Фишер постучал стволом "Пустынного Орла" по стене. Тонкий пластик задребезжал, но и только. Волшебная дверца не распахнулось. Пребывая в состоянии полнейшего смя-тения духа, Марк поспешил прочь из сатанинского здания. Как бы то ни было, операция с треском провалилась. Настала пора драпать. И как можно поспешнее.
* * *
Декс с Сильвией стояли возле седана. Выражения лиц у обоих были крайне встрево-женные.
– Что там случилось? – Мисс Голдэнтач схватила Марка за рукав. Фишер отметил, что стерва успела привести себя в порядок, причесаться и подкраситься.
– Не знаю, – честно признался он.
– Что значит – вы не знаете?
– А то и значит! Пока наши бравые придурки громили ГЛОК, я вернулся в холл. Проверить, не очнулся ли охранник.
– Неужели очнулся? – встрял Декс. – Не может быть, средство гарантированно валит даже…
– Он был без сознания, – с раздражением перебил Марк его лепетание. – Но рядом сидел какой-то тип. Молодой спортивный парень. Лет двадцати. Почему-то голый.
– Может, бой-френд охранника? – предположила Сильвия.
– Да мне-то откуда знать? Я и разглядеть его толком не успел, он начал в меня стре-лять из пистолета сторожа. К счастью, промахнулся. Я пальнул в ответ. Тоже мимо. Тут он и смылся.
– Куда?
– Куда-то в коридоры, – уклончиво пробормотал Марк. Вдаваться в подробности – в такие подробности! – ему не хотелось. Что может быть хуже, чем прослыть галлюцини-рующим идиотом?
– Значит, всё насмарку. Грёбаное дерьмо! – Мисс Голдэнтач топнула ножкой.
Краем глаза Марк уловил какое-то движение в близких кустах. Сквер окружал зда-ние ГЛОКа сплошным кольцом. Был он тёмен и дик, будто вьетнамские джунгли из фильма "Взвод". Там могла скрываться целая рота голых аборигенов, вооруженных не то, что "Макаровыми" – базуками и пулемётами! Нервы у Фишера были напряжены как пе-ретянутые струны, и прежде чем рассмотреть, кто там бродит, он направил в сторону кус-тов пистолет. Ей-богу, он выстрелил бы, но обычно медлительный и вежливый Декс гарк-нул совершенно по-сержантски: "Спрячьте пушку, параноик!" – и Марк послушался. Главным образом не потому, что испугался окрика, а потому что разглядел, кто бродит в зарослях.
Это была лошадка. Аккуратный ухоженный пони. Без седла и уздечки. Явно жеребец. Хозяина поблизости не наблюдалось.
В пору детства и юности Марка Фишера (тогда ещё Марика Рыбника) бесхозные по-ни по улицам Раши не бродили. Но ведь с тех пор прошло почти двадцать лет…
Коняшка – это вам не омоновская овчарка. Ситуация несколько разрядилась. И тут, то ли напугавшись вопля Декстера, а то ли просто по физиологическим причинам пони уписался. Напряжение спало окончательно. Марк и Декс облегчённо захохотали. Мисс Голдэнтач буркнула что-то о мужчинах, которые до гробовой доски остаются малолетни-ми дебилами, нырнула в машину, вытащила уоки-токи и начала вызывать Тима с Киром.
Те вскоре появились. На Марка оба смотрели абсолютно без смущения. Будто не ос-тавляли его предательски один на один с голым стрелком. А впрочем, стоит ли ждать от наёмников преданности и самопожертвования?
Штурмовая бригада, подгоняемая командами мисс Голдэнтач, попрыгала в машины и с возможной скоростью рванула с места преступления.
Последним, что промелькнуло перед глазами Марка Фишера, был пони. Качая баш-кой, жеребчик брёл назад в сквер.
На задних ногах.
ГЛАВА 3
ПАВЕЛ
Наш шеф, владелец детективного агентства "Серендиб" (да и всех его работников, если разобраться) – создание сверхъестественное. И это не фигура речи, а сущая правда. Дело в том, что он средневековый ифрит. Очеловечившийся и до известной степени обру-севший, но всё-таки самый настоящий. Хоть пробу ставь. Высшую. Только явился он не из сказок "Тысячи и одной ночи", а из действительно существовавшего и в какой-то мере существующего до сих пор потаённого магрибского государства Зок. Это – если верить его собственным словам. Я отношусь к ним с разумной долей скептицизма, потому что знаю: для ифрита солгать проще, чем превратиться в столб дыма или гигантскую плото-ядную черепаху. То есть вообще ничего не стоит. Впрочем, место и дата его появления на свет по-настоящему важны лишь для того, кто намерен взять над ним власть. У меня та-ких планов нет.
Во всяком случае, пока.
Величают его беем Сулейманом Куманом эль Бахлы ибн Маймуном ас-Саббахом и прочая и прочая. Двадцать девять имён собственных, не считая артиклей, предлогов и компонентов, обозначающих степени родства. Мы, подчинённые, зовём его в глаза Су-лейманом Маймуновичем. Между собой просто Сулейманом или Сулом. А порой – на-шим долбаным выжившим из ума стариком, растреклятым доисторическим чудовищем или просто душманом. Но тс-с! Кажется, он умеет подслушивать мысли.
Вообще-то ифриты – существа на редкость вздорные. Чуть что не по ним, готовы в мгновение ока разрушить какой-нибудь город или разорвать тысячу человек на тысячу кусков. Причём каждого. Шеф, к счастью, не таков. Звучит парадоксом, но долгие века жизни значительно улучшили его характер. С ним можно вполне нормально общаться и даже временами шутить, не опасаясь быть испепелённым на месте. Сам он тоже шутник не из последних. Только чувство юмора у него средневековое. Подозрительность, кстати, тоже. Посему допрос с пристрастием в нашем агентстве называется "рапортом о прове-дённой операции".
Именно этой изощрённой пытке я сейчас и подвергался.
– Клянусь, эфенди, он был заговорён от пули! – горячо говорил я, стоя навытяжку перед развалившимся на диване Сулейманом. Тот недоверчиво щурил глазки, теребил за-витую бороду и покачивал ножкой в расшитой туфле. И молчал.
– Иного объяснения нет.
Я рубанул левой рукой. Правая была вытянута по шву, и пошевелить ею не имелось возможности. Так же, как любой из ног. На меня было наложено частичное заклятие соля-ного столба. Шеф не терпит, когда во время доклада подчинённые бегают по кабинету или чересчур активно жестикулируют. Активная жестикуляция и пробежки – его собственная прерогатива. Только его. Сатрап магрибский.
– Я стрелял практически в упор. Дважды. Ему как с гуся вода.
– Дубина ты, Паша, – ласково сказал шеф. – У чоповцев редко бывает боевое оружие. Чаще всего газовое. Или останавливающего действия.
– Говоря доступным языком, это значит с резиновыми пулями, – тявкнул бес, кото-рый по излюбленной привычке расположился под столом. Его Сулейман не обездвиживал, что злило меня чрезвычайно. Правда, для привилегии была серьёзная причина; но всё рав-но обидно.
– А в газовых пистолетах патроны обычно чередуются, – продолжал солировать Же-рар. – Один шумовой, другой нервно-паралитический. Снова шумовой и опять нервно-паралитический. Ты наверняка шумовыми палил.
– Вот только мнения болонок мы ещё не спросили, – огрызнулся я. – Ну всех бук-вально спросили, а болонок, блин, забыли.
– Сулейман Маймунович, скажите вы ему! Чего он опять обзывается? – обиженно взвыл Жерар.
– А ты не подначивай, – отреагировал справедливый шеф.
– Да я ж ради пользы дела. Просветительство невежд – мой благородный долг. Как старшего соратника, умудрённого опытом многих веков. Как существа, стоящего на неиз-меримо более высокой ступени интеллектуального развития. Как друга, наконец!
– Завелась шарманка, – утомлённо вздохнув, заметил я.
Шеф тем временем поднялся с дивана, коснулся меня пальчиком – и я оттаял. Сорат-ник, умудрённый опытом многих веков, воспринял моё освобождение без восторга. На-оборот забрался ещё глубже под стол. Видимо боялся огрести по шее, энциклопедист бло-хастый. И правильно боялся. После завершения отчёта я всегда испытываю неодолимое желание что-нибудь сломать или разбить. А ещё лучше кого-нибудь покалечить. Такая вот диковинная нервная реакция.
Пока я разминал ожившие конечности, Сулейман вразвалочку прошествовал к сво-ему циклопическому бюро из железного дерева, раскрыл дверцы и вынул рулон плотной белой бумаги. А также обтянутый кожей плоский футляр. Положил то и другое на стол и поманил меня пальцем.
Бумага моего интереса не возбудила, зато коробочка заинтриговала не на шутку.
Размерами футляр был примерно двадцать на тридцать сантиметров, толщиной око-ло трёх. Запирался двумя крошечными медными крючками, в углу виднелась металличе-ская табличка с гравировкой. Какое-то слово. Буквы, кажется, готические. Разглядеть таб-личку толком я не успел, Сулейман откинул крышку.
Внутренность футляра выстилал фиолетовый бархат, а в продолговатых углублениях лежали матово отсвечивающие стальные предметы. Сильнее всего они походили на хи-рургические инструменты или на орудия утончённых пыток. Рядом с коробкой шеф по-ставил стеклянный пузырёк строгой формы, наполненный чёрной жидкостью.
– Что это? – спросил я с некоторой тревогой. "Допрос с пристрастием" из фигуры речи грозил превратиться в пугающее действо. С моим непосредственным участием в ро-ли допрашиваемого.
– Готовальня, – бесстрастно ответствовал Сулейман. – Тушь.
– Какая ещё готовальня? Какая тушь?
– Готовальня золингеновская, тушь паркеровская. Ещё вопросы?
– Зачем они?
– Чертить, разумеется, – пожал плечом шеф. – Ты ведь чертежи запоминал, правиль-но?
– Да не умею я тушью рисовать. Тем более, этими железками. Давайте уж как обыч-но, карандашиком.
– Слушай, Павел, – начал сердиться шеф, – карандашиком ты знаешь, что можешь делать?..
Жерар, судя по счастливому повизгиванию, приготовился ляпнуть какую-нибудь пошлятину, однако мне удалось опередить его. Долгие тренировки не прошли даром.
– Рисовать, – вкрадчиво пропел я.