодамас услышал окликающий его хриплый голос.
- Великий Митра! - изумленно прошептал он, обернувшись и увидев забрызганную кровью фигуру киммерийца. - Что с тобой случилось, Конан?
- Это сейчас должно интересовать тебя меньше всего. Почему твои люди не вступают в бой? У тебя был приказ атаковать дикарей, когда они будут на середине протоки. Копыта Нергала, чего ты еще ждешь?! Почти все пикты уже на нашем берегу!
- Но это не правилам, Конан! - запротестовал светловолосый капитан. - Согласно военному кодексу, бесчестно нападать на противника, когда он находится на переправе…
- Видит Кром, я терпел твою глупость слишком долго, но терпению моему пришел конец! Однако поговорим мы с тобой об этом позже…
С этими словами киммериец выпустил из рук топор и голову Сагайеты, после чего, подойдя к Лаодамасу, неожиданно подхватил его под колено и, выдернув ноги из стремян, сбросил опешившего всадника с коня. Взлетев в освободившееся седло, Конан нагнулся, поднял с земли свой топор и насадил на него отрубленную голову.
- Я прикончил Сагайету, колдуна пиктов! - проревел он зычным голосом. - Теперь нам нечего бояться змей! Вперед, парни! За мной! Рубите и колите!
Повинуясь жесту киммерийца, горнист протрубил атаку, и застоявшиеся кони рванула в галоп. Подняв свой топор, увенчанный головой пиктского шамана, Конан мчался впереди атакующей колонны, продолжая выкрикивать: "Сагайета мертв! Сагайета мертв!" Кавалерия аквилонцев бронированным кулаком врезалась в толпу дикарей и смяла их. Началась кровавая резня.
Полуголые пикты не могли противостоять закованным в доспехи всадникам. К тому же избивавшие дикарей аквилонцы повторяли вслед за Конаном: "Сагайета мертв! Сагайета мертв!" Не понимая языка, но разобрав знакомое имя, дикари заволновались, и тут те из них, кто оказался рядом с вражеским вождем, заметили венчавшую его топор окровавленную голову шамана. В рядах пиктов произошло замешательство, а затем их войско превратилось в беспорядочную толпу; вскоре они, потеряв разум, бросились бежать, не слушая отчаянных призывов предводителей. Аквилонская пехота ударила вслед за кавалерией, и мечи, копья и стрелы боссонцев и гандерландцев довершили начатую бойню. В тот вечер Нергалу досталось множество жертв, а круглый диск луны, отражавшийся в протоке, сделался алым от крови пиктов, окрасившей ее воды. Мало кому из дикарей удалось спастись, добежав до черневшего вдали леса.
У опушки Конан остановил всадников и велел горнисту играть отбой: в темной лесной чащобе кавалерии делать было нечего. Он отыскал глазами командира пехотинцев.
- Глико! Теперь дело за тобой - перебейте всех, кого сможете догнать!
Старый капитан молча кивнул и, повелительно мазнув рукой своим солдатам, исчез в темной чаще. Конан соскочил с седла, но тут стволы деревьев закружились перед ним в причудливом хороводе; чудовищная усталость, раны и змеиный яд сделали свое дело. Даже для такого могучего человека, как гигант-киммериец, эти испытания оказались чрезмерными: свет в его глазах померк, и он, как подкошенный, рухнул на землю.
Глико и Флавий сидели рядом с постелью Конана, наблюдая, как лежавший на спине киммериец с явным неудовольствием протягивает левую руку легионному лекарю. Когда тот размотал бинты, они увидели, что предплечье чудовищно распухло и почернело, словно опаленное огнем.
- Никогда бы не поверил, если б не видел собственными глазами, что ты ухитрился держать в этой руке топор, - с удивлением произнес Глико.
- Кром! А что мне еще оставалось? В другой руке я держал поводья, - мрачно ухмыльнулся киммериец и спросил лекаря: - Ну что, мясник? Долго ли мне валяться тут бревном? Вылечишь руку или отрежешь напрочь?