Ну, на самом деле, что меня ждало после ухода на пенсию? Поиск более-менее достойно оплачиваемой, но безумно скучной работы? Очередная, скорее всего неудачная попытка устроить личную жизнь? И это после восемнадцати лет непрерывной нервотрепки? Финал истории банален и предсказуем – скорая депрессия, плавно перетекающая в запойный алкоголизм. А тут подвернулось невероятное приключение!
В лихорадочном возбуждении вскочив и нарезав несколько кругов вокруг стола, наконец, я сообразил, что нужно сделать в первую очередь. С третьей попытки засветив стоявшую на столе лампу, и морщась от едкого керосинового запаха, несколько раз пересчитал имеющуюся наличность.
Закончив, я в задумчивости откинулся на спинку стула. У меня имелось, ни много, ни мало, почти полторы тысячи рублей Российской империи. То есть получалось, что мне вновь крупно повезло, и я не только провалился в прошлое родной страны, но и с ходу умудрился разжиться солидной суммой. Ужин, два дня проживания на постоялом дворе и чаевые обошлись всего в каких-то два жалких целковых. Таким образом, экспроприированная у разбойника наличность превращала меня в весьма состоятельного по местным меркам человеком.
…Завтрак, на всякий случай, я решил заказать в номер. Телефон, надо полагать, еще не изобрели и, наверное, поэтому, возле двери висел витой шнурок с пушистой кисточкой на конце. Я несколько раз дернул за импровизированное сигнальное устройство, предварительно щелчком указательного пальца сбив с него беспечно шевелившего усами откормленного таракана.
Не очень приятной неожиданностью для меня явилось личное прибытие владельца заведения – Ивана Павловича Буханевича, небольшого роста, сухонького, подвижного, словно капля ртути, мужчины, возрастом за пятьдесят. Особенное впечатление производили его переливающиеся, иссиня-черные, в тонкую белую полоску, брюки, с напуском заправленные в отполированные до зеркального блеска сапоги тонкого хрома. А расшитая шелковая рубаха на выпуск, подпоясанная узким ремешком, серая жилетка с искрой и продетой в петлю золотой цепочкой карманных часов, безусловно, являлись показателем высокого достатка их обладателя.
Постреливая из-под наплывших век хитрыми глазками по сторонам, Буханевич зашел издалека. Пока выскочивший из-за его спины, как чертик из коробочки, служка, поливал мне за ширмой, мы поболтали о погоде, как на дрожжах растущих на рынке ценах и видах на будущий урожай. Причем, нарочито беспечно трепался он, а я в тон ему только невнятно мычал да поддакивал.
Когда Иван Павлович все же подобрался к цели моего прибытия, ради чего, по всей видимости, и появился здесь, я уже был готов. Решительно отослав прислугу, и понизив голос до шепота, поведал ему, что являюсь частным детективом, и прибыл инкогнито с важным расследованием, сути которого пока раскрыть никак не могу.
Однако Буханевич очень странно отреагировал на выдуманную с ходу безобидную легенду. Испуганно отшатнувшись и изменившись в лице, он, часто сглатывая, с видимым трудом справился с собой. Блуждая по сторонам отсутствующим взглядом, величественно кивнул, соглашаясь с необходимостью соблюдения тайны в таком тонком деле, и вдруг, скептически прищурившись на меня, едко съязвил:
– Как-то вы не по моде одеты-с, Степан Дмитриевич? Можно сказать, странно даже одеты-с. Ой, не гоже при вашей профессии так-то из толпы выделяться.
Я досадливо крякнул. Трактирщик был, бесспорно, прав. Моя турецкая кожанка, свитер и джинсы в купе с утепленными кроссовками, так органично вписывающиеся в современный мне городской пейзаж, здесь смотрелись, по меньшей мере, экзотично.
– Понимаете… ну это… так получилось, – пока я мямлил, мучительно пытаясь придумать приемлемое объяснение, Буханевич сам пришел мне на помощь.
– Да вы, сударь, не тушуйтесь. В миг вашему горю поможем. Приказчика прям в номер прикажете. Слово даю, обслужит, по высшему разряду. Вы ведь, – он понизил голос и проникновенно заглянул мне в глаза, – можете себе позволить? В этом смысле, – большой и указательный пальцы трактирщика выразительно потерлись один о другой.
Я снисходительно улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:
– А вы как считаете?
– Полагаю, очень даже можете, – согласно кивнул Буханевич.
– Тогда, – теперь я звонко щелкнул пальцами. – За чем же дело стало? Давайте вашего приказчика, и, еще, пожалуй, завтрак…
К половине одиннадцатого я был сыт, слегка пьян, а главное, одет с головы до ног во все новое. Не слишком удобно, учитывая былое пристрастие к спортивному стилю, но терпимо, принимая во внимание отсутствие альтернативы.
Все обновки обошлись в сорок два рубля тридцать две копейки. При такой стоимости жизни, и рациональном использовании негаданной добычи, у меня имелся реальный шанс уцелеть, успев приспособиться к новым условиям существования.
Так как теперь, по заверениям Буханевича, мой внешний вид абсолютно соответствовал общепринятому, я решил, что не грех и высунуть нос за ворота. Нужно же когда-то начинать знакомство с миром, где возможно придется провести долгие годы, …если не всю оставшуюся жизнь…
Хотя утреннее возбуждение постепенно остывало, с постоялого двора я выходил с настроением, все же ближе к мажорному. Но развеяться, вдохнув полной грудью чистейшего, непривычно переполненного кислородом воздуха редкого погожего утра поздней осени, так и не сложилось.
Сразу за воротами, по дну глубокой, ощетинившейся по склонам густым высохшим чертополохом канавы на закраине дороги, жизнерадостно журчал ручеек. У самого излома забора постоялого двора через него тянулись хлипкие мостки, ведущие в кривой проулок меж запущенных палисадников. Прошлой ночью такие подробности, само собой, мне были недоступны, и сейчас я лишь тихо порадовался, что впотьмах не оступился и не свернуть себе шею.
Вокруг мостков, заполонив дорогу, шушукаясь, перетаптывались десятка два местных жителей. Причем женщины, против обыкновения не лезли вперед, а испугано прятались за спинами озабочено почесывающихся мужиков. Погруженный в свои мысли, я лавировал в глухо галдящей толпе, пока меня окончательно не оттерли к обочине, где обвисшая на стволе опасно гнущейся молодой березке молоденькая девчонка в потертом жакете и новом, ярком платке с хрипами, утробным бульканьем и жалобным постаныванием беззастенчиво освобождала желудок от завтрака. Это малоаппетитное зрелище живо вернуло меня обратно в действительность. Интенсивно поработав локтями, я довольно быстро прорвался в первую линию любопытных обывателей и в награду получил чувствительный удар по нервам.
Нет, нельзя сказать, что вид мертвого тела поверг меня в шок. Слава Богу, в силу специфики бывшей службы покойников пришлось навидаться в достатке. Но этот смотрелся как-то особенно омерзительно. Вспоротый от паха до шеи молодой, никак не старше тридцати, парень, раскинулся на спине, погрузившись затылком в темный ил и уставившись остановившимися незрячими глазами сквозь тонкую водяную пленку в линялую синь равнодушного неба. Остроконечные обломки перерубленных ребер щетинились жутким желтовато-розовым частоколом. Вывернутые из разорванной брюшины сизые кишки лениво поласкало неспешное течение. Залившая склон темно-бурая кровь, не принимаемая прихваченной утренним заморозком землей, охрой красила студеную воду, едва заметно парящую воду.
Где-то за спиной, сквозь неразборчивые причитания, испуганные ахи и охи, слух неприятно резанул высокий, на грани истерики, женский голос: "Да что же это, Господи, деется-то? За два-то неполных месяца, почитай уж восьмой упокойник…"
У меня вдруг перехватило горло, по всему телу побежали волны неприятных ледяных мурашек, и стало трудно дышать. Я поспешно вывернулся из толпы, жадно хватая ртом обжигающе холодный воздух, а в голове билась лишь одна заполошная мысль: "Бежать!.. Бежать отсюда немедленно!.. Бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше!.."
О продолжении прогулки речь уже идти не могла, и я как в последний оплот, бросился обратно в номер. А когда минут через четверть часа после возвращения на постоялый двор раздался по-хозяйски напористый стук в дверь, в пепельнице догорала уже пятая сигарета. Мое сердце екнуло и оборвалось от дурного предчувствия. Под ложечкой разлилась слабость, и возникло непреодолимое искушение исчезнуть, испариться, или, как минимум, поглубже забиться под кровать, лишь бы не отворять. Но незваные гости оказались настойчивыми, и уже барабанили в дверь кулаками и ногами.
Обреченно понимая, что отсидеться не удастся, я все же заставил себя подняться, сделать три роковых шага и повернуть ключ, отпирая замок…
Камера, в которую меня бесцеремонно затолкали вломившиеся в номер полицейские, в придачу к тошнотворной вони и клопам, дождем сыпавшимся с низенького потолка, имела еще и постояльцев. Но самый главный сюрприз ждал меня впереди.
Сидя прямо на земляном полу, привалившись спиной к сочащейся ледяной сыростью стене, уронил голову на грудь мой недавний рыжий знакомец. Тот самый любитель пугать ножиком мирных прохожих. Судя по заплывшим зеленью глазам, посиневшей и раздутой физиономии, а также запекшейся в уголках рта кровью, после моей плюхи ему еще кто-то щедро добавил.
Рядом с рыжим, но уже на подгнивших нарах, вольготно развалились два костлявых оборванца. Они, оживленно пихаясь локтями, по очереди плевали в него, стараясь попасть прямиком в макушку.
На мое появление в камере бродяги отреагировали с неподдельным восторгом.
– Гля, Репей, кого привели! – довольно заголосил тот, что повыше. – Точняк первоход! Ну, шлепай, шлепай к нам шустрее, – издевательски поманил он пальцем.
– А клифт у него знатный, – облизнулся второй, нервно дергая левым глазом в предвкушении предстоящей забавы. – Как раз по мне будет.