Спустя немного времени Туор и Воронвэ поднялись и спиной повернулись к морю, и начали долгий свой путь во мраке; многого же о нем не рассказать, ибо тень Ульмо покрывала Туора, и никто не видел их, ни в деревьях, ни в скалах, ни в поле, ни в болоте, от захода и до восхода солнца. Но шли они осторожно, опасаясь зорких во мраке охотников Моргота, и обходили стороною торные пути эльфов и людей. Воронвэ выбирал дорогу, а Туор шел за ним. Он не задавал напрасных вопросов, но примечал, что шли они все время на восток вдоль горного хребта и не сворачивали на юг; и удивлялся этому Туор, ибо думал он, как и все почти эльфы и люди, что Тургон живет вдали от сражений Севера.
Небыстро шли они в сумерках или ночью по бездорожной глуши, и тяжкая зима надвинулась от страны Моргота. Несмотря на прикрытие гор, ветры были холодны и остры, и вскоре глубокий снег выпал на взгорьях и завалил тропы, и засыпал леса Нýата {Núath} раньше, чем они успели сбросить увядшую листву. Так, хотя вышли они в начале месяца нарквелиэ {Narquelië}, уж хúсимэ {Hísimë} настал, пока подошли они к истокам Нарога.
Там после ночного перехода, усталые, остановились они на рассвете, и Воронвэ встревожился и, глянув на реку, исполнился тоскою и страхом. Там, где когда-то в великой каменной чаше, выдолбленной за века в лесистой низине падающей водой, лежали воды прекрасного озера Иврин, сейчас все было осквернено и порушено. Деревья были сожжены и вырваны с корнем, а каменные края озера разбиты, и воды Иврина, выйдя из них, заболотили всю низину. Мерзлая топь была теперь на месте его, и пахло там гнилью и гарью.
– Увы! Неужели и сюда добралось зло?! – воскликнул Воронвэ. – Далеко было когда-то это место от ангбандской напасти; но все дальше тянутся когти Моргота.
– Так и Ульмо сказал мне, – сказал Туор. – "Истоки отравляются, и власть моя уходит из вод земли".
– Но здесь, – сказал Воронвэ, – побывало зло посильнее орков. Страх поселился здесь. – И он поискал на краю топи, и вдруг выпрямился и воскликнул вновь. – Воистину, великое зло!
И Воронвэ подозвал Туора, и, подойдя, Туор увидел огромную борозду, уходившую на юг, а по сторонам ее вмерзшие в грязь отчетливые отпечатки лап со страшными когтями.
– Смотри! – сказал Воронвэ, и был он бледен от страха и ненависти. – Здесь прошел недавно Великий Змей Ангбандский, самое мерзкое из творений Врага! Запаздывает наше дело к Тургону. Надо спешить.
И не успел он сказать это, как в лесу послышался крик, и Туор с Воронвэ замерли, точно серые камни, вслушиваясь. Но голос был чистым и полным горя, и показалось им, что все звал он кого-то, словно искал пропавшего. И вскоре увидели они, как из-за деревьев вышел высокий человек, в оружии и черных доспехах, с длинным мечом наголо; и подивились они, что клинок меча тоже был черен, а лезвия его горели холодным огнем. Скорбь была на лице пришельца, и оглядев разрушение Иврина, горестно воскликнул он:
– Иврин! Фаэливрин! Гвиндор {Gwindor} и Белег! Здесь был я исцелен однажды. Но не испить мне больше чаши мира!
И ушел он на север, быстро, словно гнались за ним, или дело его было спешно, и лишь голос его, взывавший "Фаэливрин! Финдуилас!", все слышался им пока не смолк в лесах. И не знали они, что пал Нарготронд, и что был это Тýрин сын Хýрина, Черный Меч. Так лишь на мгновение и однажды пересеклись пути двух родичей, Тýрина и Туора.
Когда скрылся Черный Меч, Туор и Воронвэ некоторое время продолжали путь, хотя и настал уже день; ибо скорбь Черного Меча тяжко легла на сердце им, и не могли они смотреть на поруганный Иврин. Но вскоре они нашли себе укрывище и остановились в нем, ибо вся земля полнилась близостью зла. Спали они немного и неспокойно, а к вечеру пошел обильный снег, и к ночи ударил сильный мороз. С того дня не таяли больше снег и лед, и пять месяцев Гиблая Зима, надолго запомнившаяся Средиземью, держала Север в оковах. Холод мучил Туора и Воронвэ, и они боялись, что по снегу их выследят вражеские охотники, и опасались попасть в ловушку, укрытую предательским снегом. Девять дней шли они, день ото дня медленнее и со все большим трудом, и Воронвэ чуть свернул на север, пока не пересекли они три истока Тэйглина; а потом Воронвэ повел снова на восток, и они ушли из гор, и брели устало, пока не перешли Глитуи {Glithui} и вышли на берег Малдуина, покрытого темным льдом).
Тогда молвил Туор Воронвэ:
– Тяжел холод этот, и смерть подбирается ко мне, если не к тебе тоже.
Ибо попали они в беду: давно уже не было у них в глуши никакой еды, и таял запас эльфийских дорожных хлебов; и путники замерзли и устали.
– Беда попавшему между Роком Валаров и Злодейством Врага, – отвечал Воронвэ. – Для того ли спасся я из чрева моря, чтобы пропасть в этом снегу?
Туор же спросил:
– Далеко ли идти нам? Пора уже тебе, Воронвэ, поделиться со мной своей тайной. Прямым ли путем ведешь ты меня, и куда? Ибо должен я знать, будет ли прок от того, что потрачу я свои последние силы.
– Вел я тебя так прямо, как только можно было, – отвечал Воронвэ. – Знай, что Тургон все еще живет на севере земель Эльдара, хоть и немногие верят в это. И близки мы уже к нему. Но немало лиг еще лежит перед нами, даже птичьим летом; а нам надо еще одолеть Сирион, и великое зло, быть может, поджидает нас на пути. Ибо скоро должны будем мы выйти на Тракт, что издавна идет от Минаса Короля Финрода в Нарготронд. А там бродят слуги Врага и следят за Трактом.
– Думал я, что крепчайший из людей я, – сказал Туор, – и много зим перемог я в горах, но тогда была у меня пещера и огонь в ней, а сейчас не знаю, хватит ли мне сил столько пройти по голоду и непогоде. Но будем идти, пока не угаснет надежда.
– Нет у нас другого выбора, – отозвался Воронвэ, – разве что лечь прямо здесь и заснуть в снегу навек.
И так шли они весь тот трудный день, опасаясь больше врагов, чем зимы; но по ходу их снег становился тоньше, ибо шли они теперь снова к югу в долину Сириона, и горы Дор-Лóмина остались далеко позади. В сумерках вышли они на высокий лесистый обрыв над Трактом. И тут они услышали голоса, и, выглянув устало из деревьев, увидели внизу красные огни. Отряд орков стоял посреди дороги лагерем, сгрудившись вокруг огромного костра.
– Гурт ан Гламхот {Gurth an Glamhoth}! – прошептал Туор. – Сейчас-то выйдет мой меч из-под плаща. За этот огонь рискну я жизнью, и даже орчатина будет нам сейчас наградой.
– Нет! – запретил Воронвэ. – В нашем походе лишь плащ нам поможет. Забудь об этом огне, или забудь о Тургоне. Эти орки не одни в этой глуши: или не видно глазом смертного дальних огней других застав к северу и к югу от этой? Тревога навлечет на нас огромную орду. Выслушай меня, Туор! Закон Сокрытого Королевства запрещает приближаться к его воротам с врагами за спиной; и этот закон я не нарушу ни по велению Ульмо, ни под страхом смерти. Растревожь орков, и я брошу тебя.
– Раз так, пусть живут, – сказал Туор. – Но да увижу я день, когда не нужно мне будет прятаться от горстки орков, словно трусливой собаке!
– Идем! – позвал Воронвэ. – Не будем спорить дольше, не то они учуют нас. Иди за мной!
Он заскользил на ветер между деревьев к югу, пока они не оказались посередине между тем оркским костром и следующей их заставой на дороге. Там Воронвэ остановился и долго прислушивался.
– Я никого не слышу на дороге, – сказал он, наконец, – но мы не знаем, что может таиться в сумерках. – Воронвэ всмотрелся в сумрак и пожал плечами. - В воздухе пахнет злом, – промолвил он. – Увы! Там лежит земля надежды нашей и цель нашего пути, но смерть бродит между нами и ею.
– Смерть повсюду вокруг нас, – сказал Туор. – Но сил у меня осталось лишь на кратчайшую дорогу. Здесь я должен перейти, или пропаду. Я доверюсь мантии Ульмо, и тебя она укроет. Теперь я поведу!