- Потому что я скорее воткну это себе в глаз, чем вернусь туда.
Одно мгновение Миели смотрит мне в глаза, а потом улыбается.
- Что тебе для этого нужно?
- Мне необходим полный доступ к системам корабля. Я знаю, чем это нам грозит. Мне нужен доступ к компьютерным ресурсам, и не только к базовым.
Миели глубоко вздыхает.
- Ладно. Вышвырни этого мерзавца с моего корабля.
Потом она закрывает глаза, и в моей голове что-то щелкает.
Я корень, а мое тело - Иггдрасиль, мировое древо. В его костях алмазные механизмы, а в каждой клетке продукты протеомической технологии. А мозг - это настоящий мозг Соборности, способный управлять целыми мирами. Моя психическая личность в нем меньше, чем одна страничка в Вавилонской библиотеке. Часть меня, усмехаясь, мгновенно находит способ сбежать: завладеть фрагментом этой удивительной машины и направить его в космос, оставив моих спасителей моим тюремщикам. Но другая часть меня, как ни странно, возражает.
Я перемещаюсь по умирающему кораблю в поисках наноракеты. Теперь я не похож на неуклюжую обезьяну, я плавно скольжу по воздуху, словно миниатюрный космический корабль. С помощью обостренных органов чувств я нахожу точку в толще производственного модуля в дальнем конце цилиндра. Именно отсюда распространяется материя Тюрьмы.
Силой мысли я создаю копию изображения спаймскейпа "Перхонен". Затем приказываю сапфировой плоти корабля открыться. Стена превращается во влажное мягкое желе. Я глубоко запускаю в него руку, дотягиваюсь до ракеты и вытаскиваю ее наружу. Снаряд крохотный, не больше одной клетки, но сделан в виде клыка с острыми зазубринами. Щупальцами из квантовых точек я обхватываю находку и поднимаю вверх: такая мелочь, но внутри заключен разум архонта, наблюдающего за превращением корабля в Тюрьму.
Я подношу ракету ко рту, раскусываю и глотаю.
Архонт доволен. Но на мгновение он ощущает диссонанс, какое-то несоответствие, словно обнаружил двух воров в одном.
Однако за пределами Матери-Тюрьмы творятся странные вещи: здесь ведется нечестная игра. Старая вздорная физика не столь безупречна, как игра архонтов - совершенная в своей простоте и в то же время охватывающая всю математику в ее неразрешимости. Вот почему задание архонта заключается в превращении этой материи в еще одну Тюрьму, в придании Вселенной большей чистоты. Вот что научил любить их Отец, Творец Душ. Только таким способом можно исправить мир.
А это отличная материя для превращения в Тюрьму. От предвкушения создания новой "Дилеммы" у него даже слюнки текут. Его копи-отец открыл схему, напоминающую по вкусу ореховое мороженое: повторяющуюся серийную стратегию, как в игре "Жизнь". Возможно, и ему удастся обнаружить что-то новенькое здесь, на его собственной маленькой игровой доске.
Далеко-далеко отсюда его копи-братья нашептывают по кват-связи свои жалобы на огорчительное несоответствие, на аномалию в отношении побега вора и той, другой. Архонт заверяет их, что все уже сделано, что они вскоре вернутся к Матери-Тюрьме, и он принесет кое-что новенькое.
Он смотрит вниз, на сеть клеток, где обитают мелкие воры, и бабочки, и женщина-оортианка, которых он обнаружил в этой сладкой материи. Скоро Игра начнется снова, теперь уже в любой момент.
Она будет иметь вкус лимонного шербета, решает архонт.
- Магия, - говорю я ей. - Тебе известно, как работают магические трюки?
Я уже вернулся в свое человеческое состояние. Воспоминания об обостренном чутье и компьютерной мощи постепенно тускнеют, но еще живы, словно фантомная боль в утраченной конечности. И, кроме того, внутри меня остался архонт, запертый в моих костях, в глубоком компьютерном морозильнике.
Мы сидим в тесном складском модуле, его вращение вокруг оси обеспечивает силу тяжести, а корабль занимается восстановлением. А вокруг нас сверкающий поток космических кораблей, растянувшийся на тысячи кубических километров, но благодаря увеличительным свойствам корпуса "Перхонен" кажущийся близким. Здесь и сверхскоростные суда зоку с колоссальным выбросом тепла, для которых один день путешествия равен тысяче лет, и похожие на китов медленные корабли с зеленью и миниатюрными искусственными светилами внутри, и повсюду, словно мотыльки, летают сгустки мыслей Соборности.
- На самом деле все очень просто, дело в нейробиологии. Отвлечение внимания.
Миели игнорирует меня. Она накрывает стоящий между нами столик. На нем оортианские блюда: странные прозрачные пурпурные кубики, извивающиеся продукты синтетической жизни, аккуратно нарезанные - и тщательно сложенные - разноцветные фрукты, а также два маленьких бокала. Движения Миели сосредоточенны и размеренны, словно она совершает какой-то ритуал. По-прежнему не обращая на меня внимания, она вынимает из стенного шкафчика бутылку.
- Что ты делаешь? - спрашиваю я.
- Мы празднуем, - отвечает она.
- Да, это стоит отметить. - Я усмехаюсь. - Должен признаться, мне потребовалось немало времени, чтобы понять. Ты не поверишь, но разум Соборности можно обмануть. Ничто не меняется. Я переключил его сенсорные входы и закачал в них имитацию, основанную на показаниях спаймскейпа "Перхонен". Он до сих пор уверен, что строит Тюрьму. Только очень медленно.
- Понимаю.
Она хмурится, глядя на бутылку, вероятно, размышляя, как ее открыть. Отсутствие интереса к моему гениальному плану вызывает у меня раздражение.
- Понимаешь? Это похоже на простой трюк. Посмотри.
Я протягиваю руку к ложке, делаю вид, что обхватываю ее пальцами, а на самом деле сталкиваю себе на колени. Затем поднимаю обе руки и раскрываю ладони.
- Исчезла.
Миели изумленно моргает. Я снова сжимаю левый кулак.
- Или трансформировалась.
Разжимаю пальцы, и на ладони извивается ее драгоценная цепочка. Я протягиваю цепочку Миели. Ее глаза сверкают, но она медленно наклоняется и берет у меня из рук свою драгоценность.
- Ты к ней больше не прикоснешься, - произносит она. - Никогда.
- Обещаю, - искренне говорю я. - С этого момента действуем как профессионалы. Согласна?
- Согласна, - несколько изменившимся голосом отвечает она.
Я глубоко вздыхаю.
- Со слов корабля я узнал, что ты сделала. Чтобы вытащить меня, ты спустилась в преисподнюю, - говорю я. - Что же заставило тебя на это решиться?
Она не отвечает и резким движением отвинчивает пробку бутылки.
- Послушай, - продолжаю я. - Это касается твоего предложения. Я передумал. Я украду то, что тебе так необходимо украсть. И не важно, на кого ты работаешь. И даже сделаю это так, как ты захочешь. Считай, что это долг чести.
Она разливает вино. Густая золотистая жидкость очень медленно вытекает из бутылки. Я поднимаю свой бокал.
- Выпьем за это?
Раздается звон наших бокалов: чтобы чокнуться при низкой силе тяжести, требуется немалая ловкость. Мы пьем.
Таниш-Эрбен Таниш, 2343. Слабый древесный запах отличает самое выдержанное вино. Иногда его называют "Дыханием Тадеуша".
Откуда я могу это знать?
- Мне нужен не ты, вор, - говорит Миели. - А тот, кем ты был. И это первое, что мы должны украсть.
Я таращусь на нее, вдыхая "Дыхание Тадеуша". И вместе с запахом приходят воспоминания, многие годы другой жизни наполняют меня как вино наполняет бокал. "Средней упитанности, крепкая, порывистая", - говорит он с улыбкой, глядя сквозь рислинг, искрящийся жидким светом. "Кто это средней упитанности?" - со смехом восклицает она. И он уже уверен, что завоевал ее.
Однако именно он принадлежит ей все эти годы, годы любви и вина, проведенные в Ублиетте.
Он - я - сумел это скрыть. Стеганография мозга. Эффект Пруста. Необнаруженные архонтами ассоциативные воспоминания, открывающиеся запахом, который невозможно уловить в тюрьме, где ты не ешь и не пьешь.
- Я гений, - объявляю я Миели.
Она не улыбается, а только слегка прищуривается.
- Значит, на Марс, - говорит она. - В Ублиетт.
Мне становится холодно. Понятно, что в этом теле и в этом разуме мне не добиться никакого уединения. Просто еще одна тюрьма и еще один надзиратель. Но эта тюрьма намного лучше предыдущей: красивая женщина, тайны и отличная еда, а еще море кораблей, уносящих нас навстречу приключениям.
Я улыбаюсь.
- Место забвения, - произношу я и поднимаю бокал. - За новые начинания.
Миели молча пьет со мной. А яркие паруса "Перхонен" уже несут нас по Магистрали.
Глава третья
Сыщик и шоколадное платье
Запах кожи на шоколадной фабрике удивляет Исидора. Шум конш-машин рождает эхо в высоких стенах из красного кирпича. Гудят окрашенные в кремовый цвет трубы. В блестящих стальных емкостях непрерывно вращаются лопасти, и каждый неторопливый поворот извлекает из шоколадной массы очередную порцию ароматов.
На полу в луже шоколада лежит мертвый мужчина. В бледном утреннем марсианском свете, падающем из высокого окна, труп выглядит как памятник страданию: худой жилистый плакальщик с впалыми висками и реденькими усиками. Глаза открыты, и видны белки, но остальная часть лица покрыта слоем черно-коричневой массы из резервуара, в который мужчина вцепился, словно хотел там утопиться. Белый фартук и вся остальная одежда так густо покрыты пятнами, что могут использоваться для теста Роршаха.