За рулём сидел толстый мужик в костюме, белой рубашке и галстуке. Мёртвый. Наверное, водитель одного из депутатов или какого-то важного чиновника, привёзший патрона в мэрию на очередное заседание Чрезвычайного комитета и на свою беду оставшийся ждать его, когда центр Киева неожиданно атаковала национальная гвардия.
Ключа зажигания в замке не было. Передвинув "кедр" за спину, я подполз к водителю и стал ощупывать его пиджак. В левом кармане ничего, в правом тоже. Я сунул руку под пиджак и полез во внутренний карман.
Раздался глухой звук, будто молотком стукнули по подушке. Труп дёрнулся и тут же ещё раз… Снайпер заметил меня и пытался подстрелить сквозь разбитое окошко второй дверцы. Хорошо хоть сама дверца на месте, а не выворочена взрывом, как та, что справа.
Значит, стрелок на первом этаже. Максимум на втором - с третьего он так стрелять не смог бы, угол слишком большой. Хреновая у него позиция, снайперы обычно высоко сидят, да к тому же баррикадируются… Или он полный лох в своём деле - среди гвардейцев вряд ли сыщется и пара профессионалов, а иначе мы бы не добрались до Крещатика, - или у него есть причины прятаться именно на нижних этажах.
Того, что мне было нужно, не оказалось и во внутреннем кармане. Тело водителя снова дёрнулось. И ещё раз. Кровь текла по его груди и животу, белая рубашка стала тёмной. Я кое-как впихнул руку в карман чёрных брюк, нащупал гладкий пластик - и вытащил ключ вместе с овальной коробочкой сигналки.
С трудом развернувшись и просунув ногу под руль, вставил ключ в замок, нажал, повернул. Запищало, на панели зажглась красная спираль, стала белой, погасла. Я крутанул ключ.
Двигатель заурчал и включился.
Пуля врезалась в рулевую колонку, с хрустом пробив её. Пригнув голову, я рванул рукоять автоматической коробки, ногой надавил на газ и вцепился в баранку. "Мерседес" поехал, тяжело набирая ход, раскачиваясь, шлёпая пробитыми покрышками по мостовой. Я повернул руль, объезжая остовы микроавтобуса и милицейской машины, и "мерседес" потянуло в сторону, будто на льду. Вплотную приблизиться к мэрии не выйдет - к дверям ведёт широкая каменная лестница, - но я всё равно утопил газ до предела. В лобовое стекло ударила пуля, и оно покрылось узором трещин с белым пятном в центре. Машина дёрнулась, налетев на поребрик, и понеслась дальше. В стекло попала вторая пуля, оно осыпалось, в салон ворвался ветер.
В последний миг я опять крутанул руль, и машина левым передним колесом врезалась в нижнюю ступень.
Меня бросило на панель. От удара я до крови прикусил язык. Выбрался наружу и кинулся вверх по ступеням к распахнутым дверям Киевской мэрии.
Сзади стучал автомат - Опанас сообразил, что я затеял, и стрелял над мусорным баком, прикрывая меня. В окне слева от дверей что-то мелькнуло. Я дважды выстрелил туда, запрыгнул на мраморную площадку перед дверями, с разбега упал на спину и ногам вперёд въехал в здание.
Человек в бледно-синем, с жёлтыми разводами комбинезоне стоял на одном колене на куче мусора перед окном и целился в меня из винтовки с оптическим прицелом. Небритый, без шлема и бронежилета, с длинным тёмным чубом.
Он выстрелил. Всё ещё скользя на спине, я вдавил спусковой крючок. Его пуля рикошетом ушла от бронежилета, а мои наискось полоснули снайпера по груди. Он отклонился назад, выпустив винтовку, потом качнулся вперёд, упал лицом вниз и медленно съехал по груде мусора.
Держась за грудь, я кое-как встал. Сердце колотилось, ныли рёбра. Оглядел просторный холл. Обе ведущие наверх лестницы обрушились - вот почему он не поднялся выше. Подойдя к снайперу, я сложил и убрал в кобуру разряженный "кедр", взял винтовку, вытащил из его подсумка два магазина и побежал на улицу.
Теперь стреляли прямо под памятником безголовому Ленину, я видел жёлто-голубые комбезы гвардейцев и зелёную, с бурыми разводами форму солдат регулярной армии. Все они лежали за брустверами с двух сторон от памятника. Несколько солдат пробирались за кустами сбоку, и гвардейцы их, судя по всему, не видели.
Опанас сидел за баком. Когда я встал над ним, он поднял ко мне смертельно бледное лицо и просипел:
- А я думал… конец пилоту… пристрелили…
Я молча ухватил его за плечи, поднял и потащил в сторону Майдана.
В этот момент военные перешли в атаку и быстро смяли гвардейцев. Мы уже подходили к Майдану, когда нас заметили и открыли огонь. Стрелки были далеко, между нами стояли машины, дым стелился по Крещатику. Пули взвизгивали вокруг, били в асфальт, в обгорелые остовы автомобилей. Я тяжело дышал, волоча едва ковылявшего Опанаса. Голова его то падала подбородком на бронежилет, то откидывалась назад, он кашлял и всё спрашивал:
- Грузовики есть? Есть?
- Есть, - отвечал я, хотя видел: нет.
По словам погибшего Барцева, они должны были ждать нас у большого ступенчатого фонтана, но там лишь зияли воронки взрывов. Я сделал ещё несколько шагов и остановился.
- Что? - спросил Опанас. - Почему встали, пилот? Не вижу ни хрена, темно в глазах… К машинам идём!
Слева раздался гудок. Я повернул голову - одинокий грузовик стоял между колоннами, подпиравшими широкий козырёк Центрального городского почтамта. Наверное, на открытом месте у фонтана стало опасно, и командир приказал отъехать туда. Но где остальные машины?
- Эй! - донеслось сквозь частый стук выстрелов. - Сюда!
Стоящий на подножке худощавый человек махал рукой. Я поволок Опанаса к почтамту. Военные почему-то начали стрелять в другую сторону - возможно, с площади Льва Толстого появился ещё один отряд гвардейцев. Худощавый нырнул в кабину, и вскоре от грузовика к нам бросились двое бойцов в комбинезонах, бронежилетах и шлемах.
Подбежав, они схватили Опанаса под мышки и поволокли к грузовику. Я обогнал их.
Два высотных дома справа от почтамта были полностью разрушены, у третьего проломлена крыша, из дыры валил дым. Мы почти дошли до грузовика, когда тяжёлый низкий рокот заглушил звуки боя, начавшегося на Крещатике.
- Чьи это вертушки? - прохрипел Опанас, а потом из-за крыш домов вылетели вертолёты. Массивный грузовой "тандем" с двумя винтами сопровождала пара узконосых "чёрных крокодилов" с блоками ПТУР на подвеске и пулемётными турелями под кабиной.
Они открыли огонь, и грузовик исчез в яркой вспышке.
Взрывная волна едва не сбила меня с ног, я присел, потом упал на колени. Загрохотал пулемёт, полоса разрывов побежала ко мне по асфальту, но вертолёт отвалил в сторону, не прекращая стрелять, и она изогнулась дугой, ушла за спину…
Сквозь грохот донёсся короткий вскрик.
Я оглянулся.
Увидел три неподвижных тела. Расколотый шлем Опанаса. Кровь, бегущую по чёрным усам.
И тогда мне стало всё равно. Спасения не было - некуда бежать, незачем прятаться.
Не на что надеяться.
Я уже давно ни на что не надеялся. Всё шло к этому, другого будущего у меня не было.
Сев, я стянул через голову ремень винтовки, отстегнул кобуру с "кедром" и бросил оружие на асфальт. "Крокодилы" понеслись над Крещатиком, "тандем" опускался посреди Майдана, а из-за домов вылетали всё новые вертолёты, и на боках их изгибали шеи двуглавые орлы.
Глава 2
- Ты - военный преступник, - произнёс мужчина в штатском. - Хотя это слишком громко звучит для обычного наёмника, но по закону ты - военный преступник и в качестве такового подлежишь уничтожению.
Сидевший рядом с ним генерал российской армии молчал.
Звякнув наручниками, я откинулся на спинку неудобного, твёрдого стула. В комнате был низкий потолок с лампочкой под решётчатым колпаком, покрытые бетонной "шубой" стены, железная дверь, стол, за которым в креслах расположились эти двое, и стул, на котором сидел я.
Я облизал рассечённую губу. Заживающая ссадина на скуле зудела, но почесать её было нельзя - руки скованы за спиной. И обритая прошлым вечером голова, смоченная дешёвым одеколоном, тоже чесалась.
- Суд состоялся, приговор вынесен. Тебя расстреляют.
- А был суд? - спросил я. - Наверное, я его случайно пропустил.
Гражданский - сдержанный в движениях, с властным взглядом и сединой в волосах. На столе перед ним лежал чёрный лэптоп, на экран которого он всё время посматривал. Ещё у него была манера сжимать левую руку в кулак и потирать подбородок большой золотой печаткой на безымянном пальце.
Генерал - средних лет, молодцеватый и румяный. Глядел на меня с лёгким презрением, но в целом вполне равнодушно, как на букашку, которую скоро раздавят, после чего о ней не вспомнит ни одна живая душа. А вот у гражданского взгляд был иной: заинтересованный и острый.
- Не помню зала с судьей и свидетелями, - продолжал я, - адвоката, прокурора… Что там ещё положено в суде?
Кажется, этим я немного вывел генерала из себя. С того момента, когда конвой ввёл меня в комнату, он сидел молча, только кивал иногда, но теперь заговорил:
- Трибунал это был, а не суд. А для тебя и расстрела мало. Сколько жизней у тебя на совести, наёмник?
- Не знаю, - честно сказал я. - Я же военный лётчик. Пилот, такая у меня работа.
- Пилот-наёмник, какая разница? Убивал ты за деньги.
- Все, кого я убил, были солдатами или бандитами. Вооружённые бандформирования, слышали о таких? Если б не я их - они бы меня.
- Да лучше б тебя духи сбили из "стингеров" своих, не тратили бы мы сейчас время. Надо было вас всех прямо там, на Майдане, к стенке поставить, а не везти сюда.
Генерал повернулся к седому:
- Как времена изменились! Раньше наёмники эти… ну чистые бандиты, зря, что ль, их душьём прозвали? А теперь вон самолёты у них!
Я криво улыбнулся.