Красные линии легко поддавались деформации, но были слишком чувствительны - стоило разровнять их в одном месте, как они начинали выпирать и вспучиваться в другом, и чем больше Теодор Каземирович пытался их упорядочить, тем сильнее трясло землю. Профессор в ужасе отбросил мышонка, но было уже поздно - колебания достигли пика и город оказался разрушен практически до основания. Профессору повезло, что он был на улице, потому что гостиница сложилась, словно карточный домик.
В черной туркменской ночи не было видно ни зги, кругом слышались крики, ругань и плач, а профессор ползал по земле в поисках выброшенного амулета. Он нашел его и начал рыть землю, пытаясь отыскать своих товарищей под завалами гостиницы, но все, кого он находил, были мертвы. Профессор вытащил двенадцать трупов и только после опомнился - как он объяснит идеально круглые червоточины в руинах? Как мог он замаскировал следы раскопок и принялся разбирать завалы вручную. Вскоре ему на помощь пришел патрульный орудовец, и они продолжили спасательные работы вдвоем.
В ту ночь в Ашхабаде погибло сто пятьдесят тысяч человек. Профессора это подкосило, он собирался идти в НКВД с повинной. Единственное, что его останавливало, - как объяснить, что один человек может вызвать стихийное бедствие такой силы? Чтобы хоть как-то загладить свою вину перед людьми, Теодор Каземирович остался в Ашхабаде и продолжал работать на разборке завалов и спасении живых. Помог его дар видеть сквозь землю. Мышонка он старался не трогать.
По возвращении домой он захворал и слег. Проболел он несколько лет, пока Барбаре и Агнии не исполнилось по шестнадцать. Незадолго до смерти он завещал дочерям фигурки, написал подробную инструкцию, как работают предметы, - и скончался.
Барбара получила барсука, Агнии досталась мышь. Они точно знали, что нельзя использовать эти предметы одновременно. Рассказ отца о землетрясении настолько поразил девушек, что они даже за руки не брались, если хотя бы одна из них носила амулет.
Забылись они только один раз, когда гостили у друзей в Ташкенте. У друзей был ребенок - маленькая девочка, которой еще и года не исполнилось. Сюсюкая над коляской, сестры, не сговариваясь, синхронно достали амулеты - каждая решила потрясти над ребенком фигуркой. Спохватиться не успели - девочка сразу ухватилась за новые игрушки...
По счастью, в разрушительном землетрясении шестьдесят шестого года человеческих жертв оказалось не в пример меньше, чем в Ашхабаде. Но Агния и Барбара все равно решили не искушать судьбу и разбежались в разные концы страны.
- Так что, мы могли не махать лопатами, а просто вынуть кусок грунта? - удивился я.
- Могли. Но мы сейчас возвращаться и экспериментировать не будем, ладно? Проверишь в другой раз, будет еще время. - Она на мгновение смолкла, а потом тихо добавила: - Я надеюсь, что будет...
Чем дальше в лес, тем толще партизаны, подумал я. А вслух сказал:
- И зачем вы нам это говорите? Зачем вы вообще в нашей жизни объявились?
- Есть один человек, он пока не самый главный в нашей стране, но он хочет быть самым главным. Он знает о предметах, в том числе о наших. И он их ищет. Я, признаться, устала таскать на себе такой груз - больше трех десятков лет прошло. Так вот, я дарю барсука тебе. Мышонок тоже твой, по праву наследства. Мне кажется... Нет, я знаю, что ты не поддашься искушению, не будешь ими пользоваться...
- Чего? Нетушки, спасибо. Это ваши дела, а мне и Юси хватает.
- Нет, теперь это твои дела. Ты должен найти способ избавиться от этих штуковин, иначе однажды они достанутся... не важно, кому, но мало не покажется. А я попробую тебе чем-нибудь помочь.
- Чем?
- Еще не знаю.
Я снова помянул партизан в дальнем лесу, на этот раз - вслух.
Потому что помимо барсука и мыши у нас был еще и петух. Но какими свойствами он обладал, мне было неизвестно.
Я не знал, почему бабушка Агния не рассказала Барбаре о том, что у нашего папы тоже был предмет. Нам, по крайней мере, она о свойствах мышонка и петуха ничего не говорила и держала артефакты подальше. Не то полагала, что я сам во всем разберусь, когда время придет, не то времени не хватило - бабушка ушла тихо, во сне, так что даже если она и хотела что-то рассказать, то мне об этом ничего не известно. В любом случае, я Барбаре тоже ничего не сказал о папином наследстве, которое, по счастью, Юся все время держал во рту.
14
Барбара ушла еще до полуночи. Сказала, что у нее поезд, а потом самолет, а потом еще едва ли не оленья упряжка. Барсук остался лежать на журнальном столике.
Я посмотрел за свою небольшую жизнь кучу фантастических фильмов и знаю только одно, что их объединяет. Это брехня. Нет чужих и дьявола, нет драконов и колдунов, нет матрицы и динозавров в озере Лох-Несс. Мне это дедушка говорил, так что Барбаре, хоть она и была бабушкиной сестрой, я почти не верил. Мало ли чего она насочиняла?
Оставила денег - и на том спасибо. Приключение, правда, было знатное: выкопай бабушку из могилы, закопай могилу без бабушки... Во сне приснится - ломом не отмашешься.
Сон мне снился и впрямь не очень хороший. Мы с Юсей плывем по морю в гробу, обитом красным бархатом, нас мотыляет из стороны в сторону, морские твари вращают фиолетовыми глазами, крики, вой сирен, детский визг.
Потом я резко открыл глаза и понял, что мотыляет не только меня, но и всю нашу хрущевку. В кисельных сумерках белой ночи весело отплясывал весь город. Мы с Юсей стояли на балконе, и в руках у моего братца были мышонок и барсук. Волосы Юси торчали дыбом и искрили, на лице застыла самодовольная мина. Получается, что этот гаденыш, пока я дрых, встал, снял со стены мышонка, взял со столика барсука и устроил тест-драйв. Как он до такого вообще додумался? Он что, понял все, что Барбара рассказывала, и поверил в это?
Я дал Юсе затрещину, забрал мышонка, и тут меня накрыло. Я почувствовал себя не просто хорошо, а великолепно. Как будто на мне не висит брат, будто я сам по себе, отдельный и великолепный, и весь мир лежит у моих ног, и все эти подземные толчки и светящиеся силовые линии над землей - свидетельство моего величия. И людская паника - тоже свидетельство, потому что все они боятся меня.
Я посмотрел на город. Последний день Помпеи, да и только. То есть Понпеев. Людишки внизу беспорядочно носились по улицам, чего-то искали, куда-то стремились, но я знал, что достаточно одного моего желания, мановения руки - и земля под ними разверзнется и погребет под собой вместе с Понпеями и всеми его домами. Эх, если бы такая силища имелась у меня позавчера, разве я стал бы цацкаться с бабой из собеса?! Сровнял бы с землей всю их шарашкину контору!
Сладостное чувство абсолютной силы и власти, эйфория всемогущества... Я не знаю, какими словами еще передать весь восторг и всю ярость, что охватили меня. Я могу казнить и миловать, диктовать волю свою всему миру - и горе тому, кто посмеет выступить против. Земля, вода и небо обрушатся на него.
Особенно на того, что слева и чья воля равна моей!
Стоп, машина!
Я посмотрел на Юсю. Брат мой кровожадно лыбился и ухал. Мне вдруг стало совершенно ясно, что мысли о силе и величии на самом деле моими не являются. Это непостижимым образом я понимал все то, о чем думает Юся. Было от чего ужаснуться: ведь, по сути, мой брат-недоумок ни в чем не виноват, он просто захотел поиграть блестящими штуками. А вот мне за все это придется отвечать: разрушенные здания, человеческие жертвы - все это повиснет на мне.
Потому что Юся идиот, а мне не повезло.
Я дал засранцу увесистого леща и выдернул из его руки цепочку с талисманом. Землетрясение тут же прекратилось. Так, можно перевести дыхание.
Но не тут-то было. Юся ухватился за цепочку и потянул обратно. А силы у него... Чуть руку не выдернул, собака сутулая.
- Отдай немедленно. - Я пыхтел, как паровоз, пытаясь отвоевать артефакт.
Но брат мой не сдавался, продолжал тянуть.
- Ма-а-аё!
Я чуть не выпустил артефакт из рук. Это было первое слово, которое Юся сказал с тех пор, как его выдрессировали называть свое имя. И это не просто слово, а местоимение, что означает только одно - Юся осознает себя как личность.
- Чего ты сказал? - переспросил я.
Но Юся мне не ответил. Он зарычал и вырвал-таки артефакт, воспользовавшись моим секундным замешательством.
- Да что ты делае...
Очередной подземный толчок случился так быстро, что я даже язык прикусил. Это меня уже всерьез взбесило. Терпеть не могу, когда меня на полуслове обрывают. Я изловчился и пропустил руку в цепочку. Теперь надо собрать волю в кулак и выдернуть мышонка из потной ладони коварного брата. И чем старательнее я выкручивал его руку, тем мощнее были подземные толчки.
- Прекрати сейчас же! - орал я, не заботясь уже о том, что меня услышат. - Дай сюда!
Я решил, что если сейчас не заберу у него предметы - загрызу к едрене фене, и пускай сам сдохну, но засранцу это с рук не сойдет.
Вокруг царило что-то невообразимое. Не то включились аварийные сирены на дедушкином заводе, не то слоны затрубили. Я чуть не облез от этого рева.