Рослый, очень стройный и поджарый, с узким лицом, острым орлиным носом, бледной кожей и белесыми волосами, он теперь сгорбился и стал тощий, как скелет; на его землисто-сером лице выделялись синие губы. Но сын Аудуна был красивый и крепкий мальчик, широкоплечий и ладный, такой же белокурый, как отец, хотя вообще-то не очень походил на него.
Стейнфинн бурно и радостно приветствовал друга, но очень опечалился, увидев, что Аудун вовсе занедужил. Стейнфинн и слышать не хотел о том, чтобы разлучиться с Аудуном, и тот вынужден был отправиться вместе с ним в усадьбу, где на время тинга остановился Стейнфинн со всеми спутниками. По дороге Аудун рассказал: люди, с которыми он должен был встретиться — внучатые племянники его деда. «А более близких родичей у меня нет; они станут опекать Улава, когда я помру». Оба старика в Хествикене были еще живы, но совсем одряхлели, а его самого одолела хворь — нутро болит; ни есть, ни пить он не может, так что долго не протянет, разве что несколько недель. Все эти годы, вплоть до самого рождества, он служил у короля Магнуса, а после отправился домой в Хествикен, потому как очень уж занедужил. После смерти жены он заглядывал туда один раз, не более, и сына своего узнал ближе только нынешней зимой. Но будущее ребенка тяжким бременем лежит у него на душе, а тут еще эти родичи из Сулейара не явились! Поехать же к ним ему невмоготу… У него поднимаются такие боли, когда он ездит верхом… А ныне, почитай, предпоследний день тинга. «Святые отцы с острова Хуведей охотно бы взяли его к себе… но коли мальчик пожелает остаться там и постричься в монахи, когда подрастет, вместе с ним угаснет наш род».
Когда Ингебьерг увидела красивого ребенка, который вскоре останется круглым сиротой, она захотела поцеловать мальчика. Но Улав вырвался из ее объятий и прижался к отцу, неприязненно и удивленно глядя большими синими глазами на незнакомую госпожу.
— Неужто тебе не хочется поцеловать мою жену, Улав? — спросил Стейнфинн и громко расхохотался.
— Нет, — ответил отрок, — потому что Аслауг целуется с Коллом.
Аудун смущенно улыбнулся и сказал, что речь идет о стариках, служивших в Хествикене. Взрослые долго смеялись, а Улав зарделся и опустил глаза. Отец попенял ему и велел учтиво, как подобает, поздороваться с Ингебьерг. Улаву пришлось подойти к ней и позволить себя поцеловать. Когда же маленькая Ингунн, которая вышла к гостям, сказала: она, мол, тоже хочет поцеловать мальчика, Улав послушно подошел к ней и наклонил голову, чтобы девочка могла дотянуться губами до его лица. Но стоял он, побагровев от стыда, с глазами полными слез. Мужчины засмеялись и стали подшучивать, что, мол, Улав не очень дорожит благосклонностью прекрасных дам.
Уже вечером, когда хозяева и гости отужинали и, сидя за столом, потягивали хмельное, Улав вроде бы оттаял. Ингунн бегала меж скамей и, завидев свободное местечко, кидалась туда и влезала на скамью. Посидев немного, болтая ножками, она снова соскальзывала на пол, бежала и опять взбиралась на скамью уже в новом месте. Взрослые смеялись над ее проделками, подзывали к себе и пытались поймать; девочка совсем расшалилась. И тогда Улав, как видно, принял твердое решение; он поднялся со своего места рядом с отцом, поправил новый пояс с висевшим на нем ножом, пересек горницу, подошел к Ингунн и сел рядом с ней. Когда же она спрыгнула на пол и побежала к другой скамье, мальчик нерешительно последовал за ней и снова уселся возле девочки. Так дети то и дело переходили с места на место и играли — Ингунн носилась по горнице, смеясь и визжа, а Улав чинно и серьезно следовал за ней. Время от времени он бросал взгляд на отца, и слабая улыбка озаряла его красивое, но хмурое мальчишеское лицо.
Дети уже сидели и клевали носом в углу, когда к ним подошли Стейнфинн с Аудуном, спустили их на пол и подвели к очагу.