– Дивно, что ты еще жив, паря, – цокнул языком старик, рассматривая Ивана. – Ты что ж натворил, котейка?! Почто парня поуродовал?!
Баюн ответил презрительным фырканьем и попытался укусить старика за руку.
Рядом все еще подергивался избитый в месиво Очокочи. Тоже окровавленный Яромир не без труда кувыркнулся, поднялся человеком и захрустел шеей, склоняя голову от плеча к плечу. Каждое движение давалось волколаку через боль, но улыбка на его роже играла довольная.
Первым делом он добил сатира. Не когтями, не зубами – просто вытащил нож и деловито чиркнул по горлу. Словно козу прирезал. Теперь уже окончательно мертвый, последний рикирал дак повалился на холодную землю.
Следом Яромир занялся ранами Ивана. Досадливо ворча и вздыхая, он извел на них остатки живой воды. Княжич жалобно хныкал и подвывал, пока порезы на спине и загривке срастались, покрывались свежей розовой кожицей.
На отрубленный когда-то бабой-ягой мизинец воды сызнова не хватило. Хотя, честно говоря, Иван с потерей уж свыкся, толком и не помнил о ней.
– Все, больше нет, – буркнул Яромир, вытряхивая из пузырька последнюю каплю. – Остальное уж сам заживляй.
– Да вроде все… – опасливо почесал шею Иван. – Благодарствую…
– Не меня благодари, Иваныча, – кивнул волколак. – Не подоспей он – и лежать бы нам в земле…
– Благодарствую, Иваныч, – отвесил земной поклон Иван. – Иваныч… а имя как?..
– Илья, – пробасил богатырь, скручивая Баюну лапы жесткой веревкой. – Илья Иванов сын, по прозванию Муромец. Слышал, может, о мне, паря?
Иван восторженно ахнул. Слышал ли он?! Конечно, слышал! Кто ж о Илье Муромце-то не слышал?!
Давно на Руси не видали этого древнего богатыря. Лет сорок тому постригся он в иноки Киево-Печерской лавры, где и прожил с четверть века. Думал уж и помереть там, да не выдержал в конце концов, взыграло ретивое, снова уселся на коня и уехал куда глаза глядят. Осьмнадцать долгих лет странствовал по далеким землям.
А теперь вот – вернулся.
– Илья Иваныч!.. – восхищенно заходил вокруг старика Иван. – Илья Иваныч, это что ж, в самом деле ты?!
– Я, Вань, я, – по-доброму улыбнулся Муромец. – Он самый. А ты подрос, гляди-ка, подрос. Возмужал. Я ж, когда в остатний раз до вашего Тиборска доезжал, ты еще в младенях бегал. Вот такусенький был, на ладошке моей сидеть мог.
Иван гордо выпрямился, приосанился. Так уж ему стало приятно, что сам Илья Муромец его помнит.
– Ишь, и меч у тебя какой… – присвистнул богатырь, разглядывая Самосек. – Славный меч, славный. Из кладенцов, чаю?..
– Из них, батюшка, – поклонился Иван.
– Хорошо, ладно, – покивал Муромец. – Ну здравствуй и ты, волчище, здравствуй, Волхов сын.
Муромец и Яромир обнялись так, что затрещали кости.
Глава 7
На восходе заалела заря. Остатки навьев сгинули в преисподнюю… или где они там живут. Муромец, Иван и Яромир переместились из капища в требище. Нужно было передохнуть после драки, поснедать, да дела насущные обсудить – а делать это среди идолов не очень-то гоже.
Труп Очокочи тоже вынесли и схоронили. Подальше, за внешним валом. Нечего его людоедским костям в освященной земле лежать.
А вот Баюна покамест оставили вживе, только скрутили понадежнее. При появлении былинного богатыря чудовищный котище утратил весь боевой пыл – жался в комочек, да мяукал жалостливо. Зачаровать всех троих колыбельной он даже и не пытался.
Яромир сидел в человечьем обличье. В волка он сейчас перекинуться не мог – слишком сильно порвал его Очокочи. Раны заживут быстро, но не мгновенно, так что сегодня Ивану на волке не кататься.
На заснеженной траве расстелили большую скатерть, разложили нехитрый припас. Бурушке, своему громадному коню, Муромец повесил торбу с овсом. Из дорожной котомы достал огромный печатный пряник и бутыль зелена вина.
– Победу отметим? – потер руки Иван.
– Победу – это беспременно, – степенно ответил богатырь. – Победу – ее как не отметить? Но не только ее. Родины у меня сегодня, Вань. Выпей за мое здоровье. И ты выпей, волчище.
Иван послушно опрокинул чарку и громко крякнул. Рожу перекосило, внутрях словно заплясал жидкий огонь. Дюже крепко оказалось зелено вино.
– Славно, что ты вернулся, Иваныч, – сказал Яромир, тоже опорожняя чарку. – Без тебя неладно было, неспокойно. Что Финист, добрался до тебя?
– Виделся я с братом твоим, – кивнул Муромец. – Я тогда еще в Никомедии был, на солнышке грелся. Думал там и зиму встретить… да передумал. Ты уж не серчай, что припоздал – немолод я уже, волчище, не всюду поспеваю.
– Ничего, главное, что на подмогу к нам вовремя поспел, – помотал головой Яромир. – Так ты, выходит, прямо от сельджуков к нам? Что интересного у них видал?
– Немало видал, волчище! – раскинул могучие руки Муромец. – Ох и немало! Я ходил по земле и обошел ее. Был на восходе, на полуночи и на полудне. Чего только не видал. Велик мир, божественно велик! Видал морского зверя моржа, что о зубах-саблях. Видал людей, что из снега себе избы лепят и на собаках ездят. Видал и таких, что орлиные перья в волосах таскают. Видал стену великую, весь мир от края до края перепоясавшую.
– Это небось та, за которой Гог и Магог обретаются? – вставил словцо Иван.
– Может, и так. Только видал я и тех гогов с магогами – люди, в общем, как люди, только косоглазые, да лопочут непонятно. Сами себя они прозывают хинами и киданями.
– Ишь ты. И когда ты только успел-то столько, Иваныч? – усмехнулся Яромир.
– Э, Яромирка, когда Бог создал время – он создал его достаточно, – опрокинул еще чарку Муромец. – Куда спешить? Трубу Гавриила все едино не пропустишь, а остальное успеется.
Выпили еще по одной, закусили черствым пряником. Предложили и Баюну, но он гордо отвернулся.
Настаивать не стали.
– Вы куда сами-то путь держите, други? – поинтересовался Муромец.
– Да как сказать… – уклончиво ответил Яромир, косясь на Баюна.
– На Буян они едут, на Буян! – фыркнул котище. – Тайны развели, суки! От кого таятся – от меня таятся!
– На Буян-остров, значит… – задумчиво молвил Муромец. – Ну, удачи вам там. Бывал я на Буяне… давно, еще о прошлом столетии. Остров дивный, волшебный, только ходить туда опасно.
– Бывал, говоришь? – прищурился Яромир. – А ты, Иваныч, дуб ли там не видал? Огромный такой, древний… дивии его охранять должны.
– Видел этих чудищ, – подтвердил Муромец. – Двое их там. Огромные, железные, вместо рук косы вострые.
– И что, сразился ты с ними, Илья Иваныч?! – подался вперед Иван.
– Зачем? Издали посмотрел, да и пошел своей дорогой. Мне они зла тоже не сделали – стояли себе возле дуба, ну и стояли. Видать, клад какой охраняли… но я, Вань, не за златом на Буян ездил.
– Да не злато… – сморщился Иван. – Смерть Кащеева на том дубе, Илья Иваныч…
– Поди ж ты, – хмыкнул Муромец. – Не брешешь? Выходит, правду гусляры-то баяли? Я-то, признаться, всегда думал, что враки это – про иглу в яйце. Оно ж так только в сказках бывает.
– Все так думали, – хмыкнул Яромир. – Я сам так думал. Но если верить вот этому… с хвостом и усами…
– Пошел ты в дупу, сука… – зло проворчал Баюн.
Иван перебрал иконки и крестики, так выручившие в сваре с навьями. Испачкались они в бою-то, загрязнились. Княжич почистил их краем рубахи, ополоснул водицей. С укоризной глянул на усмешливую рожу Яромира и спросил:
– Чего такое-то?
– Да не, ничего, – хмыкнул волколак. – Ты чисть, чисть.
– Вот то-то, что ничего… Чего ты святынь-то христианских боишься?
– Да не боюсь я их, – поджал губы Яромир. – Носить могу даже, если сильно приспичит. Не люблю просто.
– У, нехристь!..
– Оставь его, паря, – пробасил Муромец. – Вот давай лучше я тебе еще винца плесну.
По новому кругу выпили за родины Муромца. От пряника осталось меньше половины, зелено вино плескалось на дне. Иван совсем разомлел, таращился совиными глазами.
– А сколько ж тебе годов-то сегодня исполнилось, дядька Илья? – промямлил он заплетающимся языком.
– Двести пятьдесят шесть, – с гордостью ответил Муромец. – Все мои.
– Да иди ты! – часто заморгал Иван. – Как так?!
– А ты что ж, Вань, не слыхал, что я еще при Владимире Красно Солнышко подвизался? – удивленно глянул на него Муромец. – С дядей его побратимствовал, Добрыней свет Никитичем. Оно когда, по-твоему, происходило-то все?
– Да я… как-то… я не думал… – принялся чесать башку Иван. – Не, ну я… да как ты столько прожил-то?! Ты что, из велетов, дядька Илья?!
– Нет, Вань, человек я, обычный. Просто вышло так, что на пути мне другие люди встречались, необычные. Вот они меня кое-чем и одарили.
– А расскажи!.. – жадно уставился Иван.
– Рассказать-то можно, – степенно ответил богатырь. – Рассказать – это дело нехитрое. С чего б начать-то… с самого начала начну. Родился я, Ванюш, близ Мурома, в сельце Карачарово. И до тридцати трех годов хворал – да сильно хворал. Ни ноги не слушались, ни руки. Сидел сиднем, а то лежал пластом. И так бы я и жил до седин у родителей на горбу, да случилось однажды дивное…
– А, калики перехожие явились! – заерзал Иван. – Мне в детстве нянька рассказывала!
– Калики, да, – кивнул Муромец. – Ну или волхвы – уж не знаю, кто они там были. Как сейчас помню: сижу я на печи, и входят в избу три старца дивных. Один – дороден, в кости широк, борода и власа долгие, косматые. Другой тощ, плешив, глаза узкие да недобрые. Третий ликом черен, точно бес поганый, а под мышкой книжищу громадную держит.
– И что они? – замер с пряником в руке Иван.